Абель Поссе - Райские псы Страница 37

«Изгоняя Адама из Рая, Бог позволил ему взять с собой шафран, туберозу, сладкую кукурузу, корицу и много семян фруктовых деревьев.

Есть в Раю семь врат золотых и семьдесят престолов из золота и алмазов» (Иешуа Бен Леви сумел проникнуть в Рай с помощью известной бесчестной уловки. Его свидетельство, заверенное раввином из Генуи, стало решающим доводом для Банка Сан-Джорджо и финансиста Сантанхеля. Они пошли на риск и дали ссуды на экспедицию).

«Там, за Тропиком Козерога есть обитаемая земля — самая высокая и благородная часть мира. То Рай Земной» (Аббат д'Айи. «Образ мира»).

Но Адмирал не ищет ни злата, ни алмазов, ни жемчуга. Не станет он разграблять Райские врата, словно брошенный домишко в окрестностях Генуи.

Его устремления высоки, грандиозны, несказанно значительны. Он вернется назад, лишь одержав победу над смертью! Он швырнет вечность к подножию трона королевы Изабеллы! Он сбросит груз смертной тоски с плеч задыхающегося Запада (как перекидают лопатами тонны угля на берег с его каравелл наглые шлюхи, убийцы и завистливые земледельцы).

Он напишет в Банк Сан-Джорджо: «Ни одному смертному со времен царя Давида не была ниспослана милость, подобная той, что была дарована мне».

Они близки к цели. Пришла пора посвятить в Тайну других. Он призвал судового раввина Луиса де Торреса (до сего момента числившегося толмачом), сапожника-мистика Алонсо Переса де Кадис и инспектора Короны.

И Адмирал произнес:

— Кабальеро, вы не равны по рождению, но я собрал вас как равных, ибо хочу сообщить нечто весьма замечательное. Вот-вот достигнем мы земли. Какой земли? Индии, Востока, может, Сипанго либо Офира. Но как знать! Разве не можем мы обнаружить нечто большее? Нечто великое… Вдруг проникли мы в те недоступные смертным места, где побывал аббат Брандан?.. И думать нам следует не о географии, не о выгоде, не о земных благах… Хочу положиться на вас и на вашу преданность и хочу упредить вас: готовьтесь к встрече с Великим… Не каждому человеку дано пережить сие испытание…

Но понял смысл сказанного Адмиралом лишь один тайный раввин. Он пал на колени и благочестиво запричитал:

— Eretz Israel! Прав был Иаков: мир сей лишь преддверие мира грядущего. И мы должны приготовиться в передней, прежде чем войти в залу (так учит Талмуд!). — И он зарыдал, брызгая слюной.

12 октября 1492 года. Гуанаани. Всю ночь провел Адмирал на мостике. Наконец, еще до полуночи, появился в небе знак в виде огненного меча (но очень далекий, едва различимый — должно быть, подавал сей знак какой-то нерадивый ангел, тысячи лет проскучавший на не слишком почетном посту). «Словно свеча, которой провели сверху вниз», — записал Адмирал в дневник.

Слабый ветер дует в корму. Адмирал указывает рулевым какую-то точку на горизонте, но они ничего не видят. Лишь королевский постельничий Гутьеррес подтверждает: да, там действительно что-то есть.

Итак, флотилия приближается к цели. Адмирал запирается в рубке и размышляет.

Он чувствует страх. А вдруг его ждет разочарование? Страх перед реальностью. Опять реальность? А если они действительно окажутся на Сипанго, или в Катае, или в Офире, со всем их золотом?

Но вот уже кричит с марса «Пинты» Родриго де Триана. Два часа по полуночи. Рассвет в тропиках: пурпурными перстами сеет заря зерна всех цветов и оттенков.

— Земля по носу! По носу, Адмирал! — размахивает он рубашкой. Голос андалусца катится по спокойному морю и разбивается о борт «Санта Марии».

Люди карабкаются по снастям. Вылезают из трюмов. Кричат. Смеются. Молятся. Поют «Salve Regina». Бреются, словно пришла пора идти на воскресную корриду.

Но Адмирал не участвует в ликовании толпы. Он прячется в рубке. Да, берег отчетливо виден, но нет там высокой горы. Нет и огромной волны, что домчит каравеллы до сердца Рая.

Видно, то лишь окраины Эдема. Земли, где побывал аббат Брандан.

Значит, их ждут новые тяжелые испытания — на море и при дворе. Значит, недостойны они еще права с окраин перейти в omphalos Эдема. Значит, опять он будет смотреть, как влачат свою жалкую жизнь люди, как без конца повторяется одно и то, же: горести, крушения надежд, скука, смерть…

Ну что ж, он снова будет бороздить морские просторы, снова будет отыскивать верный курс — пока не найдет Начало Начал.

Но сейчас не время говорить об этом. Он молчит. И записывает в свой дневник знаменитые строки:

«…то был один из Лукайских островков, и звался он Гуанаани. Тут же увидели нагих людей, и Адмирал съехал на берег в лодке, а с ним были Мартин Алонсо Пинсон, Висенте Яньес Пинсон, Родриго Санчес де Сеговиа и нотариус Родригес де Эскобедо, чтобы засвидетельствовать, что он, Адмирал, первым вступил во владение этим островом от имени короля и королевы, его государей. А чтобы поддержать дружбу с нагими островитянами, я дал им несколько алых колпаков и стеклянные четки, какие вешают на шею, и много других пустячных предметов, и все это доставило им большое удовольствие…»

4 августа 1498 года. Omphalos. Как ни странно, но в жизни Адмирала, в подлинной его жизни, за 12 октября 1492 года следовал день 4 августа 1498 года.

Бесконечные немилосердно жаркие дни. Пустынное море. Готовая закипеть вода. Влажные росные ночи.

Пылающие огнем тропики. Воздух Америки — дыхание горячечного пса.

Вдали — полуостров Пария. Монотонная золотая лента. Пенная кромка безмятежного моря.

На фоне ночного неба едва заметно светится голова Адмирала, то фосфоресцируют впитавшиеся в кожу его морские песчинки и соль. Из-за этого голова кажется очень большой и напоминает хрустальные маски, которые в этих таинственных землях кладут на лица умерших вождей.

Его слепит утреннее солнце. Глаза Адмирала, утомленные вечным поиском признаков Входа, почти перестали видеть. Защищаясь от солнца, он прикрывает их красными веками — двумя сморщенными, высохшими кусочками кожи.

Ветра почти нет. Нос флагманского корабля разрезает прозрачную спокойную воду. Вдали белой полосой тянется берег. Зеленая нитка пальм. Пушистая бахрома пены.

Вот уже тридцать три дня, как не спит Адмирал. И почти не ест. Днем бродит по кораблю под палящим, слепящим солнцем, что-то шепчет. Порой начинает бредить, кричит. Принимает реальных людей за призраки.

Уже нет к нему прежнего уважения. Над ним потешаются. Бросают в спину злые шутки. Адмиралу желают смерти (и боятся ее — так бывает с любым тираном). С палубы «Вакеньос» кричат ему что-то, кривляясь, шлюхи.

Слуги словно забыли об Адмирале. Он находит себе пристанище то на баке, то на корме. Вспоминает о нем лишь ландскнехт Ульрих Ницш и приносит кувшин свежей воды.

Наконец пришел день, которого все так ждали, во славу которого принесено было столько жертв: 4 августа 1498 года.

Вот что рассказывает Адмирал в своем письме королеве Изабелле:

«В Рай Земной не сможет проникнуть никто, ежели не будет на то воли Божией. Алонсо Перес увидел горы, три вершины, и я нарек сие место именем Тринидад. А плавание наше протекает отныне не вовсе по горизонтали, как представляется лоцманам и матросам. Восходим мы по морской тропе неизменно вверх. Ночами Полярная звезда поднимается над нами на пять градусов. Достигли мы благодатных земель. Климат здесь мягчайший, на берегу виднеются зеленые, прекрасные, как в садах Валенсии, деревья. Люди, которых мы то и дело видим, статного сложения и кожей белее тех, что встречались нам ранее. Волосы у них длинные и прямые…

Итак, мы поднимаемся вверх, ибо земля не совершенно кругла. Я достиг оконечности мира, того места планеты, где ближе всего поднимается она к небу…»

Три последних дня они, выжидая, почти, не продвигались вперед. Адмирал дремал у подножия фока.

Пересохшим от зноя голосом он сказал Луису де Торресу: «Пространство должно разверзнуться. Бурный поток — воды ли, ветра ли, или того и другого вместе — увлечет за собой каравеллы. То будет Начало Начал. Мостик, что приведет нас в неведомое!»

Так и случилось. 4 августа, ближе к вечеру, они увидели, как мощные потоки воды врываются в море — как каналы, как продолжение великой земной реки.

Адмирал записал: «На море поднялось невиданное волнение. С юга накатила исполинская волна, с устрашающим ревом подняла корабль. И все закричали от страха, и были раненые среди неосторожных»[69]|.

Позднее, уже в Севилье, Адмирал добавит к записи в Дневнике: «Даже сегодня, делая эти заметки, я испытываю ужас. Так высока была волна, больше похожая на гору».

В рубке Адмирал опускается на колени. Да, он избранник Божий. Его душат рыдания, счастливые слезы оставляют дорожки на просоленной маске лица. И промывают глаза, истерзанные солнцем и бессонницей.

Он пишет королеве, и сердце готово вырваться у него из груди: «Господь наш сотворил Земной Рай и поместил в нём Древо Жизни. От корней сего Древа светлый ключ дает начало четырем великим рекам Рая. И теперь мы плывем по водам одной из них!»