Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Воскресение Страница 37

– Мы отправляемся, – сказал Иисус.

По дороге в Капернаум им, разумеется, как всегда, устроили праздник. Группы, даже толпы людей несли лавровые ветви, подарки, еду, одежду, накидки, сандалии, деньги. Матфей всем подношениям вел учет. Люди слышали разговоры о том, что произошло в Храме. Некоторые придумывали невероятные подробности, утверждая, что Иисус будто бы отхлестал первосвященника и раздал деньги менял бедным. «Ты наделен духом Илии», – говорили одни. Другие настаивали на том, что это дух Иезекииля, третьи – что это дух Исайи, – смотря кому что нравилось. Вдруг Иисуса охватило желание уйти одному в Каппадокию. Диалог между ним и его учениками прервался, или, по крайней мере, приостановился после того ужина в Кане, когда люди твердо поверили, что он Мессия. Иоанн спросил его с лукавой улыбкой:

– Учитель, неужели ты будешь утверждать, что говорить против ветра – все равно что сеять против ветра?

Так подросток впервые прервал молчание, воцарившееся после ухода из Сихема. Все слышали вопрос и теперь ждали ответа.

– Возможно, я действительно плохой сеятель, Иоанн. Но зерна отборные.

– Зерна проросли, – сказал Симон-Петр. – Вскоре для тебя настанет время жатвы.

– Разумеется. Но жатва ничего не принесет ни мне, ни вам.

– Неужели мы ничего не получим? – удивился Искариот.

– Если урожай окажется хорошим, – ответил Иисус, – вас накормят.

– Кто?

– Дух, который будет заключен в вас.

– Только в нас?

– Достоин ли богач, отказывающий в куске хлеба бедным, Царства? А если этот хлеб – хлеб небесный?

– Даже для женщин? – спросил Иуда, сын Иаковлев.

– А разве женщины не созданы Богом?

– Но они пробуждают плоть и делают нас тяжелыми, – настаивал Иуда, сын Иаковлев.

– Если бы ты был женщиной, Иуда, разве ты не думал бы то же самое о мужчинах?

Они все же не могли забыть его разговор с Сепфорой.

– Но разве это не грех против духа… соединяться с женщиной? – спросил Симон-Петр.

– Неужели ты полагаешь, что Создатель хотел, чтобы жизнь продолжалась лишь в нечестивости? – ответил Иисус, немного повысив голос. – Когда мужчина и женщина лежат в одной кровати, любовь может соединить их души и вознести высоко над плотью.

Помолчав немного, Иисус добавил:

– Ты по-прежнему думаешь о той женщине, с которой я разговаривал в Сихеме?

Симон-Петр густо покраснел.

– Любовь – это один из источников духа, Симон-Петр. Ты должен думать о ней не как о завоевании, а как об отдаче. Если ты не в состоянии отдаться человеческому существу, как же ты сможешь отдаться Господу? Ведь Господь требует несравненно больше, чем человек.

– Похоже, ты считаешь, что у любви Божественное происхождение, – вступил в разговор Искариот. – Но когда двое мужчин утверждают, что любят друг друга, как это делают некоторые язычники, разве это не мерзость – согласно Левиту?

– Ты от меня требуешь осуждения, а не объяснения, – резко заговорил Иисус. – Если я должен ответить только тебе одному, напоминаю о том, что в Книге Самуила написано, что Давид и Ионафан заключили между собой торжественный союз, ибо каждый из них любил другого больше, чем себя самого. Левит осуждает блуд между мужчинами, как и любое другое проявление желания, не вызванного любовью. Но я хочу ответить вам словами Самуила: «Но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне». Кто из вас может присвоить себе право судить другого по тому, что он, как ему кажется, читает в его сердце? В ваших вопросах я вижу высокомерие, а не сострадание! Неужели мы боремся с фарисеями только для того, чтобы затем впасть в их заблуждения? Если бы только вы могли открыть свои души невидимому миру, который окружает вас!

Иисуса охватила ярость, и он уже закричал:

– Вот тогда вы увидели бы то, что помогло бы вам понять, насколько несерьезна ваша так называемая забота о соблюдении Закона! Здесь, вокруг этого стола, воздух наполнен страдающими душами, душами существ, которым Господь отказал в праве войти в Его царство, поскольку их сердца были черствыми и безжалостными!

Они испуганно посмотрели вокруг.

– Ты, Искариот, не владеешь искусством лечить других, однако сначала ты должен вылечить самого себя! Как вы сможете кого-либо вылечить, если вам недоступны высшие сферы, где сосредоточено могущество? Неужели ваши души не попытаются взлететь к этому могуществу только потому, что легионы нечестивых душ могут разорвать их на кусочки?

– Вот уж действительно неподобающие слова во время обеда, – сказал хозяин дома, пригласивший их к себе.

– Души мертвых не прилетают, чтобы мучить живых, – запротестовал Симон Зилот.

– Ты пытаешься нас запугать, – подхватил Варфоломей.

– Замолчите! – прикрикнул на них Фома. – Вы все несчастные невежи!

– Мы не позволим нас запугивать, – сказал Искариот.

Они встали, ругая Фому. Андрей, Симон-Петр и Иоанн тоже набросились на него с бранью. Один Иоанн краем глаза следил за Иисусом. Он с тревогой заметил, как дрожат руки его учителя, как тот побледнел, неподвижно глядя в одну точку. Он услышал, как Иисус прошептал:

– Да будет так!

Затем Иисус резко встал, вытянул руки, и пламя в светильниках резко заколыхалось, а потом погасло. От порыва ветра дверь захлопнулась, а связки чеснока и лука, висевшие под потолком, несколько раз качнулись. Ветер, и так холодный, стал казаться еще холоднее из-за свиста и стона, с которыми он закружился вокруг всех, кто находился в комнате.

– На помощь, учитель! – кричали одни.

– Помоги, Господи! – вторили им другие.

Но эти просьбы сменились криками отчаяния и страха, когда ветер начал вздымать волосы и трепать одежду. Испуганные крики слились с воем ветра.

– Учитель! – воскликнул Иоанн, прижимаясь к Иисусу.

– Учись! – сурово ответил Иисус. – Учись и молись!

И Иисус освободился от крепких объятий подростка. Он возвел руки к небу.

– О Отец всемогущий! – закричал Иисус. – Сжалься над ними! Сжалься над нами! Отправь их в их владения! Назад! Назад! Назад!

Закружились вихри, подняв пыль, лежавшую на потолочных балках. Кто-то открыл дверь. Утихли последние звуки. В темноте воцарилось гробовое молчание.

– Зажгите светильники, – сказал Иисус.

Старый слуга принес из кухни горящую головню и протянул ее Иисусу. Иисус зажег один светильник, потом второй…

Они лежали на полу, с головой укрывшись накидками, отчего комната походила на поле битвы, усеянное трупами. Первым осмелился подняться Иоанн. Один за другим ученики садились, а потом вставали, тревожно глядя по сторонам, словно боялись наткнуться взглядом на жуткое видение. Но их глаза натыкались лишь на осуждающий взгляд Иисуса. Взмокший от пота, он ходил из угла в угол.

– Это лишь частичка невидимого мира, – сказал Иисус. – Вы же достойны только низших сфер.

Иуду, сына Иаковлева, трясло как в лихорадке. Иаков вышел на улицу; его рвало. Симон Зилот застыл на месте, словно наглотавшись наркотиков.

– Возможно, теперь вы поймете, в каком мире я веду войну. Возможно, вашему разуму откроется, что такое истина.

– Другая истина, – прошептал Фома.

– Моему терпению пришел конец, – заявил Иисус. – Вы не более дальновидны, чем те, с кем, как вы утверждаете, боретесь. Вы видите оболочку, а не суть вещей. За кого вы меня принимаете? За предводителя шайки разбойников? Или за кудесника? Молитесь ли вы? Сомневаюсь. Вы произносите слова. Если бы вы молились, ваши души открылись бы Богу. Вы хотите, чтобы я был Мессией. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Мессия придет, когда наступит конец всему. Он подобен пламени, вырывающемуся из сухого дерева. И тогда Сын Человеческий очистится от скверны.

Иисус вышел из дома в ночь. Никто не осмелился последовать за ним. Они остались в доме и провели большую часть ночи в молчании. Они молились – также молча.

Глава XIII

«Разве мы пишем для всепоглощающего огня?»

Они приехали целым отрядом, вдесятером, верхом на лошадях. Под солнцем их тела, покрытые потом и желтой пылью, ярко блестели. Оружие и доспехи тоже сверкали под солнечными лучами. Вспотевшие лошади, все в пыли, изнемогали от жары и шума. Десять человек, входящие в состав личной охраны Ирода. Сначала Иоканаан увидел удивление в глазах своих учеников, поскольку стоял спиной к незваным гостям. Слишком поздно! Ему не следовало совершать столь непростительной ошибки и перебираться с самаритянского берега Иордана на галилейский. Охрана прокуратора Самарии не проявляла ни малейшего интереса к Иоканаану, еще одному иудею, кричащему в пустыне. Но нет! Он должен был переправиться через реку, поскольку здесь, на другом берегу, люди хотели видеть его и совершить обряд крещения. А вот лодок было слишком мало и ни одного моста. Иоканаан попал в руки того, кого так часто и яростно обличал, в руки Ирода Антипы, тетрарха Галилеи и Переи. Конечно, охранники его выследили. Иоканаан хотел было броситься в реку, но тогда он наверняка бы утонул, поскольку очень ослаб и не смог бы справиться с сильным течением.