Александр Барков - Денис Давыдов Страница 39

– Что же Мюрат?

– Маршал разлюбезно принял офицера и тут же велел замедлить продвижение войск. Однако выставил непременное условие: пусть наши не увозят с собой всю провизию.

– Проголодались, супостаты!

– Вскорости кавалерия Мюрата вновь придвинулась к задним рядам конницы Милорадовича. Воины наши, потупя взоры, отступали с тяжелым сердцем. В три часа пополуночи великая армия облегла Москву с запада несчетной стаей зловещих воронов. Французы пребывали в веселом настроении, пели бравые песни... Они надеялись попировать здесь всласть! Однако Бонапарт...

– Так, так... Что же Бонапарт?

– Он въехал на коне на Поклонную гору и долго любовался оттуда Москвой. Глядел в подзорную трубу на маковки церквей златоглавых да на стены древнего Кремля, восклицая: «Вот каков этот знаменитый город! Давно пора нам здесь пребывать!»

– Что же доложили ему маршалы?

– Маршалы тоже готовились праздновать победу. С захватом столицы они считали войну оконченной.

– Не то как же! Оконченной! – не на шутку разгневался Давыдов. – Держи карман шире!

– Меж тем день клонился к вечеру. Мюрат послал адъютанта к императору, дабы уведомить его, что с русскими заключено перемирие до утра. Однако Наполеон приказал выстрелом из пушки подать сигнал: «Пусть войска немедля входят в город!» И лавина с трех сторон хлынула на Белокаменную.

В волнении Давыдов вынул кисет и вновь набил табаком свою короткую трубку.

– Мюрат шел на Дорогомиловскую заставу, Понятовский – на Калужскую, а вице-король Богарне – на Тверскую. Кавалерия неслась во весь опор. Пустилась бегом пехота. Вслед за ней поспешала артиллерия. Воздух сотрясали бряцание оружия, ржанье коней, бой барабанов... «Виват император!» – кричали французы.

– Куда же направился победитель?

– Спустившись с Поклонной горы, Бонапарт остановился у Дорогомиловской заставы. Сошел с коня и стал ожидать депутацию бояр с ключами от города. Надо признать: время тянулось медленно, а депутация все не приходила. Сгорая от нетерпения, император принялся ходить взад-вперед, заложив руки за спину. Однако людей ни с ключами, ни без оных, все нет и нет. Адъютант доложил Бонапарту: «Москва пуста, ваше величество. Жители покинули дома свои...» Наполеон разгневался: «Это невероятно! – и приказал адъютантам: – Приведите мне бояр. Немедленно!»

– Неужто бояре остались в столице?

– Слушайте-ка, Денис Васильевич, далее. Спустя час посланцы вернулись и привели с собой несколько иностранцев. Наполеон обратился к одному из них: «Кто вы, сударь?» – «Я житель Москвы, – отвечал пришелец. – Француз по происхождению, типографщик Ламер». – «Выходит, мой подданный, – лицо императора озарила улыбка. – Отвечай: где сенат?» – «Выехал». – «Как выехал? – изумился император. – Куда выехал?» – «Очень испугались, когда услышали, что ваше величество идет на Москву». – «А губернатор, граф Растопчин?» – «Тоже уехал». – «Где же народ?» – «Разбежался, кто куда...» – «Кто же остался в Москве?» – «Одна чернь. Повсюду пустота и молчание». – «Быть того не может! – пуще прежнего разгневался император. – Болван! Неужели все вымерло?» – с этими словами он повернулся спиной к свите, вскочил на лошадь и крикнул: «Вперед!» Свита стояла молча, не шелохнувшись.

– Поди ж ты, как разобрало повелителя!

– Раздосадованный Наполеон прискакал на Дорогомиловскую заставу. Здесь, в пустом доме, он пробыл до тех пор, пока в Кремле шли приготовления для его пышного приема.

– Когда же супостат пожаловал в Кремль?

– Утром третьего сентября Наполеон важно прогарцевал на арабской лошади по опустевшему Арбату, направляясь в Кремль. За ним следовала пышная свита. На улицах в небо взвились зловещие клубы черного дыма. Наполеон понюхал воздух, слегка поморщился и приказал:

– Отрядить три отряда! Пусть немедля приступят к тушению!

Тем часом ветер раздувал пожар московский...

– Кто же устроил пожар?

– Постойте! Постойте! Когда Бонапарт въехал в Кремль, пламенем занялся Гостиный двор, – рассказывал Храповицкий. – Огонь рвал крыши с домов, рушил купола церквей... Запылали Остоженка, Балчуг, Каретный ряд, Китай-город...

– Жарко-парко пришлось зорителям!

– Еще как! Да ведь мы их в гости не приглашали! Пожар не давал Наполеону покоя и крепко испортил ему настроение. Он вышел на балкон. С отчаянием взирая на пылающие особняки, на грозную стихию, император чуть слышно проговорил: «Москва погибла! Неужели я потерял возможность наградить мою армию? Русские сами уничтожают город. О, какие дикие люди! Это скифы!»

Майор перевел дыхание и с еще большим азартом продолжал рассказ:

– Однако затяжные дожди помешали огню превратить улицы в груды развалин.

– Груды развалин... Скажи-ка, Степан, достойно ли держали себя пред завоевателем узники московские?

– Страдальцы Белокаменной укрывались в темных дворах да в глубоких рвах. В домах не смели отапливать печи. Средь осеннего хлада в ночи завязывалась перестрелка то у Троицкой заставы, то у ворот Сретенских... По окраинам рассыпались тайные сходки казаков. Их дерзкие налеты поддерживали узники плена московского.

– Выходит, не было покоя французам!

– Ну, так я о том и толкую. Да, постойте-ка, довелось мне слышать любопытнейшую историю про одного старика.

– Ну-ка, ну-ка, Степан?

– От пожара в Москве каким-то чудом уцелел театр Позднякова. Театр этот славился роскошью и зимним садом. Сам хозяин на спектаклях да на балах-маскарадах разгуливал, вырядившись не то персиянцем, не то китайцем. А садовник-бородач, прячась за занавесом, щелкал и заливался соловьем.

– Неужто и вправду соловьем?

– Тем и знаменит театр Позднякова. Вечером у ворот Никитских, в особняке княжеском, французская труппа давала представление. В театре присутствовала почти вся Европа в малом объеме. В доме супротив театра веселились гвардейские офицеры. Под звуки расстроенного пианино они вальсировали. Но вот двери распахнулись – и счастливец шумно вбежал в комнаты с двумя бутылками отысканного невесть где шампанского. Загремело: «Браво! Бра-вис-симо!» Ударили в потолок пробки. Зазвенели пенящиеся бокалы. Раздались слова военной песни французской.

– Выходит, пировали зорители!

– Пировали! Едва только ликующие голоса смолкли, офицеры уселись. Стали вслушиваться в новые для себя звуки. Откуда-то издалека доносилась мелодия старой русской песни. Французы закричали:

– Что за дивные звуки?! Откуда взялась эта великолепная грусть? Кто там музицирует?»

– Кто же музицировал? – заинтересовался Давыдов.

– Гвардейцы перебежали улицу, постучали в дверь и, не дождавшись ответа, ввалились в дом. Оказалось, горестный старец изливал скорбь душевную в игре на фортепьяно да в пении старинных русских песен у постели малолетних внуков своих. Французы попросили:

– Любезный, сыграй нам что-нибудь веселенькое. Вальс, что ли?

На сие предложение старец отвечал так:

– У меня отныне одна скорбь на душе!

– Мы заплатим! – стали уговаривать его офицеры.

– Я беру деньги за уроки, но не продаю себя, – старец раскланялся и печально развел руками, подчеркнув тем самым, что разговор окончен.

– Браво! – воскликнули офицеры. – Какой благородный ответ! Браво!

Так горестный старец отстоял в плену московском достоинство свое и защитил славу русских песен.

– Значит, новый Атилла ошибся в расчете! Не нашел он в Златоглавой роскошного приема и богатств несметных.

Москва встретила завоевателя Европы скорбной тишиной да пожарами. Ударил отныне час возмездия!

Не успел Давыдов закончить речь, как на прогалину выбежали из лесу два бородача. Мужики с опаской подошли к партизанам. Один из них прошептал что-то казачьему уряднику на ухо и махнул рукой в ту сторону, откуда пожаловал.

Русская банька с ледяной купелью

За тебя на черта рад,Наша матушка Россия!Пусть французишки гнилыеК нам пожалуют назад!

– Щеглов! – Давыдов подозвал к себе казака. – Что за люди!?

От кучки партизан отделился приземистый казак с рыжей окладистой бородой и пшеничными усами, доложил командиру:

– Мужики прибегли, Денис Васильевич, из Никольского. Жалятся. Нагрянули басурманы к ним затемно да и принялись грабить. Ни синь-пороха в селе не оставили!

– Веди их сюда!

Щеглов скрылся с глаз и тотчас вернулся с мужиками. А те, как увидели грозного с виду, бородатого командира, сразу повалились перед ним на колени.

– Вставайте-ка живо, ежели ждете от нас помощи! – приказал Давыдов. А теперь отвечайте по всей строгости: где супостаты?

– На постое.

– Где на постое?

– У нас в Никольском.

– Далече отсюда?

– Верст семь, глядишь, а то и поболе будет, – отвечал низкорослый худощавый мужик.