Юрий Вяземский - Великий понедельник. Роман-искушение Страница 38

– Ну и что?! – вскричал Филипп.

– На что это указывает? – тихо спросил Иуда.

– Тот осленок, на которого сел Спаситель, был не простым ослом. Потому что родился он в Иерусалиме, а зачат был в Таррихее, у Геннисаретского озера. Его мать привели и отдали Клеопе, чтобы они оба ждали назначенного часа. Догадываюсь, что он потомок того священного первоосла, которого Каин заклал на первом жертвеннике. Рассказывают…

При этих словах Фаддея Филипп издал звук, похожий на сдавленный стон. А Фаддей поспешно резюмировал:

– Он выбрал осленка и сел на него, чтобы подчеркнуть, что приносит себя в жертву, Сам предает себя!

– И свет был такой, каким его описывает Филипп! – вдруг почти закричал Фаддей. – И красота повсюду! И радость с любовью сверкали на лицах людей! Но… – тут Фаддей поднял вверх указательный палец, – то была лишь половина картины, которую все видели. А я видел невидимую для других половину.

– И что ты видел? – одновременно спросили Иуда и Филипп, один – ласково, другой – раздраженно.

– Я видел, как они высыпали, – тихо ответил Фаддей, но глаза его теперь яростно сверкали. – Когда мы только начали спускаться с горы, я увидел, как над Темничными воротами сгустился мрак: словно дым поднялся от земли и с двух сторон окутал ворота, жерло их покраснело и раскалилось, как печь огненная. Мы шли к Овечьим воротам, а от Темничных ворот вдоль городской стены нам наперерез неслись и спешили какие-то тени, которые у Золотых ворот растворялись и исчезали, чтобы затем вновь соткаться из воздуха у нас на пути. И первые два фарисея соткались на мосту через Кедрон. У них были такие радостные лица, что Филипп толкнул меня локтем и сказал: «Смотри, Фаддей, даже фарисеи радуются красоте и свету…» Ты помнишь, Филипп?

– Ну, помню, как будто, – недоверчиво произнес Филипп.

– Да, они радовались. И один из них, я слышал, сказал: «Наконец-то Он пришел».

– Я тоже слышал эту фразу, – подтвердил Филипп.

– «Наконец-то Он пришел», – радостно сказал первый фарисей, а второй еще радостнее добавил: «И живым Он отсюда не уйдет».

– Этого я не слышал, – сказал Филипп и обиженно надул губы.

– Ты и не мог слышать, потому что встречавшие нас у моста как раз в этот момент оглушительно запели Осанну, – пояснил Фаддей. – И пока от моста мы шли до ворот, пение не смолкало. Но когда люди переводили дыхание, я слышал, как вокруг нас – в основном справа и слева, так как спереди и сзади шло светлое воинство, – жужжали и стрекотали злобные голоса… А у ворот нас встречали двое. Один был весь облеплен мухами, а на лице другого сидел жирный скорпион с поднятым хвостом. И первый бес подошел ко мне и, корчась от злобы, прошипел: «Прекратите! Немедленно прекратите!» А второй демон зашел сзади и прорычал: «Запрети им петь! Запрети! Вели им замолкнуть!» И тут я поднял голову и на крыше ворот увидел громадную жабу размерами с рысь или волка, которая открывала рот, и из пасти ее вылетали отвратительные пятнистые мухи с торчащими вперед коленями и поднятым кверху задом. И птиц она выплевывала из себя, но они камнем падали на землю, потому что не умели летать, и бегали по земле, пытаясь ущипнуть меня за пальцы ног, либо превращались в змей и уползали в траву, либо в мышей… А когда мы прошли сквозь ворота и стали подниматься к Храму, нам навстречу попались два римлянина на черных облезлых конях…

– Понимаешь, что это значит?! – воскликнул Фаддей, непонятно к кому обращаясь – Филиппу или Иуде.

Но ни один из них не успел откликнуться, так как Фаддей тут же сам подвел итог и дал объяснение:

– Два войска лицом к лицу сошлись для Последней Битвы!

Фаддей вдруг умолк, и блеск в его глазах стал постепенно угасать.

– А что будет дальше? – выждав некоторое время, с интересом спросил Иуда.

Фаддей ответил ему неожиданно бодро и весело:

– Дальше я пойду в Город. Ингал не ляжет без меня спать. И Биннуй с Хамоном, наверное, уже давно ждут меня на дороге и сердятся… Спокойной ночи. Побегу. Побегу.

И быстро зашагал в сторону Виффагии.

Филипп с Иудой проводили его взглядом.

– Поразительный человек! – воскликнул Филипп, так яростно вращая глазами, что казалось, они у него вот-вот выпрыгнут из глазниц. – Когда мы только познакомились, он двух слов не мог связать, слушал меня, раскрыв рот, просил дать ему уроки красноречия!.. А ныне обучился, подлец, на мою голову: любого оратора за пояс заткнет, любому греку-философу голову заморочит!

– Он говорит: битва, слава, победа, – как-то растерянно и невпопад отвечал ему Иуда. – А я другие слова слышал от Иисуса, о которых Фаддей или забыл, или, может быть, не слышал их. Например, Иисус уже несколько дней говорит о какой-то горькой чаше, которую Ему скоро придется испить. Когда мы выходили из Ефраима, Иисус сказал, что первосвященники и книжники будут судить сына человеческого, осудят его на смерть, отдадут на поругание и распятие язычникам… Но как можно судить и распять Мессию, который сам пришел на суд и на казнь врагов своих? Как можно предать и умертвить Иисуса, которого мы почитаем за Сына Бога Живого? И как можно называть позорную казнь Битвой, Победой и Славой?.. Я хотел внимательно расспросить его. Но он в самый ответственный момент убежал.

– Сколько я с ним говорил! – воскликнул Филипп. – Сколько пытался объяснить ему! Нет, всё перевернет вверх дном! Напихает разной парфянской чертовщины! Мух и всякой гадости насует!.. Господи, прости этого человека!

Тут оба, Филипп и Иуда, встретились взглядами и только теперь сообразили, что каждый думает и говорит о своем. И первым ответил Филипп:

– Не переживай, Иуда. В любой момент можешь к нему подойти, и он тебе в стихотворных подробностях опишет Последнюю Битву и все ее зороастрийские стадии.

А Иуда сказал:

– Мне всегда казалось, что ты недолюбливаешь Фаддея. Но сейчас я понял, что ты от него в восторге.

– Да, я люблю это чудище! – радостно воскликнул Филипп. – И прежде всего конечно же жалею!.. Ты знаешь, почему он так ждет этой Последней Битвы?

– Не знаю.

– Потому что в самом ее конце, когда все праведники воскреснут, он надеется встретиться со своим сыном. Он мне однажды признался: «Я прижму его к себе. Буду гладить его волосы. Целовать его глаза. Нюхать шею, где так блаженно пахнут младенцы. Я буду плакать от счастья и просить у него прощения… Нет, не буду просить. Ведь зло окончательно исчезнет, и память о нем сотрется. А посреди рая, в светлом блаженстве, о чем можно просить, когда все твои желания, самые заветные, исполняются. И вот, ненаглядный младенец вернулся ко мне радостным и прекрасным отроком… Но, думаю, буду просить и плакать, потому что в его прощении – высшее счастье. И когда простит и когда обниму его – зачем мне тогда рай?..» Так он сказал. И я эти слова до конца своих дней не забуду…

– Бедный человек, – тихо сказал Иуда, глядя вдоль темной дороги в сторону Виффагии. – Страшно подумать: в припадке бешенства убить собственного ребенка.

– Ужас! Нет ничего ужаснее на свете! – в ярости воскликнул Филипп, повернулся и пошел в сторону Вифании, вздрагивая плечами, взмахивая кулаком и скидывая им с лица крупные и яркие слезы.

Иуда печально вздохнул, медленно повернулся и пошел следом за Филиппом.

Глава десятая

Ночное заседание

Третий час третьей стражи

Когда Филипп и Иуда отошли на некоторое расстояние, а Фаддей уже давно скрылся за поворотом, из-за ствола толстой финиковой пальмы возникли и выступили в лунный свет две фигуры. Одна принадлежала тому книжнику, который в пальмовой роще спорил с Фаддеем, а второй человек был плечистым и рослым богомольцем. И книжник несколько помедлил возле ствола, а рослый богомолец вышел на дорогу, властно и хищно огляделся по сторонам, после чего вернулся к книжнику, встал у того за спиной, и они вместе вышли на дорогу и пошли за Фаддеем в сторону Виффагии, причем рослый шагал так, что заслонял телом своего спутника от яркого лунного света.

Они и двадцати шагов не успели сделать, когда с другой стороны дороги из-под кустов метнулась вбок и вверх широкая тень, которая, сверкнув над освещенной дорогой стальными перьями и желтым клювом, ворвалась в пятнистую пальмовую тень и устремилась на север, так низко летя над землей, что невозможно было определить, какая это птица и птица ли вообще.

Долетев до Иерихонской дороги, крылатая тень повернула в юго-западном направлении и сперва с севера, а затем с запада стала огибать Масличную гору, быстро и бесшумно пронзая клубящуюся темноту между деревьями. Но над Гефсиманским садом она сделала сначала один круг, затем второй, потом третий и с каждым кругом все выше поднималась вверх, отдаляясь от земли и приближаясь к лунному свету, пока не осветила себя полностью. И сразу стало видно, что это не филин, а какой-то странный стервятник, летающий по ночам.