Илья Бражнин - Друзья встречаются Страница 37

Шаткость конструкции не позволяла открывать и закрывать дверь, и актеры в продолжение всех пяти действий проникали на сцену через оставленную сбоку лазейку.

Станционная телеграфистка Наденька, игравшая роль Аксюши, давно стояла за дверью, готовясь по первому знаку режиссера-суфлера нырнуть в лазейку, и в сотый раз повторяла про себя первую реплику: «Раиса Павловна, звали меня?»

По другую сторону станционной двери в старинном зале Гурмыжской, роскошно обставленном ящиками из-под махорки и табуретами, стоял сгорбясь древний Карп и в ожидании выхода Аксюши читал обращенное к солдатам воззвание.

И актеры и зрители с нетерпением ждали занавеса, но он вдруг застрял и, приоткрыв только лысину Карпа, остановился. Наденька-Аксюша подумала, что в ночной спешке слишком узко подрубила одеяло, не учтя толщины веревки, и едва эта мысль возникла у неё, как реплика, с которой она должна была выйти на сцену, выскочила из головы.

Режиссер сделал страшные глаза и отчаянно замахал руками на Маенкова, плясавшего у рампы среди веревочных петель, обвивавших его ноги. Он неистово дергал перепутавшиеся веревки, но где-то вверху заело, и занавес, не двигаясь с места, подпрыгивал и качался. Режиссер высунулся по пояс из будки и трагическим шепотом, слышным в самых задних рядах, поносил Маенкова.

Побуждаемый таким образом к действию, несчасный Счастливцев рванул веревки, но это вызвало совсем неожиданный эффект. Одно из составлявших занавес одеял отделилось от остальных и краем прикрыло лысую голову Карпа.

Тогда чуткий ко всему трагическому Несчастливцев твердой поступью вышел из-за кулис и, вытянувшись во весь свой громадный рост, что-то отцепил в верху занавеса. В то же мгновение занавес упорхнул от него в сторону и открыл не предусмотренную режиссером мизансцену. Почтенный Карп стоял на четвереньках, пытаясь выкарабкаться из-под одеяла. Несчастливцев, скрестив руки на груди, философски созерцал это любопытное зрелище и так увлекся им, что не замечал отчаянных жестов из суфлерской будки, означавших, что ему давно пора покинуть сцену.

Однако, видя, что мимика и жесты не помогают, режиссер сложил ладони рупором и сказал:

- Два наряда вне очереди!

Это подействовало, но не совсем так, как на то рассчитывал режиссер. Трагик по призванию, Несчастливцев был глубоко оскорблен грубым напоминанием о нарядах, и, хотя он знал, что батальонный фельдшер, даже облеченный званием худрука, не имеет права давать ему нарядов, тем не менее угроза из суфлерской будки вывела его из равновесия. Он свирепо заиграл бровями и двинулся к будке, готовясь одним ударом ноги сокрушить и её, и сидящего в ней худрука.

Неизвестно, чем кончилась бы эта сцена, если бы Наденька-Аксюша, приняв бурные жесты режиссера за настоятельные призывы к выходу, не выпорхнула из-за кулис. Впопыхах она успела забыть первую свою реплику, но, увидев стоящего на корточках Федю Городкова, воскликнула, всплеснув руками:

- Что это ты тут ищешь, Карп Савельич?

- Вчерашний день! - огрызнулся Федя Городков, забывая, что он всего-навсего слуга богатой помещицы. Но Наденька-Аксюша сделала вид, будто вовсе не замечает неподходящего тона ответа.

- Послушай, Карп Савельич, - сказала она, овладевая всеми своими способностями и, в полном соответствии с авторской ремаркой, вынимая из кармана письмо, - не можешь ли ты?…

- Что вам угодно-с? - машинально откликнулся Федя Городков, уловив знакомый текст и оттого разом становясь Карпом Савельичем.

- Передать, - сказала Аксюша, протягивая ему письмо. - Ты знаешь кому…

- Да как же, барышня! - сказал Карп, поднимаясь на ноги, и комедия, вступив в естественное свое русло, пошла как по маслу.

Зрители, заполнившие обширный пакгауз, насторожились и не заметили, как исчез со сцены Несчастливцев. Появившийся вслед за тем Буланов не понравился им, и когда Аксюша резко одернула назойливого недоучку, это вызвало всеобщее одобрение и иронические замечания по адресу Буланова. Горячего интереса к судьбам персонажей не могло охладить даже то обстоятельство, что в зрительном зале было немногим теплее, чем на улице.

Что касается актеров, то они хотя и норовили разыгрывать все сцены в том углу, где стояла печь, тем не менее страдали от холода гораздо сильней, чем зрители.

Наденька, окоченевшая в начале спектакля, к концу его совершенно перестала чувствовать холод, несмотря на легкое платьице. Она была необыкновенно одушевлена, всем существом своим вошла в роль и была простодушно хороша в ней.

Актеры невольно пошли за разыгравшейся Наденькой, и случайный, неуклюжий спектакль в заваленном снегами захолустье превратился в большой праздник и для зрителей и для актёров.

Глава девятая. НАДЕНЬКА И ДРУГИЕ

Собираясь уходить после спектакля, Митя подумал, что надо бы ещё раз напомнить режиссеру, превратившемуся снова в фельдшера, об укладке медикаментов и перевязочных средств для походной колонны. С этой мыслью он повернул от двери пакгауза, в которой толпились зрители, и пошел за кулисы.

Но фельдшер-режиссер думал о том же самом и прямо из суфлерской будки убежал к своему санитарному отряду, кинув Наденьке на ходу:

- Ты тут прибери костюмы, я попозже забегу!

Наденька принялась собирать костюмы и перетаскивать в свой угол, отгороженный от мужской раздевалки одеялом. Здесь и нашел её Митя среди пестрого вороха сюртуков и жилетов, которые она аккуратно складывала на маленькую скамейку. Работала она споро и бесшумно, и, может статься, Митя не заметил бы Наденьку в укромном её уголке, если бы сквозь щель между краем одеяла и стеной не увидел желтой полосы света и в ней банки с вазелином. Он остановился, почесал в нерешительности переносицу, потом слегка отодвинул край одеяла и протянул руку к банке. Наденька, не разглядев человека, собирающегося похитить вазелин, строго спросила:

- Вы что? Зачем вы берете вазелин?

Услышав её голос, Митя вздрогнул и, откинув одеяло, увидел Наденьку. Митя неловко повертел в руках банку и сказал усмехнувшись:

- Пойман с поличным. Каюсь. Был грех - хотел спереть вазелин. Но есть смягчающие вину обстоятельства. Видите, какой мороз на улице, а у нас поход дальний, Наденька. Могут быть и наверное будут помороженные. Наша аптечка не богата. Вот я и подумал: вазелин может пригодиться. Впрочем… - Митя снова повертел банку в руке. - Если вам уж очень нужно…

- Нет, нет, - поспешно перебила Наденька, подымая руку, чтобы отстранить банку. - Что вы… Я так просто… Мы обойдемся. Вам, понятно, нужней… Берите, пожалуйста…

Она говорила торопливо и отрывисто. Поднятая рука её поймала в воздухе банку и сунула её в Митин карман. Митя слегка повернулся к Наденьке боком.

Он увидел совсем близко её лицо, дрогнувшие губы. Наденька, сжимая в Митином кармане банку с вазелином, тихо сказала:

- Берите, берите… И дай бог, чтобы он вам не понадобился.

Вслед за тем она высвободила свою руку и, вдруг порывисто закинув её Мите на шею, крепко поцеловала его в губы.

- Это я всех… - сказала она, опуская голову. - На дорогу. И всех… и вас тоже.

- Спасибо! - сказал Митя. Он чувствовал, что нужно ещё что-то сказать, но слова не шли на ум. Протянув руку, Митя взволнованно произнес:

- Прощайте, Наденька!

Он сильно тряхнул руку Наденьки и поспешно вышел, может быть, слишком поспешно. Странное чувство пробудилось в нем, и нежданные воспоминания посетили его.

Он увидел розвальни и в них ссыльного студента Сергея Новикова, первого своего политического наставника. Это было в 1913 году в родном Архангельске. Сосланный туда Новиков не сложил оружия. Он быстро завязал среди рабочих архангельских лесопильных заводов обширные знакомства и организовал нелегальный марксистский кружок.

Митя Рыбаков - тогда ещё гимназист седьмого класса - познакомился с ним в доме своего приятеля Илюши Левина. Руководя тайным гимназическим комитетом, а потом преподавая в полулегальной вечерней школе для рабочих, Митя Рыбаков во всём следовал советам Новикова. Вскоре, впрочем, советоваться стало не с кем. Жандармы обнаружили, что ссыльный Новиков в Архангельске продолжает революционную работу, и выслали его в глухой уезд.

Архангельская колония ссыльных устроила Новикову проводы. Был на этих проводах и Митя Рыбаков вместе с друзьями своими - Ситниковым и Левиным. Пришла и Илюшина сестра Геся - высокая, прямая, со строгим белым лицом и густыми иссиня-черными волосами, разделенными прямым пробором.