Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа Страница 39

Вдруг он понял, что колокола смолкли.

Тангейзер сидел рядом с мертвой собакой в сточной канаве и точил клинки. Он выпил все вино из чаши. Его слезы влились в реки слез, которые были и будут пролиты, и унеслись в вечность.

Часть третья

Ложные тени истинных вещей

Глава 11

Кокейн

В двухколесной тележке на пропитанном кровью матрасе Карла и ее нерожденный ребенок двигались на запад, в самое сердце Вилля. Во Дворы, в королевство Кокейн.

Узкая улица была пустынной, если не считать их каравана с награбленным добром – целых пять тележек, на первой из которых восседала Карла. Впереди шел Гриманд, а между тележками сновали выжившие собаки, забывшие о недавних унижениях и надеявшиеся на вознаграждение. Пепин и Биго, самые крепкие из шайки, тащили тележку Карлы. Они гримасничали, стирая струйки пота, оставлявшие дорожки на их грязных лицах. Им приказали не разговаривать с «дамой с юга», и они не осмеливались даже смотреть в ее сторону. Антуанетта свернулась калачиком у ног Карлы, вцепившись в ее юбку: за все время пути девочка не произнесла ни слова. Итальянка была благодарна ей за молчание: ей нечего было предложить малышке, кроме шанса на жизнь. Остальное – все, что она имела, включая ее саму, – нужно ее ребенку.

Графиня де Ла Пенотье чувствовала себя абсолютно беззащитной, словно голой. Ноги ее были мокрыми и липкими. Отошедшие воды оставили темные пятна на золотистой ткани платья. Боль в спине усилилась, и Карла уперлась ладонями в бедра, но облегчения это не принесло. Переднюю часть тележки Гриманд нагрузил ее вещами: сверху лежали футляры с музыкальными инструментами и лук Алтана. На дно бросили сложенный вдвое матрас и гору подушек, но, несмотря на этот широкой жест, женщине было неудобно. Хотя другого она и не ждала.

На пересечении с более широкой улицей король Кокейна поднял руку, и караван встал, после чего его предводитель куда-то исчез – казалось, надолго. Банда по-прежнему молчала, и это поначалу удивило Карлу, но потом она поняла, что их профессия требует дисциплины. Кроме того, страх перед главарем, подкрепленный совсем недавней расправой над одним из них, был почти осязаем. В наступившей тишине графиня обратила внимание, что весь город тоже словно примолк.

Итальянка привыкла к неумолчному шуму, наполнявшему Париж в дневные часы, и теперь тишина казалась ей странной. Тем не менее Карла чувствовала присутствие множества людей. Словно целый город, подобно банде грабителей, затаил дыхание и ждал. Она вспомнила первый день осады Мальты, когда за час до начала первого сражения над крепостью повисла такая же неестественная тишина.

Гриманд вернулся, вытирая ладони о штаны на бедрах, махнул рукой, и караван снова пустился в путь. Как только тележка тронулась с места, живот Карлы пронзило болью – опять начались схватки.

Женщина встала на колени, отвернулась к заднему борту, ухватилась за него обеими руками и опустила голову, с трудом дыша. Она старалась сдерживать стоны. Боль была невыносимой – Карла не сомневалась, что даже смерть не сможет остановить эту боль. Интересно, сколько продлятся ее мучения и не убьют ли они ее? Нет, нельзя об этом думать, такие мысли лишь подорвут ее силы! Природа стиснула роженицу в своем кулаке. Жизнь до предела натянула ее жилы. Водоворот жестокости и насилия затягивал ее. Нужно перестать думать. Мысли – это путь к панике и поражению. Итальянка приказала себе довериться инстинкту и почувствовала странное ощущение счастья, подкатившее к горлу. Словно необъезженная лошадь несется вскачь, а она сидит у нее на спине. Чтобы удержаться на такой лошади, нужно открыть животному свое сердце и душу, слиться с ним.

Спазмы утихли, и Карла почувствовала, что мышцы живота напряжены сильнее, чем прежде. Ребенок шевелился в своем быстро сокращавшемся доме, но мать почти не чувствовала его движений. Она ощущала что-то вроде шепота – последняя весточка, которую посылал ребенок внутри нее, словно рушилось все, что он до сих пор знал, а его мир перевернулся, готовясь вытолкнуть его в другую, новую жизнь. Его «лошадь» была еще более дикой, чем ее. Какой же он храбрый! Любовь переполняла сердце Карлы. Эта любовь протянулась и к Матиасу, и женщина почувствовала, как его душа отвечает ей. На мгновение ее любимый мужчина словно оказался внутри нее, вместе с ребенком. Матиас был с ней, и она это знала. Он был где-то рядом.

Итальянка всхлипнула – всего один раз.

Звук собственного голоса помог ей прогнать все мысли. На мгновение окружающий мир исчез. Затем Карла услышала скрип осей и грохот колес, ворчание и вздохи тех, кто тащил тележки. Она почувствовала жар восходящего солнца и тяжесть своего живота. Разжав пальцы на досках борта, женщина снова опустилась на пятки, а потом вскинула голову и посмотрела в лицо Гриманду.

При свете дня его глаза приобрели чудесный рыжевато-коричневый оттенок – таких глаз итальянке еще не приходилось видеть. Казалось, они принадлежат не этому мрачному и непропорционально увеличенному лицу, черты которого словно были вылеплены каким-то злобным скульптором. Это были глаза молодого человека с мудрой душой. Они смотрели на графиню не моргая. Огромный лоб Инфанта Кокейна прорезали морщины.

– Не бойтесь, – сказал он.

– Я не боюсь.

– Боитесь. Теперь я это вижу.

Главарь бандитов шел за тележкой, почти касаясь грудью заднего борта, который был лишь немного шире его плеч. Он улыбнулся:

– Какое-то время вам придется терпеть мое общество. По крайней мере, пока не родится ребенок и вы не окрепнете. Скажите, как мне вас называть? Миледи? Мадам? Ваша светлость? Мои манеры не отличаются изысканностью, но мне не хочется, чтобы вы считали меня грубияном.

– Можете называть меня Карлой.

Неожиданный ответ удивил их обоих. Но женщина не колебалась, когда давала его.

– Хороший выбор, – кивнул мужчина. – И имя тоже. Оно вам подходит.

– А как обращаются к королю воров?

От смеха предводителя шайки задрожал задний борт тележки.

– Можно просто Гриманд, – сказал он. – А что касается короля, то, как вы сами видите, моя армия – это горстка муравьев, ползающих среди тигров.

– Я бы сравнила их со скорпионами.

Тележка остановилась и накренилась на один бок – колесо попало в яму на дороге. Карла схватилась за борта. Небрежным движением великан поднял тележку и толкнул вперед с такой силой, что Пепин и Биго едва удержались на ногах.

– Скорпионы мне нравятся больше, – согласился главарь банды. – Скорпион – символ смерти, а эти парни неразлучны с нею. Они спят с костлявой, едят вместе с ней, носят ее у себя за спиной с того дня, как появились на свет.

– Как и мы все.

– Конечно. Но большинство людей редко слышат ее шепот, а для нас она не закрывает рта. Если бы кто-то из моих плутишек задумался над этим, я бы не поставил и ложки меда на то, что они протянут еще три года, и был бы прав. Но они не думают. Они живут сегодняшним днем, когда мед еще сладок, и поэтому они свободнее, чем самые высокородные люди страны. Будь это королевством, я бы носил его корону.

Карла понимала, что Гриманд хочет произвести на нее впечатление. И ему это удалось. Более того, она была даже тронута его словами. Но все же не удержалась от сарказма:

– Королевство, в котором насилуют женщин и убивают детей?

Король Кокейна нахмурил огромный лоб. Моргнув, он попытался скрыть пламя, вспыхнувшее в его глазах, а потом отвел взгляд. Графиня не видела его рук, но почувствовала, как сжались его кулаки.

– Вы не знаете, – сказал он. – Не можете знать.

– Я знаю, что такое ужас.

Гриманд посмотрел на нее с сомнением, но затем, как ей показалось, усомнился в своей недоверчивости.

– Ужас – возможно, – кивнул ее собеседник. – А унижение? Стыд? Отвращение, которое вызывают удары собственного сердца?

– Да, да, и еще раз да! – Итальянка уже не сдерживала свой гнев. – Мне знакомо всё.

Губы гиганта скривились, и Карла увидела страдание и злобу в его сердце.

– Вы родились не для унижений, – покачал он головой.

– Возможно. Но так случилось. Если вам нужна моя жалость, пожалуйста – берите ее. Но презрения я не потерплю. Вы ничего обо мне не знаете. Только то, что видели сами. Мой стыд останется со мной. И моя гордость. Так что можете не сдерживать своих скорпионов. Я готова предстать перед Создателем, и мой ребенок тоже. А вы?

Карла обхватила руками живот. Ее первенца, Орланду, отняли у нее сразу же после появления на свет, едва успев перерезать пуповину, и она даже не видела его лица. Тогда ей было шестнадцать. И еще двенадцать лет у нее не хватало мужества, чтобы попытаться найти сына. Матиас нашел его для нее, среди моря крови и слез, ценой жизни ее лучшей подруги Ампаро.

Она посмотрела в глаза Гриманду. Молча.

Ярость, заставившая окаменеть его плечи, ослабла.

– Больше не будем об этом, – решительно заявил он.

Графиня сомневалась, что он выполнит это обещание, – рана в душе ее собеседника была слишком глубокой. Но она его понимала.