Георгий Марков - Старый тракт (сборник) Страница 37

В эти годы я еще был мал, и события жизни не захватывали меня, донося в нашу избу, стоявшую за деревней, лишь отсвет далеких гроз войны и всплески мирных зарниц.

Но вот подошло и мое время.

На призыв я пошел с твердым намерением стать военным моряком. В те дни поднималась слава молодого Тихоокеанского флота, и кое-кто из моих товарищей, что были возрастом постарше, уже носили флотскую форму.

Комиссия из военных врачей в белых халатах доброжелательно отнеслась к моему желанию. Но именно почему-то после этого врачи долго и тщательно выстукивали, выслушивали, высматривали меня… Я понимал, что чем-то не подхожу морскому флоту.

— Объем груди у тебя мал. Мальчишка ты. Пойдешь в саперы, — беспрекословным тоном сказал один военный.

И стал я сапером — бойцом отдельной саперной роты 73-й стрелковой дивизии и отслужил положенное время.

Уходил на «гражданку» с чувством, что ухожу ненадолго. Тревожно было на наших дальневосточных рубежах. Японские самолеты систематически нарушали границы нашего воздушного пространства, наземные подразделения то и дело вторгались на советскую землю. Еще более нагло вели себя японские самураи в отношении нашего доброго друга и верного соратника — Монгольской Народной Республики.

Сгущались тучи и на Западе. Фашизм все решительнее и безапелляционнее заявлял о своих претензиях то к одной стране, то к другой. Не скрывалась и главная цель — покорить весь мир, подчинить его интересам германского империализма.

Наш народ видел, что правительство прилагает все усилия к тому, чтобы продлить мирную жизнь, укрепить экономику государства, перевооружить армию и флот. Но многие понимали, что одного лишь нашего желания мало. Война неотвратимо надвигалась.

В начале лета 1941 года я приехал в деревню к родителям, и первое, что услышал от матери.

— Быть, сынок, большой беде, — сказала она.

Я подумал, что, может быть, в дороге пропустил какие-то важные новости, и потому спросил ее:

— А что произошло, мама? Какие-нибудь сообщения поступили?

— Приметы, сынок. Все совпадает с четырнадцатым годом. Закаты кровавые, солнце в кровь садится. Сам посмотришь! Черемуха второй раз зацвела. А тут вчера выхожу утром на крыльцо и вижу прямо какое-то светопреставление: кукушки, штук тридцать, уселись на изгородь огорода и кукуют, кукуют истошно. Пошла я к Бакулихе (это девяностолетняя старуха, человек большой мудрости и практического ума), та послушала меня и говорит: «Не у одной тебя, Дуня, побывали они, негодные. Вон у Новоселовых и у Ивана Ермохина на крышах домов куковали. Быть, Дунюшка, беде, быть! Чует земля-природа недоброе!»

Мать говорила озабоченно и вполне трезво, убежденно, без какого-либо оттенка суеверного исступления.

Не помню, как я отозвался на рассказ матери. Вполне допускаю, что этак скептически улыбнулся наивной вере в приметы и предсказания земли-природы.

Но не прожил я в деревне и десяти дней, как грянула война, Великая Отечественная война с фашизмом.

Первыми в ряды Красной Армии влились мы — четверо братьев. А вслед за нами поднялись, как юный подлесок в тайге, еще одиннадцать парней и девок из нашей родовы.

Поднялись одни — по призыву, другие — не дожидаясь призыва, по зову сердца. И каждый прошел свой путь. Кому было суждено выжить — выжили, кому пасть в битве — пали.

Живые сами о себе рассказывают, а о погибших поют свои нескончаемые песни деревья, посаженные в память о них в палисаднике, под окнами школы родного села.

2

13 декабря 1942 года

Странно, но это может быть: ночные бдения над газетной полосой, ночевки в тесных землянках солдат, тряские бессчетные поездки на попутных грузовиках и подводах по степным гарнизонам, жуткие леденящие дыхание морозы и зной, от которого жухло виснет лист на тополях, пестрые от песка и снега улицы Читы, комната со сводами, похожая на монастырскую келью, крутые чаи в голубом чайнике — все, все уйдет в прошлое и станет историей.

Возможно, тогда, при воспоминании обо всем этом, что-то откроется трогательное и дорогое.

Война вошла в быт. Думаю, как будет после нее? Что будет поражающим в жизни? Силюсь представить, но трудно. Война заполнила все поры бытия.

Посещают какие-то «толчки», когда вдруг начинаешь думать художественно.

«Байкальская повесть». Девушка Настя. Она неуравновешенна. Появляется столь же неожиданно, как и исчезает.

Возможно начать так: на рассвете у устья одной из трехсот тридцати трех рек, впадающих в Байкал, произошел страшный обвал. Нависшая вершина скалы надломилась внезапно и упала с таким грохотом и свистом, что отзвуки этого падения докатились до другого берега моря.

Старик носит две медали за Русско-японскую войну и Георгия за войну 1914 года.

До июня 1941 года не носил — стеснялся.

27 декабря Бывает так: время точно останавливается. Кажется, нет никакого движения вперед. Это походит на потерю ощущения времени.

28 декабря

Месяц над Читой полный, светлый и упитанный.

К «Байкальской повести». Синь в распадках. Манящая даль.

Егор Егорович — молодой парень, охотник, — души не чает в Насте.

Люблю утро. Оно несет известия со всех фронтов. Жду, жду новых грозных событий. Под Сталинградом развернулась гигантская битва. Масштабы ее потрясают воображение. Нет слов, чтоб выразить и радость и гордость нашими людьми. Слышал, как на улице кто-то сказал: «Душа поет от таких известий».

Тянет на художественное, на большое. Мечтаю о «Строговых», о повести о любви, о пьесе.

30 декабря

К «Байкальской повести».

Разбуженные зычным грохотом в разных концах байкальского побережья, встревоженно поднялись люди. Из шалаша на песчаном мысу выскочил Епифан Подкорытов.

Настя отбросила коромысло с ведрами и долго стояла, прислушиваясь и не замечая, как набегающие волны обдают брызгами ее ноги.

Из желтенького домика научной станции выбежал Николай Петрович Бриллиантов и долго стоял не двигаясь.

Так продолжалось несколько минут, потом все эти люди, оказавшиеся в разных местах, направились по своим делам, оглядываясь, недоумевая и тревожась по поводу случившегося.

К сюжету: 1) обрыв скалы 2) тревога 3) поиски, что произошло 4) встречи 5) поиски друг друга 6) любовь: Настя — Егор — Николай 7) Люба-инженер 8) вести с фронта 9) тайные помыслы 10) у каждого свое 11) успехи начатого дела.

1 января 1943 года

1 час. 30 мин.

Вот и начался новый год. Что он несет мне? Каков-то он будет?

Мысленно обращаюсь ко всем своим родным и друзьям и шлю им лучшие пожелания.

Итак, новый год начался…

2 января

Новый год встретили уныло. Сидели с Иваном Ивановичем (поэт И.И. Молчанов-Сибирский) в комнате под сводами.

Когда ударило 12 часов, Ив. Ив. подал мне руку, и мы долго стояли взволнованные. Потом закурили и опять молчали. Мысли мои витали вдали, они были с А., и потому, что ее не было, хотелось тихо, как от обиды, заплакать.

Я говорил:

— Ничего, ничего, будет и на нашей улице праздник.

Ив. Ив. молча курил, устремив тоскливый взгляд в сторону.

Звезды над Читой какие-то зеленые. А на днях над восточной сопкой я видел звезду, которая была совершенно фиолетовая.

К «Байкальской повести».

Когда Байкал тих и гладок, небо в нем отражается, как в зеркале, отражение бывает настолько точным, что видно, как перемигиваются звезды.

Летом за Читой в одном распадке я видел вывороченные камни — валуны. Дождевые струи их издолбили, и они как в оспенных язвах. По бокам валуны поросли сизым, неживым мхом.

С высоты одной сопки виднеется озеро Кенон. В солнечный день озеро блестит в горах, как стекляшка, брошенная ребятишками в канаву.

12 февраля

Подполковник Т. рассказал:

— У меня два сына: Павел и Евгений. Первый 1922 года рождения, второй моложе. Оба в армии, на фронте. Павла убили в июне 1942 года. Подумали мы с женой — была она уже беременна — и решили: пусть родится еще сын. И сын родился. Назло врагам назвали его тоже Павлом. Русских не истребишь!

19 лет я в армии, а на войне непосредственно был три дня. (Ездил с делегацией на Халхин-Гол.)

Сын Евгений придет, спросит:

— Ну, как, батька, воевал?

Что скажу?

Поздний вечер двенадцатого февраля.

Граница. Совсем рядом притаился в темноте город Маньчжурия, с крупным гарнизоном японских войск. Сидим с Иваном Ивановичем в землянке. Тускло светит лампешка, с шумом топится печка.

Странно вообразить, что неподалеку другой мир, другие люди, все, все другое.

12 марта

Вчера возвращались из Соловьевска в Борзю. Пригласили участвовать в конференции по фольклору. Настроение стало более светлым, но вслед за этим узнал о тяжелых событиях, Харьков — Донбасс. Захлестнула горечь. А в Западной Европе без перемен.