Семен Скляренко - Святослав Страница 38

Но у княжича Святослава были уши, он все слышал. Тиуны говорили об оскудении княжьей казны — княгиня Ольга, мол, много взяла с собою, — требовали увеличения уроков и уставов. Приходили и становились на суд бояре, которые в ссорах из-за пахотных земель, пчелиных ухожаев и бобровых гонов рвали друг другу бороды, ломали руки и ноги, дрались мечами, дубинами, а то и просто телесней.[126] Княжич слушал воевод, похвалявшихся, что не кто иной, а только они кровью и жизнью своей защищают земли, и просивших за это пожалованья.

Святослав и раньше иногда сидел возле матери, когда она творила суд и правду. Но тогда судила мать, она знала правду и обычай. Да и не всегда приходилось ему сидеть рядом с матерью, он больше проводил время с Асмусом, ездил с ним в поле.

Теперь он обязан был слушать тиунов, бояр, воевод, и часто ему казалось, что они не судятся, не правды ищут, а раздирают родную землю. Каждый из них старается урвать себе побольше, получше, и в жадности своей они становятся хищными, безжалостными, такими, что у них даже кровь брызжет из-под ногтей.

Эти мужи, становясь на прю[127] перед ним, князем, обзывали друг друга скверными словами, ссорились и даже тут, в палатах, чуть не дрались. Но все равно не он разрешал их дела, ибо они, ссорясь и мирясь, невзирая на свои споры, были заодно, а у князя лишь вымогали и выпрашивали пожалованья за свои убытки.

Впрочем, они становились поистине жестокими и безжалостными, когда приходилось судить не их, когда сами они судили других. Они часто приводили на суд людей своих: смердов, рядовичей, закупов и простых обельных холопов. Один бежал от своего господина, другой ночью тайком залез в житницу, третий взял чужого коня, четвертый убил княжьего мужа; и они, воеводы и бояре Горы, карали эту чернь, как только могли: бросали в порубы,[128] отдавали на поток и разграбление, обрекали на смерть. Ибо гак, мол, велит древний закон и обычай.

И княжич Святослав должен был десницей своею утверждать этот закон и обычай, судить и творить правду, хотя временами у него и сжималось при этом сердце. Он знал и любил древний закон, который велел воину не щадить жизни и стоять насмерть перед врагом в поле, но он не знал еще неумолимых законов и обычаев Горы.

Так, в то время, когда мать путешествовала в далеких землях, княжич Святослав впервые столкнулся с властью Горы и на себе почувствовал силу своих мужей.

«Хорошо, — думал он, — что сила эта не может судить князя».

Гораздо лучше княжич чувствовал себя, когда оставлял город и выезжал в поле. Случая для этого долго искать не приходилось — оттуда, как крики раненой чайки, все долетали и долетали недобрые вести; оттуда приходили чуть ли не каждый день купцы, ограбленные и искалеченные в далекой дороге; там очень часто погибали на страже вой — от меча, отравленной стрелы, от разбойничьей руки.

Услышав далекий клич, княжич Святослав не посылал других, а сам с малой дружиной переезжал через Днепр, мчался гостинцем[129] в сторону восхода солнца, иногда сворачивал вправо — к Переяславу и Родне, рыскал вверх по Десне — до Чернигова.

Они ревностно искали врага. Это были печенеги, черные булгары, отряды великих орд, бродивших за Итиль-рекою. Как тать, крались они по ночам в поле, подбирались к городищам и селениям, молнией обрушивались на мирные хижины, грабили добро, забирали скот, убивали людей, а юношей и девушек угоняли в неволю.

Не раз княжич Святослав со своею дружиною сражался с этими врагами родной земли. Он шел по следу, искал их в буераках и оврагах, проходил через леса, пересекавшие путь, мчался в широком поле, где под копытами коней свистел ковыль, высокие курганы указывали путь, а на горизонте вставало марево.

Иногда это было и не марево. То, поднимая за собою столбы пыли, мчались в безвестность к Итиль-реке чужаки, увозя с собою с Русской земли добро, угоняя скот, уводя людей.

Словно ветер, будто гром, что неудержимо несется вперед и в безмолвии становится все сильнее, неслись по полю вой княжича Святослава, а вперед летел он сам — решительный, сильный, беспощадный.

И они догоняли орду, сходились с нею, рубились, отбивали своих людей, прогоняли разбойников далеко в поле, уничтожали, убивали. И княжич делал это охотно, ему было любо защищать родную землю, ее людей.

На всю жизнь осталась у него памятка об этих днях. Однажды, догоняя орду, он столкнулся с глазу на глаз с ее каганом. Чуть косоглазый, темный, с оскаленными зубами, каган был высок, ловок, здоров. И, словно вложив всю свою силу в кривую саблю, бросился он на княжича Святослава.

Святослав сражался с врагом, держа в руках меч своего отца. Этот меч ковали князю Игорю кузнецы-умельцы из Родни; был он обоюдоострый, закаленный, с золотой крестовиной и серебряной рукоятью, усыпанной самоцветами. Меч этот рассекал в воздухе лист, а дерево словно срезал…

Но проклятый ворог все увертывался, конь у него был юркий, не раз и не два каган подбирался к княжичу со спины.

На помощь Святославу спешили вой. В погоне за ордою они рассыпались по полю. Заметив опасность, угрожавшую Святославу, они торопились к нему. Но если бы княжич не был храбр и силен, они бы не успели. Каган, вконец рассвирепев, яростно отбивался, налетал на Святослава. Один раз ударил его по голове, еще раз — в грудь. Но княжич удержался в седле и ударом меча оборвал жизнь кагана. Когда вой подскакали, каган умирал в густом ковыле. Но и у Святослава была ранена голова, перебито ребро.

Да что эти раны! На молодом теле быстро все зажило и забылось, и он вскоре уже опять несся во главе своей дружины по полю, вечерами отдыхал где-нибудь на кургане, слушал диковинные рассказы Асмуса, а рядом, вокруг костра, сидели вой.

Как привольно было ему и всем им в поле! Где-то далеко была Гора, тиуны, бояре, воеводы, брат Улеб, с ненавистью смотревший на него. Тут были только земля и небо, высокие курганы; в тумане могли спать спокойно городища и селения.

И, лежа на теплой земле, слушая, как где-то далеко-далеко в поле перекликается стража, он долго смотрел на звезды, а потом, казалось ему, легко взлетал к ним на невидимых крыльях и крепко засыпал.

Но чем больше буйствовала весна, чем сильнее пахли травы и цветы в поле, тем настойчивее заползали в душу княжича Святослава тревога и беспокойство. Временами случалось, что, едучи в поле опушкой леса или вдоль реки, он внезапно останавливал коня, долго всматривался вперед, словно ждал — вот-вот что-то появится в тени деревьев… Иногда без всякой причины у него начинало бешено стучать сердце, ему казалось — он забыл взять с собою в дорогу, оставил в Киеве что-то очень дорогое. И он поворачивал коня, спешил обратно в Киев, но не видел, не находил там ожидаемого.

И все чаще и чаще мучила его бессонница в безлюдье и безмолвии подей. Он лежал, ждал чего-то, чего-то желал, начинал искать среди звезд на небе самые красивые, приятные глазу… И он находил их — это были две манящие голубоватые звезды; они, как две сестрицы, светились на северной стороне неба, они переливались, играли, как жемчужины. Не в силах оторваться от их красоты, он хотел, как бывало раньше, устремиться, полететь к ним на невидимых крыльях, но не мог — глаза не смыкались, сон не приходил.

Две звездочки, казалось ему, светили все ярче и ярче; не он, а они смотрели на него, звали, манили. С великим трудом он наконец отрывал от них взгляд, поднимался, вставал, смотрел на укрытое ночной темнотой поле, на холм, на склонах которого там и сям лежали под открытым небом уже спавшие гридни, глубоко вдыхал настоянный на чебреце и мяте воздух, снова ложился и закрывал глаза…

Но проходило немного времени, и глаза его открывались, сразу же почему-то обращались все к тем же звездочкам-сестричкам. И они казались уже не звездочками, а глазами — знакомыми, любимыми, родными…

Засыпая, княжич Святослав силился вспомнить: чьи глаза напоминают ему эти звезды?

Пережил Святослав и еще одно — смерть своего наставника Асмуса 4

Он умер, как подобает воину, ранним утром, на рассвете, когда роса становится такой тяжелой, что сама сыплется с трав, когда в поле немеет все вокруг и стоит извечная тишина, когда солнце на востоке из-за горизонта начинает поднимать против ночи сверкающий клинок своего меча…

На рассвете Асмус почуял за Росью топот коня и свист. Тихо, чтобы не разбудить Святослава, он встал, взял с собою нескольких гридней и помчался вдаль, где еще лежала ночь и колыхались туманы.

Гридни возвратились и привезли с собою тело Асмуса. Там, за Росью, в лугах, оказались три печенега. Асмус с гриднями долго гнались за ними и покарали их, но один из печенегов в последнюю минуту перед смертью натянул тетиву лука и послал стрелу, угодившую Асмусу в сердце.

Смерть Асмуса опечалила Святослава. Стоя над его могилой, он почувствовал, что прощается не только с наставником, а с человеком, часть души которого он вобрал в себя и живет ею.