Абузар Айдамиров - Долгие ночи Страница 38

В горах существует неписаное правило гостеприимства: дай сначала гостю поесть и отдохнуть, и лишь потом спрашивай, что привело его в твой дом. Соблюдая это правило, Кундухов молчал;

к тому же следовало каким-то образом подготовить гостей к серьезному разговору, вернее даже, к тому результату, к которому ему предстояло прийти.

Гости чинно восседали за столом и с аппетитом ели сочную свежую баранину, запивая ее золотистым вином. Но пить вино без тостов не позволял тот же обычай, правила этикета. Гости произносили тосты по очереди, за здоровье хозяина, за здоровье его семьи, за дружбу между осетинами и чеченцами…

Муса поднял наполненный до краев рог и жестом попросил внимания.

Гости отложили куски мяса. Сайдулла вытер платком вспотевший лоб, лицо и толстую шею.

— Говори, Муса, мы ждем твоих слов.

Оба гостя замерли в нарочито почтительных позах.

— Дорогие гости, дорогие друзья мои и моего скромного дома!

— В знак особого уважения Кундухов встал и продолжил тост стоя. — Сначала я обращаюсь к тебе, Сайдулла, ты старше Алихана, и мы с тобой более давние друзья. Впервые я увидел тебя шестнадцать лет назад в Урус-Мартане на поле брани. Не знаю, слышал ли Алихан об этом сражении, но думаю, что слышал.

Что я хочу сказать? Бой этот запомнился мне на всю жизнь. Я находился в тот день в лагере вашего противника и в тот день, действительно, был врагом для вас. Давайте вместе вспомним ту историю. Она нам пригодится сегодня. Тогда против нас выступил дагестанский наиб, бездарный Абкар-Дибир, по воле Шамиля назначенный на место Талгика. Мы закладывали укрепление в Урус-Мартане — в середине Малой Чечни. Талгик старался помешать нам, но не смог, за что вспыльчивый и нетерпеливый имам лишил его наибства, назначив на его место недотепу Абкар-Дибира, чем, надо сказать, оказал нам существенную услугу. Мы мысленно благодарили имама за его ошибку. Ведь если даже сам Талгик был бессилен помешать нам, то что мог сделать Абкар-Дибир? Последний это понял и позволил чеченцам самим решать свою судьбу. Пожалуй, это был самый мудрый поступок Абкар-Дибира со дня его назначения наибом Малой Чечни! Как только чеченцы поняли, что они получили возможность сражаться по собственному усмотрению, в них пробудилась неукротимость и свирепая ярость предков. От отчаянной защиты они перешли к нападению. И в тот момент, когда, можно сказать, на нашу сторону стала склоняться победа, появился ты, Сайдулла. Ты, назначенный на место Абкар-Дибира! И ты разбил нас наголову.

Это было настолько неожиданно, что не укладывалось в нашем сознании. Мы не могли опомниться. Наши генералы были ошеломлены твоей смелостью, быстротой и непредсказуемой логикой действий. Ты одолел нас и вырвал из наших рук победу.

Кто не помнит твоего удивительного вороного коня? Уже один только вид его вызывал панику у всего Левого фланга Кавказской линии. Помню, как ты на нем под свинцовым ливнем наших цепей спокойно и хладнокровно разъезжал вдоль опушки леса. Позволь, Сайдулла, я подниму этот полный рог за тебя. Да сохранит тебя Аллах от измены, да не лишит он тебя дарованного им мужества!

— Аминь!

Выпили. Сайдулла протянул пустой рог Афако, чтобы тот вновь наполнил его вином. Теперь встал он.

— Муса! — начал он торжественно, приняв из рук Афако наполненный до краев рог. — Благодарю тебя за хорошие и добрые слова в мой адрес. Такая оценка является для меня, ты это знаешь, высшей наградой. Но несправедливо возносить меня выше Талгика. Мозгом наших войск был Талгик, мы же, наибы, были лишь его руками. Рядом с ним можно поставить только Шоипа Центороевского да и Хаджи-Юсупа Алдинского, упокой Аллах их души. Поэтому предлагаю выпить по одному рогу за покойного Талгика и молодого Батуко.

— Прошу простить меня, Сайдулла, коли по недомыслию своему я обидел тебя, — сказал Муса. — Но, клянусь честью, у меня и в мыслях не было унизить Талгика. И если ты хочешь услышать от меня правду, то я скажу ее тебе. Да, Талгик был мозгом ваших войск. И не только ваших. Всему миру известно, что героем Шамиль стал благодаря вам, чеченцам. Вы воскресили его, похороненного у Ахульго, а ваши наибы — Шоип Центороевский, Хаджи-Юсуп Алдинский, Гойтамир Ауховский, Зеки и Сааду Мичикские, Батуко Аргунский, Бойсангур Беноевский и многие другие смелые и мужественные сыны гор во главе с мудрым полководцем Талгиком Шалинским — возвысили его. И я, принимая твой тост, с большим удовольствием и уважением пью за них!

Еще задолго до того, как прибыли гости, Кундухов распорядился никого не принимать, а тем более впускать. Разговор предстоял долгий и трудный, и никто не должен был помешать его течению.

Даже от слуг отказался Кундухов, возложив их обязанности на Афако.

— Да, умный человек был Хаджи-Юсуф Сафаров, земляк бессмертного Мансура! — продолжал Муса. — Мы близко узнали его, когда он пришел к нам. Он отлично понимал современную военную науку и отлично владел ею. К тому же знал турецкий, арабский и еще добрый десяток языков. Будучи начальником генштаба и премьер-министром Шамиля, он ввел в его имамате административное управление по европейскому образу. Ему принадлежала идея создания регулярных войск и строительства всех горных крепостей. Но неблагодарный имам сумел оскорбить и унизить столь замечательного человека перед своими невежественными наибами.

Афако наполнил роги, и Сайдулла снова встал.

— До тех пор, пока стоят незыблемо наши горы, а из сердца их льется бурный Терек, — голос его звучал так, словно он произносил клятву, — пока день сменяется ночью и пока на земле будет жив хоть один человек, пусть рождаются и живут среди нас такие храбрые, умные и мужественные люди, о которых ты, Муса, говорил сейчас! Пусть ни одна мать не родит неверного, трусливого и вероломного сына. А если он и родится, пусть не доживет до первого же восхода солнца. Пусть вечно сопутствует удача тому, кто бесстрашен в бою, пусть задохнется тот, кто, убегая с поля брани, спасает жизнь свою! Да вознесет Аллах павших в сражениях, отстаивая свободу родных гор, и да придет счастье к тем, кому не предписала судьба пасть вместе с ними.

— Аминь!

— Да поможет нам всемогущий Аллах! Да будет между нами мир и согласие!

— Аминь!

Рог нельзя ставить или класть на стол, не осушив до дна. Уже привыкший к винам Муса справлялся с наполненными рогами легко, труднее приходилось Сайдулле, а еще хуже — болезненному Алихану. Но они продолжали пить наравне с Мусой. Иначе нельзя:

тост произнесен и отказаться выпить за него означало бы проявить неуважение и к тосту, и к тому, кто его произнес, и ко всем сидящим за столом.

Сайдулла вытер полой черкески усы и исподлобья, который уже раз, бросил быстрый испытующий взгляд на Мусу. К чему такие сладкие речи? К чему он клонит? Ведь не случайна же сегодняшняя встреча. Что же, можно и подождать немного.

Развязка наступит. Рано или поздно…

— Что и говорить, славное время было, — продолжил он разговор, начатый Кундуховым. — Били мы царских генералов. Били… Но победа не приносила радости. Ведь отступая, они уничтожали все: и живое, и неживое. Подло заваливали колодцы трупами лошадей.

— Но и ты не оставался перед ними в долгу, дорогой Сайдулла, — возразил Кундухов. — За одно срубленное дерево брал по одной их жизни.

— Какой толк даже от такой мести? — с горечью проговорил Сайдулла. — За какие-нибудь два-три часа генералы огнем и топором уничтожали то, что создавалось на протяжении веков не одним поколением нашего народа. В конце концов нас лишили собственной земли и загнали в горы. А счастье улыбается сегодня предателям, тем, кто верно служит царю. Говорят, есть такой зверек — нечто среднее между мышью и кошкой. Если зверек оказывается среди кошек, он объявляет себя кошкой, если среди мышей — то мышью. Люди, подобные этому зверьку, спасая свою шкуру, шли против своих соотечественников.

— Тогда выходит, что и ты тоже иногда уподоблялся ему, — мягко, чтобы не слишком обидеть товарища, произнес Кундухов, но в голосе его прозвучало некоторое злорадство.

Чувствительный к любому неприятному ему слову Сайдулла вспыхнул и, с трудом сдержав гнев, воскликнул:

— Нет, дорогой Муса, никогда я не предавал своего народа! А если и перешел на сторону русских, то только для того, чтобы предотвратить напрасную гибель людей, когда наше сопротивление было уже бесполезным. Притом гораздо раньше меня перешли к генералу Эски, Батуко…

— Затем Талгик, Умалат, Эдал, Дуба… Я же все помню и все понимаю. Однако вы потеряли доверие своего народа, но и у властей тоже не в почете. А Чермоевы и Курумовы, которые и ногтя вашего не стоят, вознесены и купаются в богатстве…