Владимир Рынкевич - Мираж Страница 39

   — Я хочу сказать, что дорога на Курск открыта. Красные сдадут его без боя, — ответил Дымников, который все взоры направлял на Марысю, сидящую во всём блеске аристократически дипломатического наряда — японский красный шёлк и белоснежный французский шифон.

   — Вот тогда в Таганрог и приедет наша делегация, — сказал Марек. — А теперь надо точно знать позиции всех крупных военачальников и советников Деникина по вопросам, касающимся границ Речи Посполитой. До Днепра и Киев наш!

Стефан и Марыся захлопали в ладоши. Дымников и Рыжицкий скептически улыбались.

   — Мы занимаемся позицией военных, — сказал Рыжицкий.

   — Как с Кутеповым, — съязвил Стефан.

   — Но мы же...

   — Не спорьте, Панове, — вдруг вступила Марыся, — лично Кутеповым будет заниматься капитан Дымников, которому мы все доверяем.

   — Кутепов это... это... — не находил слов Марек. — Его корпус нацелен на Москву. С ним хорошо надо заниматься, господин капитан.

   — Ещё Романовский, Юзефович, Туркул, Штейфон, Врангель, — напомнил Рыжицкий.

   — Юзефович — поляк, — отмахнулся Марек. — Врангель — понимающий генерал. У многих есть слабые места. Используйте их, господа. Валюта у нас есть.

   — Май-Маевский, — вставил своё слово Рыжицкий.

   — Вот и Май-Маевский, — согласился Марек. — А сейчас надо готовиться к совещанию. Тексты выступлений Деникина и представителя Речи Посполитой готовы. Разумеется, предварительные. По личному распоряжению Начальника я передаю их пани Крайской. Он просит её быть особым его личным секретарём и переводчиком. Тексты изучить, подумать, что надо убрать, что добавить. Помимо вас, разумеется, работают другие люди. Все вы, кроме, конечно, русских офицеров, получите в Таганроге паспорта Речи Посполитой и станете полноправными польскими гражданами. Споем:

Марш, марш, Домбровский,Веди в край наш польский...

После тайного совещания машины были в разгоне, и Дымников с Марысей взяли извозчика. Харьковский сентябрь — ещё лето. У вокзала на площади толпа торгующих, пьющих, закусывающих, спорящих.

   — Как жаль, что тебе приходится уезжать, — сказала Марыся, но Леонтий почувствовал в этом «жаль» — «не очень жаль».

   — Могу по телефону уговорить дежурного и остаться на ночь. Таганрогский есть ещё рано утром.

   — Стоит ли? На днях я совсем туда приеду. А сегодня... Ты же знаешь, я должна быть в той группе, в которой ты меня, помнишь, поймал.

   — Отложить нельзя?

   — Никак не можно. У нас всё так запутано. Вокруг Начальника несколько групп советников. Нельзя, чтобы Стефан знал о моих связях с той группой. Они готовы перебить друг друга. Те хотят союза, — она покосилась на извозчика и зашептала, — не с Деникиным, а с Лениным. Вот я и должна их предупредить.

Проводив Таганрогский поезд, Марыся накинула лёгкий плащ, укрыв свой неуместный блеск.

Свидание Яскевича с Лидой было назначено у кассы первого класса. Лида оказалась не одна — рядом с ней сияла красотой и ласково улыбалась Виктору та самая пани Крайская, поразившая его в ресторане. Лида познакомила их, сказала, что у неё срочное дело, и исчезла.

   — И цветы, и яблоки теперь мои, — сказала Марыся. — Вам легче, чем Парису — не надо выбирать.

   — О! Если бы все богини собрались здесь, я выбрал бы только вас.

   — Спасибо, Виктор. Я это почувствовала, когда вы смотрели на меня в ресторане.

   — Мы и сейчас можем пойти...

   — Нет, нет. Лида любезно оставила мне ключи.

В квартире всё было приготовлено для любви — даже постель со свежими простынями, не говоря уже о бутылке французского вина.

   — Боже, как жарко, — сказала Марыся. — Раздень же меня, Витя.

После полуночи он отвёз её на извозчике до угла Садового и, прощаясь, долго не мог оторваться от поцелуев.

   — Витя, ради бога, не забудь — никому! Иначе ты погубишь меня. Да и себя тоже.

Сказала, что до дома провожать не надо — соседи, и Яскевич уехал.

Вскоре после ухода Яскевича появился усталый и злой человек.

   — Сидишь ночами, как пёс, — сказал он, — а вы тут лижетесь. Кто такой?

Марыся сообщила точные данные об офицере.

   — Сгодится? — спросил встретивший.

   — При случае сгодится. Мне нужен Весёлый.

   — Не будет. Он далеко. Здесь облавы бывают.

   — Но у меня документы. Секретные.

   — Давай. Доставим.

   — Головой отвечаешь.

   — Я уж столько отвечал, что её у меня нет, головы-то. Если спросит, где искать?

   — Два дня ещё здесь, а потом в Таганроге, гостиница «Морская». По польскому документу.

Из приказа по 1-му корпусу Добрармии

от 20 сентября 1919 г.

«Из глубины истории встают образы русских чудо-богатырей, и вы, их потомки, равны им. Пусть в сердце каждого наградой за их нечеловеческие усилия будет сознание, что пройден ещё один тяжёлый этап на путях к златоглавой Москве и что в этот момент сотни тысяч людей в Курске, Льгове и Рыльске, освобождённые вашими подвигами, благословляют вас…»

Незадолго до приезда в Таганрог польской делегации Деникин собрал генералов на небольшой ужин для разговора» но не получилось ни ужина, ни разговора. Врангель то ли случайно, то ли демонстративно сел подальше от Деникина и почти все его утверждения подвергал негромкой, но безжалостной критике.

Главнокомандующий отметил только что закончившийся рейд Мамонтова[41] по большевистским тылам.

   — Посеял панику, — говорил Деникин. — Огромные трофеи...

   — Трофеи на 60 вёрст — все донские бабы теперь оденутся в кружевное бельё, — прокомментировал Врангель. — И телеграмму ещё дал: «Посылаю привет. Везём родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей на украшение церквей — дорогие иконы и церковную утварь». Бандит с большой дороги, а не генерал. И не панику наводил, а от Будённого бегал. В своей армии я не потерплю присутствия Шкуро и Мамонтова.

   — Вообще-то мы хотели поговорить о будущей встрече с поляками, — продолжал Деникин, — однако обсуждать конкретные вопросы, связанные с будущими границами, сейчас преждевременно.

   — Какими границами? — в своём стиле пошутил Кутепов. — Варшавскую губернию все знают.

За столом расхохотались.

Врангель тихо сказал:

   — Этот хоть туп, но прям.

   — Однако на Волынском фронте стоят перед красными около 100 тысяч легионеров, — сказал Деникин, — если объединить усилия наших и их войск, разгром большевиков неизбежен.

   — С Колчаком бы объединялся, когда тот был в силе, — вполголоса сказал Врангель, но многие услышали, — так нет — хотелось самому Москву взять. А теперь с полячишками договориться хочет.

— И я считаю, господа, — продолжал Деникин, — что мы встретимся с поляками, как с хорошими друзьями, не затрагивая острых тем.

23 сентября Деникин дал банкет в честь польской миссии. Военную миссию возглавлял бывший генерал русской службы Карницкий, экономическую — бывший польский министр торговли и промышленности Иваницкий.

В польской миссии волнения начались часа за два: костюмы, платья, причёски, места за столом и, главное, тексты официальных выступлений. Марыся несколько раз прочитала текст выступления Карницкого, написанного и на русском, и на польском языках, и всё-таки перед самым началом банкета просмотрела документ ещё раз. Стефан был доволен: «Ты, Марысенька, и сама теперь выступишь, если генерал голос потеряет».

Вспыхнули люстры в банкетном зале, оркестр заиграл встречный марш — из-за неясности политического положения сторон гимны решили не исполнять.

Поднялся благообразный Деникин и в своём неторопливом убедительном стиле произнёс приветственную речь:

   — После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжёлых потрясений мировой войны и общей разрухи два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз!

Карницкий начал ответную речь с такой же высокой ноты, но, вглядевшись в текст, смял фразы, зачастил и сник так же, как его странный недружественный текст:

   — Польская миссия благодарит вооружённые силы Юга России за тёплый приём, — закончил он своё выступление и сел, ни на кого не глядя.

За столами зашумели, задвигались, кто-то хотел встать, но его удерживали — дипломатический скандал. Начальник штаба польской миссии майор Пшесдецкий сказал сидящему рядом Кутепову: