Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 - Нелли Шульман Страница 36

– Дети ужинают… – так они звали Адель с Генриком, – тетя Эстер, поешьте, вы весь день на ногах… – Цила подошла ближе. Твердые плечи Эстер, в простом жакете, казались выкованными из стали:

– Хорошо, что они с дядей Авраамом не привезли младших детей, – подумала Цила, – Эмиль, должно быть, услышал новости по радио… – она испугалась:

– Эмиль может попытаться приехать в Будапешт. Но такого делать нельзя, здесь русские, они хотели его убить. Они охотились за тетей Эстер, даже после войны… – Эстер показалось, что в квартире напротив что-то блеснуло:

– Бинокль, что ли? – она присмотрелась, – нет, почудилось… – обернувшись, она заметила блеск слез, в серых глазах Цилы. Женщина сглотнула:

– Тетя Эстер, может быть, не стоит торопиться. Это демонстрация, они пошумят и разойдутся… – смуглое, жесткое лицо доктора Горовиц слегка дрогнуло. Она покачала коротко стриженой головой:

– Нет, Цила, не разойдутся. Надо добраться до границы, пока здесь не появились русские танки. Авраам найдет Шмуэля, привезет оружие, и мы двинемся в путь. Не волнуйся… – Эстер привлекла Цилу к себе, – я триста человек вела пешком, через пять границ. С вами четырьмя мы с Авраамом справимся. Тем более, у нас машина. Скоро увидишь своих девочек, и Эмиля… – Цила шмыгнула носом:

– С Израилем связываться бесполезно. Хорошо, что мы успели отправить несколько самолетов… – последний рейс в Лод, с новыми репатриантами, ушел из Будапешта третьего дня:

– Надо было и нам полететь, – мимолетно, подумала Эстер, – но шел конкурс, продолжалась конференция. Шмуэль только послезавтра должен отправиться в Рим. И отправится, но из Вены. Надо было, но кто знал… – она вытащила из кармана платок:

– Слезы вытри. Все будет хорошо, майор Штерна обещает… – Цила мелко закивала:

– Спасибо, тетя Эстер. Поешьте, я сварила рыбный суп, с паприкой. Эмиль его любит… – Эстер вспомнила, как Монах, пятнадцать лет назад, готовил на ее кухне, в Антверпене, гентский ватерзой:

– Хорошо, что он счастлив, наконец-то… – она подтолкнула Цилу:

– Тогда покорми меня. И вообще, вам надо еще мальчиков, у вас дома женское царство… – отчаянно покраснев, Цила только кивнула.

Заселяясь в отель «Геллерт», господин Ритберг предъявил паспорт крохотного княжества Лихтенштейн, с гроздью католических имен:

– Максимилиан Алоиз Флориан Мария Себастьян… – портье шевелил губами, – Ритберг фон Теттау… – он почти ожидал увидеть в документе титул великого князя, или, по крайней мере, графа. Господин Ритберг, светловолосый, высокий, с военной осанкой, казался тридцатилетним. Только вблизи портье заметил легкую седину, на висках постояльца, тонкие морщины, вокруг голубых, пристальных глаз. Костюм, плащ и багаж гостя были отменного качества. Он приехал на дорогом, американском лимузине.

Господин Ритберг предупредил, что в Будапеште он ненадолго. Гость постучал сигаретой о золотой портсигар, с монограммой: «Р.Т.»:

– Я жду друга. Мы хотим провести конец бархатного сезона на Балатоне, поездить по винодельням… – австриец, как о нем думал портье, поинтересовался художественным музеем:

– Я в первый раз в столице Венгрии, – улыбнулся он, – я слышал, что у вас замечательные картины… – снабдив его планом города, портье спросил, не желает ли гость посетить гала-концерт музыкального конкурса:

– Завтра, двадцать второго октября, – он бросил взгляд на календарь, – я могу заказать вам билет. Гран-При досталось юному гению, из Израиля, господину Авербаху. Он сын погибшего музыканта, тоже известного, до войны… – австриец развел руками:

– Я предпочитаю выбор своего друга. Он знаток оперы, у вас отличные голоса… – мальчик подхватил саквояж и портплед австрийца. Портье посмотрел вслед сильной спине, широким плечам гостя:

– Лихтенштейн сохранял нейтралитет, но по господину Ритбергу видно, что он не отсиживался дома. Австрийцев принимали в вермахт и СС… – портье напомнил себе, что прошлое господина Ритберга его не касается.

Ожидая друга, австриец ходил в музей и плавал в отельном бассейне, с целебными водами. Он, несколько раз, заказывал разговоры с Цюрихом, с некоей адвокатской конторой, и с частным номером, в провинциальном швейцарском городке:

– В Лихтенштейн он не звонит, – подумал портье, – но ведь он может жить и в Швейцарии… – даже получив новые документы, отказавшись от личины сеньора Массимо Ланге, Феникс не расстался со своим именем. Так его называла мать:

– И Цецилия тоже… – он стоял у панорамного окна номера, выходящего на Дунай, – она совсем скоро будет здесь…

Получив весточку из Англии, Феникс, сначала хотел, немедленно отправиться в Банбери. Только соображения осторожности заставили его не покидать континент. Он не сомневался, что проклятый герцог Экзетер, он же фальшивый герой вермахта Фриц Адлер и фальшивый танкист Нойман, принудил Цецилию выйти за него замуж:

– Он и Эмму мог изнасиловать в Берлине, летом сорок четвертого, – решил Феникс, – бедняжка просто не сумела мне о таком рассказать. Она замкнулась в себе, а я навязал ей проклятого Муху, которого она никогда не любила… – Феникс считал себя виновным в смерти сестры:

– Но я воспитываю Адольфа, как собственного сына, – думал он, – мальчик считает мать героиней рейха, валькирией, отдавшей жизнь на жертвенный алтарь… – Феникс оставил племянника под надежной охраной лично отобранных, бывших членов СС. Он искал и находил тех, с кем сражался на войне:

– Больше никаких Нойманов, никаких неприятных сюрпризов, – он отпил токайского, – безопасность превыше всего… – днем он услышал новости о студенческой демонстрации:

– Ерунда, пошумят и разойдутся, – заметил он соседу по столику в ресторане, австрийскому дельцу, – в их возрасте я тоже посещал митинги… – митингами Феникса были собрания союза нацистских студентов и торжественные сожжения книг евреев и коммунистов:

– Адольф слушает меня, раскрыв рот, – довольно вспомнил он, – мальчик, наконец узнал, чей он наследник… – каждое лето Феникс увозил племянника в горы.

Они бродили по безлюдным тропам, ночуя в маленьких пансионах, или ставя палатку. Феникс рассказывал Адольфу о былом величии Германии, о победном шествии воинов рейха по Европе, о подвигах его семьи, о служении фон Рабе героически ушедшему из жизни фюреру. Мальчик знал имя своей матери. Феникс объяснил, что теперь, из соображений безопасности, он пользуется только прозвищем:

– Но тебя зовут Адольф Гитлер, – сказал он племяннику летом, – послушай, как ты появился на свет… – ребенок, зачарованно, прошептал:

– Я посмертный сын фюрера, дядя Макс… – Феникс кивнул:

– Именно. Твой отец отдал жизнь ради великой Германии, теперь его миссия перешла к тебе… – допив токайское, он вздохнул:

– Мальчик проводит дома последний год. В двенадцать он поедет учиться в закрытую школу, под Цюрихом, где учились я и Отто. Но ко мне присоединится Цецилия, у нас появятся собственные дети… – Фениксу не хотелось думать о герцоге Экзетере:

– С ним я еще рассчитаюсь. Он расскажет, что случилось с 1103, и где мой старший племянник… – Феникс запретил Рауффу подробно расспрашивать малышку:

– Не надо вызывать у нее излишних подозрений. Она нужна, чтобы подманить проклятого мистера Холланда. Почему я его не убил, в Венло… – радио в номере настроили на венскую волну. Покрутив рычажок, Феникс услышал треск:

– Коммунисты блокируют западные передачи, – понял он, – когда приедет Цецилия, надо выбираться отсюда. Студенты студентами, но не стоит ждать появления русских танков. В сорок пятом я улетал из города под их залпы. Я тогда увозил в рейх товарища барона. С ним и его женой я тоже увижусь, обещаю. Кстати, малышка Вальтера здесь… – он видел программу конкурса музыкантов, – но ее я не трону… – готовясь к поездке в Будапешт, он подумал вызвать на подмогу Рауффа:

– Ерунда, – сказал себе Феникс, – мне надо только встретить Цецилию и отвезти ее домой, в Швейцарию. Тем более, Вальтер в сентябре отправился в Египет, вместе с Доктором. Его девочка пошла в школу, в Пунта-Аренасе… – Адольф и Клара обменивались письмами. Фениксу нравилась дочь приятеля:

– Она хорошо воспитана. Из нее выйдет настоящая арийская женщина, как из Цецилии… – он понял, что волнуется. Он мог назначить рандеву и в Вене, но Феникс считал себя обязанным выполнить данное двенадцать лет назад обещание:

– Вряд ли