Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы Страница 37

Хочешь стать смешным и жалким — будь добрым. Хочешь стать великим — топчи без жалости спины и головы.

Так что же — быть беспощадным, как голодный сокол? Да…

Но эти великие обыкновенно плохо кончают. Среди тысяч втоптанных в грязь обязательно сыщется хотя бы один, кто в ослеплении мести, даже обрекая себя на гибель, поднимет руку на властелина, и самые бдительные телохранители не всегда успевают эту руку остановить. Мамай никогда не оставлял среди «алых халатов» тех, кому причинил даже малейшее зло. А ведь предали его собственные нукеры после Калки. Иначе бы фрягам ни за что не взять Мамая, и Тохтамыш до сих пор, может быть, гонял бы его по степи.

Пока Тохтамыш казнил лишь нескольких крамольников — тех, кто нарушил приказ не поднимать меча в усобицах. Но к смерти их приговорили ханские судьи. Нет, он не станет распускать павлиньи перья доброты и всемилости, чтобы его дергали за хвост из потехи или корысти. В нем течет кровь Довелителя Сильных, он чувствует в себе кровожадность сокола и беркута, он должен следовать своей природе. Но чтобы не скрючиться от яда, как Чингисхан, не подохнуть в степи с переломанной спиной, как Джучи, не задохнуться в петле, как Джанибек, не остаться без головы, как Мамай, он сам не станет рубить ничьи шеи, наслаждаться зрелищами свирепых расправ над неугодными с переламыванием спины, вырезанием сердца и печени у живых людей, не будет оплевывать посаженных на кол. В Орде для поддержания ее законов достаточно судей и палачей. Мамай ведь тоже пришел к этому, но он долго был простым начальником войска и не раз прилюдно марал руки кровью. Что возвышает темника, то нередко роняет хана. Тохтамыш убивал врагов только в честных поединках…

— Повелитель, смотри!

Ох, эти вечные мысли, они могут испортить даже охоту, из-за них потеряешь минуту высшего наслаждения, ради которой выехал в степь!

Высоко над цепью озер извечной дорогой птичьих кочевий шел большой косяк лебедей, и на их снежную стаю из-под облака падала едва различимая белая молния. Вот она черкнула по косяку, и крайняя птица, переворачиваясь, судорожно трепеща крылом, стала падать на зарябившую под ветерком равнину воды. Тревожный серебряный клик пронесся в небе, лебеди резко пошли вниз, делая круг, и хан, доверясь коню, с задранной головой помчался вдоль озера. Круто взмыв, кречет, будто сам подстреленный, сложил крылья и камнем упал в середину стаи, превратив еще одну большую снежную птицу в безжизненный ком, сразу выпавший из перемешанного лебединого косяка. Тяжелый всплеск ударившегося об воду первого лебедя заставил хана глянуть на озеро, и он потерял кречета в небе. Теперь стаю прорезала черная стрела, раненая птица отлого пошла за холмы, оставляя перья в воздухе, лебеди громко закричали, шарахнулись в разные стороны, спеша уйти от страшного места. Но что с черным соколом? Внезапно сломав круг восхождения, он в косом падении ринулся к земле — прочь от улетающей добычи. И тогда хан увидел, что за соколом, настигая, гонится белая молния.

— Беда, хан! — испуганно закричал скакавший следом старый ловчий. — Белый Огонь рассердился — он не любит, когда мешают его охоте. Он убьет Черного Вихря!

Тохтамыш вздыбил и остановил коня на скаку. Его глаза сверкали, ноздри раздулись, на лбу выступила испарина. Нет, сапсан — не селезень и не гусь: он извернулся в воздухе, пропустил кречета, сам кинулся на него. Кречет легко вышел из-под удара, птицы сцепились над плесом, выдрав по нескольку перьев друг у друга, стремительно разлетелись. Сапсан, однако, признав силу за противником, уступил ему место над большим озером, в ярости кинулся на стаю гусей, заметивших своих смертельных врагов и крадущихся над самой водой. Едва не задевая крыльями волны, он поднырнул под гусей, стаю взбило, словно порывом урагана, сокол свечой ушел в высоту и, когда стая была уже над берегом, вышиб громадного серого гусака, упал на него, бьющегося, когтистой лапой прижал голову к земле. Гуси, зло гогоча, стали опускаться на помощь сородичу, и молодой ловчий, пронзительно вскрикивая, помчался к месту схватки. Вкогтившийся в добычу сокол ни за что не выпустит ее, если даже разъяренные гуси забьют его до смерти своими жесткими крыльями.

Тохтамыш стоял у берега, не отрывая взгляда от белого кречета, снова вошедшего в высокую ставку. От горизонта над исчезнувшим руслом древней реки, о которой напоминала цепочка весенних озер, плыл журавлиный клин, и существо хана замирало — как будто сам он готовился ринуться на бурую птичью стаю…

После полудня нукеры на сухом взгорке у берега поставили палатки, над водой заполыхали костры. Повара потрошили ощипанных уток, лебедей и гусей, набивали их фисташками, черносливом и сушеными яблоками, вымоченными в соленом молоке. Ловчие кормили соколов и ястребов свежей кровью на тушках добытых птиц. Хан, сидя на кошме, отхлебывал холодноватый пенящийся кумыс и смотрел, как из-под ближнего к воде костра, разведенного еще в начале охоты, помощники повара извлекали увесистый мешок, слегка обгорелый, чадящий дымком и паром. Даже на царской охоте нельзя обойтись без заранее приготовленного угощения. Нукеры прихватили в степь молодого барана, разделав его, зашили мясо с ливером в шкуру, старший положил в мясо раскаленный камень, и потом зарыли набитую шкуру в песок под костром. Теперь мясо созрело, его надо медленно остудить.

Тохтамыш велел позвать сына, указал ему место подле себя. Царевич сел на кошму, тяжело отдуваясь, потом торопливо, путаясь в словах, начал хвалить своего чисто-рябого Джерида.

— О соколах и ястребах, Акхозя, мы еще поговорим, — перебил хан. — После охотничьей утехи на вольном ветру глаза мужа видят даже скрытое временем, а мысль становится острее меча. Давай же острые мысли направим на важные дела, пока наши головы не затуманены чадом пира.

— Я слушаю, повелитель.

— Сейчас ты мне сын. — Тохтамыш дал знак телохранителям удалиться, тихо заговорил: — Знаешь ли ты, Акхозя, отчего на Орду свалились неслыханные беды?

Царевич насторожился, сдвинул брови. Отец еще никогда не говорил с ним так.

— Жадные до власти, корыстолюбивые люди стали нашептывать наследникам ханского трона, будто еще до того, когда аллах призовет их отцов в свои сады, они могут сами отправить их туда и овладеть ханской властью. Глупые щенки, возомнив себя тиграми, стали нанимать продажных убийц и резать своих отцов — законных правителей. Первым кровавое дело совершил Бердибек по наущению зятя Мамая. Этот собакоголовый властолюбец даже не додумался, что, нарушив священный закон престолонаследия, он сам приговорил себя к насильственной смерти, указал своим завистливым братьям, что и они могут сесть на трон, перешагнув через труп правителя. Так началась самая тяжелая, кровавая полоса в истории Орды, потому что ни один из тех, кто садился на трон, убив отца или брата, в глазах войска не был настоящим, богоданным правителем. И не своим разумом правили они в Орде, ими играли корыстолюбивые люди, а первый — Мамай. Лишь с гибелью Мамая и моим воцарением в Орду вернулся закон.

— Ты так говоришь, отец, словно твои сыновья замышляют против тебя.

— Я этого не думаю. Вы росли рядом со мной в походных седлах. Вы видели весь мой путь. Я закалился в борьбе, я знаю, чего хочу. За мной стоит испытанное войско. Но я — смертен.

— Живи вечно, отец! — с жаром воскликнул царевич.

Тохтамыш сдержанно улыбнулся:

— Ты знаешь: это невозможно. Ханскую власть наследовать тебе. Да-да, не мотай головой. Придет час, и тяжелый золотой плод сам упадет в твои руки. Но удержат ли они его? Я не хочу, чтобы тебя постигла участь тех, кого резали в гаремах и убивали ядовитыми стрелами прямо на троне.

— Отец!..

— Я говорю правду, Акхозя, — эту жестокую правду ты должен знать. Слушай. Бог, видно, не любит высокорожденных. Ты знаком со многими принцами крови, ты, верно, заметил: что ни принц — то и болван, то и раб собственной трусости, зависти, тайный пьяница и грязный развратник. Такие думают: достаточно родиться царевичем, чтобы потом стать ханом и дать волю своим страстишкам, достойным навозного червя. Даже принцессы одна в одну — набитые дуры и шлюхи. Может быть, это от легкой жизни — не знаю, — но разве слова «принц» и «принцесса» не превратились в ругательства, оскорбительные для слуха? Я хочу, чтобы ты от таких держался подальше и родил себе наследника от простой женщины. Вырасти его не в развращающем блеске сарайского дворца, а в кочевой юрте и воинской палатке. Слушай. Правителю надо многое уметь и знать. Тебе необходимо хорошо узнать Орду, ее войско, ее военачальников и тарханных князей. Ты обязан знать наших друзей и врагов. Ты уже многое знаешь, но пока это знание простого сотника. Тебе необходимо знание государственного мужа. Ты должен помочь мне вернуть Орде величие после донского разгрома.