Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно Страница 36

Сатиры на церковников, на папизм были поистине знамением XVI века, времени Реформации. Однако Бруно не ограничивался критикой «отдельных недостатков» служителей церкви. Он отвергал религиозный метод, очень удобный для людей «нищих духом», ничтожных, безнравственных.

К чему призывает Ноланец? К социальной революции? Решительному коренному и скорейшему преобразованию общества? Нет, он не возлагает надежд на быструю переделку государственной структуры. (Он даже склонен идеализировать монархию.) И не только потому, что не видит соответствующих общественных сил. По его убеждению, высказанному в трактате «Изгнание торжествующего зверя», начинать надо с другого.

«Если мы хотим преобразовать общество, мы сначала должны изменить себя самих», — пишет он.

Человек должен прежде всего побеждать торжествующего зверя в себе самом, и тогда «душа очищается от грехов, начинает украшаться добродетелями и из любви к красоте, которая обнаруживается в природной доброте и справедливости, и из жажды наслаждения вкушаемого от плодов красоты, и из ненависти и отвращения к враждебным красоте — безобразию и унынию». Он понимает, что путь этот усеян не цветами, а шипами. Однако смириться с несправедливостью, ложью — значит подавить в себе высшее, человеческое и божественное. Остается одно: выйти на бой со всемирным злом даже без надежды на прижизненную победу. «Смелее! Смелее! Ибо видим, как за свою великую любовь к миру он — гражданин и слуга мира, сын Отца-Солнца и Земли-Матери — должен выносить от мира ненависть, проклятия, преследование и изгнание. Но в ожидании своей смерти, своего перевоплощения, своего изменения да не будет праздным и нерадивым в мире!»

Каковы же духовные опоры, на которых покоится эта вера? Чем определяется необходимость благородных поступков? Какая сила влечет автора к поискам Истины и борьбе за свои идеалы — борьбе рискованной, неравной, не сулящей наград?

О них Бруно решил написать в трактате, который намеревался назвать «Песнь песней». Однако первоначальный замысел пришлось изменить. Не следовало излишне дразнить фарисеев. Речь шла не о толкованиях библейской «Песни Песней». Напротив, великолепный гимн плотской любви (именно так, в отличие от церковников, толковал Бруно Песнь царя Соломона) не вызывает у автора трактата восторга. Он намерен воспеть «не вульгарные страсти, но героическую любовь». Так появилось новое и окончательное заглавие труда: «О героическом энтузиазме». По мнению Бруно, плотская любовь слишком часто превращает человека в животное. Не отвергая ее, он воспевает чувства, преображающие человека в бога.

Это произведение Бруно сложно по форме. Поэзия в нем соседствует с прозой, и не в виде вставок, как в других его сочинениях, а органично развивая, продолжая, дополняя прозаический текст. Оригинальны поэтические монологи-сонеты девяти аллегорических персонажей — сначала слепых, а затем прозревших.

Одна из главных идей произведения: «Божественное в нас находится благодаря силе преобразованного ума и воли»; возвышенная любовь пробуждает лучшее в человеке, «освещает, проясняет, раскрывает интеллект»; невозможно остановить движение свободной мысли, постоянно стремящейся за горизонт современного познания, к непознанному. Для тех, кто одухотворен любовью к Истине, «смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!».

Учтем: Бруно не верил в личную жизнь после смерти, в бессмертие души. Он не ожидал посмертного воздаяния за мученическую смерть (именно поэтому его решимость умереть поражала современников). Он постиг разумом и ощущал всей душой свое единство с бесконечным мирозданием, свою причастность ко всему, что пережило и переживает человечество. Мысленно он преодолел пределы времени, отпущенные для личного существования, не сомневаясь в грядущем триумфе своих идей, испытывая высочайшую радость от сознания этого триумфа. Он верил в бессмертие разума и ощущал себя частью этой бессмертной субстанции.

По мнению известного советского философа А. X. Горфункеля, героический энтузиазм Джордано Бруно — это одновременно и высшая ступень познания природы, и высшая ступень человеческого совершенства… Божественность человека в философии Бруно следует понимать двояко. Он божествен, ибо божественна создавшая его природа, частью которой он является. В то же время божественным делает его порыв к знанию и высшему деянию, человек обожествляется в героическом восторге слияния с обожествленной природой. «Этика героического энтузиазма, столь неразрывно слитая с личностью и подвигом мыслителя, оказала влияние на выработку свободных от религий учений о нравственности».

Учение Бруно о добре и зле, о нравственных идеалах не было избавлено от религиозной основы. Не из-за ссылок на бога (хотя и олицетворенного, воплощенного в природе). Он в своих рассуждениях отчасти опирался на религиозный метод. Он именно верил в единство мира, героический энтузиазм, высшую радость познания. Он это пережил и осмыслил на собственном опыте. Но как доказать другим, что эти принципы жизни верны и прекрасны? И возможно ли тут доказательство? Даже если оно возможно, люди вольны поступать как им заблагорассудится. Как повлиять на их поступки?

Для науки главное — добыть и сопоставить факты, сделать на их основе верные умозаключения, доказать их правильность. Для нравственности тоже имеют значение факты, рассуждения и доказательства. Но более, пожалуй, в смысле литературном, чем в научном. Нравственность — в поступках. Тут важно побудить человека к одним действиям и отстранить от других.

Наука организует мысли человека, нравственность — поведение. Еще Будда вполне логично доказал, что, отвечая злом на зло, мы увеличиваем количество зла в мире. Это, можно сказать, простейшая и верная формула, сводимая в арифметическую истину: 1 + 1 > 1. Однако признание этой истины верующими буддистами или христианами вряд ли существенно уменьшило количество злодеяний в мире. Поступками людей управляют чувства, страсти, иллюзии в большей степени, чем доводы рассудка.

По этой причине нравственные законы (заповеди), чтобы направлять поступки человека, должны воздействовать на его эмоции, воображение. Этого можно достичь художественными образами, ярким стилем, главное — собственным примером. Не случайно в истории религии наивысшими почестями удостоены «учителя жизни», не только изрекающие высокие нравственные идеалы, но и воплотившие их своими жизнями. На эти идеалы должны ориентироваться верующие.

В трактатах «Героический энтузиазм» и «Изгнание торжествующего зверя» Бруно нередко переходит на тон проповеди. Он учит не только правильно мыслить, но и праведно жить. Праведно — значит правдой, по самым высоким нормам добра, справедливости.

«Но не все могут достигнуть того, чего могут достигнуть один-два человека!» — возражают ему.

«Достаточно, чтобы стремились все; достаточно, чтобы всякий делал это в меру своих возможностей. Героический дух довольствуется скорее достойным падением или честной неудачей в том высоком предприятии, в котором выражается благородство его души, чем успехом и совершенством в делах менее благородных и низких» — так отвечает Ноланец.

Для него превыше всего — правда. Ведь все действительное, сущее, доброе — все это истинно. И когда свойства окружающего мира раскрываются в человеке, он образует одно гармоническое Целое с мирозданием. В ноланской философии есть слияние человека и природы в Единстве, и это Единство осуществляют Истина и Любовь.

Для Бруно, растворяющего верховное божество в природе, человек изначально приобщен к Истине, являясь олицетворением и самосознанием окружающего мира. Но в таком случае надо бы признать Истиной и ложь, заблуждения, предрассудки, зло, любые проявления человека. Ведь и они естественны!

Чем же объяснял Бруно зло, присутствующее в чувствах, мыслях и поступках людей? Ведь человек и природа образуют гармоническое целое, если духовный и материальный мир объемлет всеобщее Единое.

«Боги одарили человека умом и руками, — писал Бруно, — сотворив его по своему подобию и одарив способностями свыше всех животных; способности эти состоят не только в том, чтобы действовать сообразно природе и ее порядкам, но, кроме того, вне законов природы, то есть образовывать… иную природу, иное направление, иные порядки своим умом, той самой свободой, без которой нечего было бы и говорить о подобии, и тем самым сохранять себя земными богами».

Но здесь есть противоречие. Вроде бы человека создавала окружающая природа по своему подобию, и в то же время он получил возможность действовать вопреки законам природы. Как же так?

Вспомним слова мятежного Савонаролы о свободе воли человека, над которой не дано властвовать даже богу. Иначе говоря, творение может в чем-то выходить из-под влияния творца. В истории литературы, искусства это явление известно давно. Великие мастера умели создавать такие произведения, глубинную суть которых открывали для себя все новые и новые поколения людей. Или пример с современными кибернетическими машинами — ЭВМ. В некоторых случаях они способны делать то, что не под силу их создателям. И не только в вычислительных операциях. Они, например, могут обыгрывать в шахматы тех, кто составил для них программу шахматной игры. Следовательно, творение действительно в чем-то может превосходить возможности творца. Таковы великие создания человеческого гения.