Андрей Посняков - Разбойный приказ Страница 39

– Да уж, – Иван спрятал улыбку. – К тебе, пожалуй, пристанешь.

Выпроводив Прохора, помощник приказа дьяка разбойного, сняв сапоги, заходил по горнице, в которой в последнее время жил один, – Прохор был в монастыре, а Митька ночевал на Стретилове, в усадьбе бабки Свекачихи, к которой Иван чувствовал сильный интерес, особенно после доклада Митрия о некоем Ваське Москве – неведомо где сгинувшем «деловом человеке». Не этот ли Васька подстерегал с двумя самострелами Прохора на берегах Вяжицкого ручья? И что с трупом этого незадачливого убийцы? Унесло в Тихвинку, выбросило на берег? Эх, черт! Надо было раньше поинтересоваться утопленниками. Ничего – пожалуй, и сейчас еще не поздно. Но пока в первую очередь – Паисий, судебный старец. Интересно, чем он так напугал московского купца Акинфия Козинца? И продолжает ли расследование дальше? Наверное, да. По крайней мере, должен. Убийство таможенного монаха – это вам не шуточки. Итак, сойтись с этим Паисием поближе. Лучше всего – на почве книжности. Как именно – придумать. С утра придет Митька, с ним и покумекать, парня не зря Умником прозвали – голова варит, аж пар идет! Господи, как хорошо, что на пути встретились эти двое – Митька и Прохор. Местные, все вокруг знают. Митька – ум, Прошка – сила. Как было бы трудно без них!

Книжная лавка купца Ерофея Остратова находилась на большом гостином дворе, сразу же за рядами суконников. Остратов, как и любой другой купец, естественно, торговал не только книгами, но и лесом, и пенькой, и воском, и многим другим товаром. А книги – это уж были так, для души. Да мало кто и покупал – товарец-то не дешевый. Гости заморские изредка брали, старосты – пыль в глаза пускать, – ну и монастырские, из высшей братии, уж те частенько наведывались, как, к примеру, отец Паисий, судебный старец. Любил отче в книжицах покопаться, дед Кузема, приказчик остратовский, ему завсегда рад был. Вот и сегодня с утра ждал старца Кузема, уж все глаза проглядел – давненько не захаживал отец Паисий. Да и сегодня что-то не было. Зато другие были. Один – высокий красивый юноша в зеленом бархатном полукафтанье давно уже рассматривал все подряд книжицы, вопросы дельные задавал, книжника издалека видать, то деду Куземе зело приятственно было. Второй посетитель оказался немцем – длинный, худой, белоголовый – судя по засаленному платью, из простых – кормщик или приказчик. Говорил по-русски смешно, но правильно – видать, из свейской немчуры парень. Первый-то посетитель, вьюнош кареглазый, вскорости и ушел, а этот, вишь, остался, огляделся да принялся про книгу какую-то выспрашивать.

– Так что за книга-то? – выпытывал дед Кузема. – Евангелие, Месяцеслов аль светская какая книжица?

– Светская, так, – закивал свей. – Авантюра. Рабле, Франсуа Рабле – «Пантагрюэль».

– Хм, – дед пожал плечами. – Пантягрюель какой-то. Не, не бывало такой книжицы.

– А купить, купить? – Свей пощелкал пальцами. – Никакой отрок не продавал?

– Отрок? – удивился торговец. – Да нет, не бывало такого. А книжица-то чудна! Чай, не русская?

– Француз автор. Вот что, дед… – Посетитель снова осмотрелся, как будто лавка была полна людей. – Нельзя ли вызнать хоть что-нибудь про эту книжицу? Очень уж она хозяину моему нужна, за деньгами б не постоял.

Кузема солидно кивнул:

– Поспрошаю… Книгочеев на посаде не так уж и много.

– Вот-вот, и я про то говорю! – обрадовался свей. – Может быть, и есть у кого эта книга. Запомнил автора? Рабле, Франсуа Рабле.

– Да запомнил, чего уж, – дед усмехнулся в бороду. – Чего не запомнить? Рабле – хранцузский немец.

– Ну, хорошо. – Посетитель достал из кошеля деньгу, протянул деду. – Это тебе задаток. А я наведаюсь дня через три.

Едва странный посетитель ушел, как в лавке наконец появился давно ожидаемый отец Паисий.

– Ой, слава Господу, отче! – не скрывая радости, бросился к нему дед Кузема. – Давненько не захаживал, святой отец. Я уж, грешным делом, подумывал – не случилось ли чего? Вот, новое Евангелие имеется, могилевской печати, с картинками, а из латынных книг – сам смотри, отче, я ведь поганых наречий не ведаю.

– Не стоит хулить чужое, Кузема, – попенял монах. – Латынцы, бывает, и неплохие книжицы пишут. Давай-ка, показывай свои закрома!

Кузема и рад стараться. Про просьбу недавнего свея тоже не забыл – уплачено! – исподволь осведомился насчет Рабле.

– Рабле? – удивился Паисий. – Нет, о такой книжке не слыхивал.

Ну, не слыхивал так не слыхивал, дед пожал плечами. Отобрав для монастыря пару книжиц, Паисий расплатился серебром и, выйдя из лавки, подозвал служку. Тот и протянул уже было за покупками руки… Да вдруг из-под суконного рядка, словно черт, выскочил шпынь – хвать книжицу, и бежать со всех ног, только пятки засверкали.

Паисий на миг дар речи потерял от такой наглости – не кого-нибудь, его, судебного старца, ограбили! Да как нахально-то – оттого и обиднее. Ну, тати поганые, ну, подождите…

Нерасторопный служка повалился в ноги:

– Прости Христа ради, батюшка, не уследил.

А уже по всему рядку заорали:

– Лови татя, держи! Эвон он, эвон, рыжий! К реке побежал.

– Не, к реке – это Игнатка-сбитенщик, уж он красть не станет.

– Лови, лови рыжего!

По всему торжищу вдруг бросились врассыпную мальчишки. Все одновременно, словно бы кто знак подал. А и подал – но об этом те, кто ловил вора, не ведали. Шум, гам, суета, пыль под ногами вьется. Глянь – а в пыли уже и сукна, и серебряного ряда товар.

– Какой же гад рядок-то перевернул, православные?!

– Уж я того гада!..

– Лови, лови, во-он он!

– Да где?

– Да эвон, у паперти! Бежит! А чего честному человеку бежать? Не с чего!

– Так вон и этот бежит! И тот…

Суета. Так никого и не поймали… Не поймали б, если б не красивый юноша, блондин с карими блестящими глазами в полукафтанце зеленого бархата, серебряной плющеной проволочкой – битью – украшенном. Видать, его-то и сбил с ног ворюга! Ничего, встал молодой вьюнош, ноги от пыли отряхнул, в правой руке – книжица. Подошел к Паисию, поклонился в пояс:

– Не твоя ли, святой отец, книжица?

– Моя, моя! – Уж как обрадовался судебный старец, перекрестился. – Ишь, сподобил Господь удержать татя.

– А татя-то я как раз и упустил, – виновато признался юноша. – Вот, книжку только удалось отнять.

– Ничего, ничего, – Таисий замахал руками. – Пес с ним, с татем. Какого, молодой вьюнош, роду-племени? Как звать-величать?

– Иван, приказчик архангельский.

Так и познакомились, разговорились. Слово за слово, Иван старца к себе на постоялый двор пригласил, есть, мол, одна книжица. Правда, обгорелая вся, зато, говорят, редкая. Редкая? Вот тут и запал старче! Хотя какой там старче? В самом соку мужчина. Татя вот только пропустил, ну, так уж это от удивления – кто ж знал, что посмеют вот так, нахально…

Завидев судебного старца, чернец Аристарх – тот, что приглядывал за постоялым двором на Береговой, – сначала удивился, а потом сразу растянул губы в улыбке и, поклоняясь, приветствовал:

– Здрав буди, отче.

– И тебе не хворать, – кивнув чернецу, Паисий важно прошествовал в гостевую горницу. Идущий впереди Иван с удовольствием отметил свой поднявшийся в глазах Аристарха статус. Чернец прямо-таки пожирал постояльца глазами. И правильно – не к каждому приказчику судебные старцы в гости жалуют, далеко не к каждому!

– Ну, показывай твою диковину! – как любой занятый человек, отец Паисий не стал тратить время на предисловия.

Иван улыбнулся, кивнул, вытаскивая из сундучка обгорелую книжицу.

– Угу… – Старец хмыкнул, прочел вслух титульную страницу: – Франсуа Рабле. Э! Да не иначе как про эту книжицу меня сегодня Кузема расспрашивал!

– Кузема? Торговец? – удивился Иванко. – А что именно расспрашивал?

– Да так, – святой отец отмахнулся, жадно пожирая глазами текст. – Неплохо написано, – сказал он несколько погодя. – Смешно и неглупо. Ты чего так смотришь, вьюнош Иван? Нешто дивишься, что знаю французскую речь?

– Дивлюсь, отче, – кивнув, признался Иван. – Уму твоему дивлюсь, любви книжной…

Юноша оборвал речь на полуслове – что-то промелькнуло вдруг на миг в глазах у Паисия, что-то властное, гордое, мирское. Не иноки смиренные так смотрят – князья! Впрочем, кто знает, кем этот Паисий был в мирской жизни? Уж никак не меньше, чем столбовым боярином, а то и из княжат. Может быть, из сосланного Грозным царем рода? Или пострадал не так давно, при Борисе? Хотя… почему именно пострадал? Не только из-за страданий уходят в монастыри, а и для того, чтобы стать ближе к Богу.

– Сколь хочешь за книжицу, вьюнош?

Иванко покачал головой:

– Не могу продать, не моя. Парня одного, приятеля… Почитать вот дам, если нужно.

– Давай! Давненько французских романов не читывал! – Старец расхохотался – тоже не по-монашески, по-мирскому. – Да не только я не читывал, а и инокиня Дарья. Думаю, и ей приятно будет.