Олег Ерохин - Гладиаторы Страница 4

Вдруг Хригистон увидел, как через толпу с трудом пробирается тучный человек, за которым какие-то люди в рваных туниках, по-видимому, его рабы, тащили упирающихся мулов; по бокам животных висели небольшие корзинки. И мулы, и рабы, и корзинки были вымазаны чем-то красным.

Давка все усиливалась, и торопливый владелец рабов и мулов закричал:

— Дорогу!.. Дайте мне дорогу, невежи. Я везу пурпур для самого императора, пропустите меня!

Тяжело дышащий купец вскоре очутился неподалеку от Хригистона, его плечо оттягивала большая кожаная сумка. По тому, с какой силой он в нее вцепился, можно было заключить, что в ней, несомненно, содержится нечто ценное. Представлялся удобный случай крепко насолить Марку, и коварный вольноотпущенник не собирался упускать его. Как только купец оказался совсем близко, Хригистон, вытащив заранее нож, резким движением вспорол его так тщательно удерживаемую ношу и засунул свою опытную в подобных делах руку вовнутрь. Ловкие пальцы Хригистона быстро нащупали какой-то увесистый мешочек, который был тотчас же извлечен на поверхность. Это был кошелек, сестерции приятно шелестели в его кожаном чреве. Удачливый вор, впрочем, не долго любовался своей добычей — ее он тут же незаметно вложил в сумку, притороченную к седлу коня Марка.

Выбравшись на свободное место, купец заметил значительное полегчание своей поклажи. Недоумевая, он раскрыл злосчастную сумку — щеки его обвисли, как проткнутый пузырь.

— Деньги… Где мои деньги?.. Меня обокрали!

Он кинулся к стражникам.

— Найдите вора!.. Я уплачу, только найдите вора!

Блюстители порядка с усмешкою переглянулись.

— Где же его теперь найдешь? — лениво поинтересовался один из них.

— Ты бы лучше привязал свой кошелек к шее, да покрепче, глядишь, целее был бы, — сказал другой с притворным сочувствием.

Купец понял, что если только он не сумеет хорошенько взбодрить этих ленивцев, то помощи ему от них не дождаться.

— Болваны! У меня украли не только сестерции, в том мешке письмо к императору от дуумвиров[10] Сидона[11]!.. Я пожалуюсь на вас Калигуле!

Стражники засуетились, грозное имя принцепса[12] враз развеяло их сонливость. Один из них кинулся в караульное помещение, находившееся поблизости, и вскоре оттуда выскочил центурион с солдатами. Пропуск людей в город был прекращен; стражники начали обыскивать повозки, которых, однако, было так много, что розыски грозили затянуться до вечера.

— Даю сто сестерциев тому, кто укажет вора! — крикнул купец. — Сто сестерциев!.. Кто хочет заработать сто сестерциев?

— Я! Я видел вора! — послышался чей-то голос. — Я знаю, кто, тебя обокрал!

Это был, конечно же, Хригистон.

— Я шел за тобой и заметил, как вот он (Хригистон показал на Марка) вытащил твой кошелек и засунул его в свою сумку.

— Собака! — крикнул Саргон. Тотчас же один из стражников бросился к лошади Марка и через мгновение уже показывал извлеченный из его поклажи кожаный мешок.

— Это он! — закричал купец. — В нем мои деньги!

Марк с недоумением смотрел на происходящее. Когда солдаты схватили его, он взмахнул плечами и они познали радость полета. Тут же засверкали мечи, однако оружие не пригодилось: обвиняемый сам зашагал к караулке. Саргон, чуть не плача, побрел за своим господином, ведя на поводу обоих коней.

Хригистон хотел было прошмыгнуть незаметно назад, в толпу, но купец схватил его за полу плаща и дружелюбно сказал:

— Э, нет! Постой, друг, получи-ка сначала свои сестерции!.. Пусть никто не говорит, что я, Кассий Сцева, не выполняю свои обещания.

— Только сперва надо убедиться, что этот кошелек — действительно твой, — сказал центурион, забирая кожаный мешок у стражника. — Давай пройдем-ка к нам!

Хригистону ничего не оставалось делать, как проследовать вместе со всеми в караулку, ловя злобный взгляд Саргона, ведь если бы он вздумал отказываться от награды и вырываться из дружеских объятий купца, то это сочли бы по меньшей мере странным, а то и подозрительным.

Внутри помещения центурион внимательно пересчитал содержимое мешка. Там было две тысячи четыреста сестерциев, ровно такую сумму и назвал купец. При этом Кассий Сцева радостно сообщил, что письмо, оказывается, находилось в другом мешке, о чем поначалу запамятовал из-за волнения, вызванного пропажей. Стражники, услышав, как их ловко провели (никакого письма в украденном мешке, да наверняка и у самого-то купца, и в помине не было!)‚ недовольно заворчали.

Центурион нахмурился.

— На, получай свои сестерций! — грубо бросил он и подтолкнул мешок к купцу. В этот момент пронзительно завизжали проржавленные петли открываемой двери (казенное имущество никогда не баловали хорошим уходом) и в помещение вошел Мамерк Семпраний. Он только что подъехал к Капенским воротам и, не увидев Марка, но услышав занятную историю о воровстве, решил на всякий случай наведаться в караулку.

— Ого!.. Да это мой юный приятель!.. Что тут еще стряслось, Теренций? Теренцием звали центуриона, с которым ланиста был немного знаком. Мамерку Семпранию часто приходилось бывать в Риме, и этого торговца живым товаром знали многие.

— А, это ты, Мамерк!.. Да вот, этот молодчик обокрал почтенного купца, и дело в всего-то. Сейчас его свяжут и отведут в тюрьму.

— Послушай, Теренций. Этот юноша — мой приятель, и поверь, он скорее отрубит себе руку, чем протянет ее в чей-то мешок.

Теренций пожал плечами.

— И тем не менее он вор. У него нашли кошелек, который был украден вот у этого купца. (Перст центуриона уперся в жирный подбородок поставщика пурпура.)

— А точно ли деньги его? — недоверчиво спросил Мамерк, взглянув на масленые губки Кассия Сцевы.

— Я точно сказал, сколько сестерциев в этом кошельке, — обиженно произнес купец. — Да посмотрите вы на этот мешок повнимательнее: он весь измазан в пурпуре!

Мешок и в самом деле был вымазан в краске настолько, что даже оставил на столе приметный след.

Мамерк Семпраний не собирался сдаваться.

— Но если в сумке юноши и нашли этот проклятый кошелек, то это еще не значит, что именно он его украл. Может, вор — его раб?

Ланиста во что бы то ни стало хотел избавить Марка от тюрьмы, дурацкая история нарушала все его расчеты.

— Мы все равно проводим в тюрьму обоих, — немного раздраженно ответил Теренций, которому уже стали надоедать все эти препирательства. — Правда, этот вот человек утверждает, что вор все-таки не раб, а его хозяин.

Мамерк с интересом всмотрелся в того, на кого указал центурион.

…Увидев входящего ланисту, Хригистон быстро повернулся спиной к двери — лицом к окну, будто приметив там что-то интересное.

По поручению Валерия Руфа Хригистон несколько раз покупал у Мамерка Семпрания его гладиаторов, так что они были знакомы; однако это знакомство было для вольноотпущенника отнюдь не из приятных. Дело было в том, что Хригистон, никогда не упускавший возможности подзаработать, докладывая своему патрону об очередной покупке, называл сумму затрат несколько большую той, которая была на самом деле, присовокупляя разницу к своим сбережениям. Валерий Руф, встретившись как-то раз с ланистой, вскользь заметил, что гладиаторы не стоят тех денег, которые были за них уплачены; тут-то все и открылось. Хригистона высекли, и с тех пор Мамерк Семпраний, встречаясь с ним, всегда с насмешливой внимательностью пересчитывал получаемые от него сестерции и расписки.

— А, да тут еще один мой приятель, — весело протянул ланиста. — А ну-ка, Теренций, — он повернулся к центуриону, посмотри на свои ладони, на ладони тех, кого ты обвиняешь, ну и заодно на лапы этого правдолюбца!

Ладони Марка и Саргона были совершенно чистые, а у центуриона — темно-красные, как и все, к чему прикасался мешок с сестерциями, намазанный в пурпуре. Когда же стражники вывернули руки Хригистона ладонями наружу (он почему-то не торопился это сделать), то все увидели причину его медлительности — ладони вольноотпущенника имели красноватый оттенок, несомненный след пурпура.

…Когда Мамерк Семпраний и Марк Орбелий наконец-то выбрались на улицу, то они сразу же направились к дому ростовщика Антинора. Всю дорогу ланиста весело подсмеивался над растерянностью разоблаченного мошенника, с удовольствием глядя на молодого римлянина, как на прекрасную вещь, которую ему вот-вот удастся приобрести, и с некоторым сожалением — на мешки с сестерциями, с которыми ему вот-вот придется расстаться.

Вслед за римлянами шли их рабы. Саргон вел лошадей Марка, а слуга ланисты — двух прекрасных скакунов своего хозяина, к седлам которых и были приторочены эти самые вместилища ничтожного металла, заключающего в себе свободу и рабство.