Елена Арсеньева - Королева эпатажа (новеллы) Страница 4

На ту пору случился в полицейском участке корреспондент «Ведомостей». Он поглядел‑поглядел на рыдающую вдову и написал для своей газеты душераздирающую заметку о том, как Сонька Золотая Ручка грабит бедных людей, как оставила без куска хлеба мать и бедных малюток, лишившихся недавно отца‑кормильца. Заметку напечатали, газета вышла. А спустя два дня бедной вдове принесли почтовый перевод аж на десять тысяч рублей! Перевод сопровождался письмом:

«Милостивая государыня! Я прочла в газете о постигшей вас беде. Я сожалею, что моя страсть к деньгам послужила причиной несчастья. Возвращаю вам ваши деньги и советую впредь поглубже их прятать. Еще раз прошу у вас прощения. Шлю поклон вашим бедным малюткам».

А еще говорят, что…

Бог ты мой, что только не говорили о ней, об этой маленькой пикантной женщине с карими глазами и родинкой на щеке (в официальных протоколах ее почему‑то обзывали бородавкой), каких только скандальных подробностей не присовокупляли к каждому ее шагу! Во все это совершенно невозможно было поверить. Такое напишет писатель в романе — читатели усомнятся. А между тем все оказывалось правдой. Когда наконец она попалась блюстителям правосудия и над нею состоялся суд, в зале, самой собой, яблоку негде было упасть! Присяжный поверенный Шмаков заявил тогда: «Софья Блювштейн — выдающийся образец того, что может поставить на уголовную сцену еврейство».

Как правило, ее называли Софьей Блювштейн, хотя имя и фамилия для этой особы — понятия более чем условные. Пожалуй, она и сама не могла бы с точностью сказать, как ее зовут. Принято считать, что при рождении ее нарекли Шейндля Сура Лейбова Соломониак. Но более она известна как «Сонька Золотая Ручка».

Она родилась в местечке Повонзки Варшавского уезда, в семье, как выразились бы герои лермонтовской «Тамани», честных контрабандистов. Да‑да, семейка у Шейндли была, прямо скажем, не особо законопослушной. Вся семья воровала, где могла и что могла, занималась скупкой краденого, сбытом фальшивых денег. Фейга, старшая сестра Шейндли, подавала особенно большие надежды в ремесле карманной чистильщицы, однако вскоре стало ясно, что Шейндля пойдет дальше. Но у сестры ей было чему поучиться — например, смотреть на мужчин без страха и почтения. Фейга сменила трех мужей — Шейндля намеревалась перещеголять ее в этом. Начинала она свою блистательную карьеру в 1864 году, восемнадцатилетней: вышла замуж в Варшаве за торговца‑бакалейщика Ицку Розенбада, родила от него дочь Суру — и немедленно подалась прочь от мужа, потому что понравился ей рекрут Рубинштейн. Только ни он не желал идти служить в армию, ни Шейндля не желала отдавать любимого, чтоб ему лоб забрили да под ружье поставили. И подались они в Россию — там было где потеряться и ей, и Рубинштейну, и пятистам рублям, прихваченным у муженька!

Потерялся, впрочем, только Рубинштейн — невесть куда сгинул, подлец, но Шейндля ему вслед и не глянула, потому что уже полюбила другого. Другого звали Михель Блювштейн, и был он известным карточным шулером и вагонным вором. Именно он сказал Шейндле, что с таким именем среди приличных людей зазорно появляться и вообще надо бы ей креститься и имя сменить. В православную веру Шейндля нипочем не хотела подаваться, поэтому приняла католичество в каком‑то зачуханном костеле и скоро звалась Софьей. Чаще, конечно, Сонькой. Заодно Михель великодушно даровал ей свою фамилию, обвенчавшись с ней.

Впрочем, ни он, ни она не были расположены вить семейное гнездо. Зато решили работать вместе. А жить — как придется. Оба свободны делать, что каждый хочет.

Вскоре после свадьбы Сонька решила приобщиться к ремеслу мужа — воровать в поездах. Раз — повезло, два — повезло, а на третий вышла осечка. В январе 1866 года полиция города Клина сцапала ее после того, как она украла чемодан у юнкера Горожанского, с которым познакомилась в поезде. Сонька выкрутилась, уже тогда усвоив науку морочить мужчинам головы, — сказала, что чемодан прихватила по ошибке. Поверили!

Приободрившись, она решила, что провинция тесновата для ее талантов, и направилась в Петербург. Здесь дорожку ей перешел фартовый мальчик Мишка Бренер — большой мастер чистить заколоченные на зиму дачи аристократов. Вспыхнула любовь! Ни на день они не расставались: ни во время дела, ни после него.

Работать в компании Соньке понравилось, и она задумала создать целую воровскую шайку — свою собственную, питерскую. И приглашать на гастроли других воров. Из Москвы она привезла известного вора Левита Сандановича — и дело пошло!

В 1870 году Сонька попалась‑таки полиции. Ее уже привели в Литейную часть и начали составлять протокол, однако тут какой‑то бродяга забился в припадке, и Сонька сбежала, воспользовавшись суматохой. Только вот беда, пришлось ей бросить всю добычу, псам полицейским оставить богатый свой улов. Но ничего, она себе еще добра наживет, лишь бы на свободе оказаться!

Некоторое время Сонька отсиживалась в малине и размышляла, как жить дальше. Что и говорить, в столице она уже несколько примелькалась. А почему бы не попутешествовать? Была она умна, актерскими способностями Бог ее не обидел, деньги приодеться — и приодеться роскошно! — есть. «Поеду‑ка я за границу!» — решила Сонька и отправилась в «международное турне». Где она только не была, выдавая себя за русскую аристократку, что ей несложно было сделать — она прекрасно одевалась и свободно владела немецким, французским, польским языками (не считая, естественно, русского и идиша). В путешествии она легко знакомилась с мужчинами, которые ею моментально увлекались. Что и говорить, была она женщиной с изюминкой, очарованием своим пользоваться умела. Хотя утром, не накрашенная, стоя у зеркала, она только вздыхала, глядя на свое простенькое рябоватое личико, в котором хорошего только и было, что глаза. Но вечером, нарядившись, блистая драгоценностями (понятно, что все краденые!), она могла заморочить и вскружить голову кому угодно!

Вот эта способность к перевоплощению делала ее поистине неуловимой. Однако полиция искала воровку упорно, причем не только русская, но и полиция Австро‑Венгрии, Пруссии… В то время Соньку и начали называть Золотой Ручкой — за невероятную ловкость в устройстве воровских гешефтов.

Любовником и подельником Соньки был тогда венгерский еврей Элиас Венигер — вместе их и взяли в Лейпциге, обвинив в краже 20 тысяч талеров. Впрочем, Сонька давно усвоила, что полицейские — тоже люди, а главное — тоже мужчины! Переспав сразу с четырьмя стражниками, она умудрилась ускользнуть на свободу и ринулась в Вену — там жил один ее знакомый ювелир, которому Сонька заложила четыре краденых бриллианта. И подумала она, что пора ей оставить Европу в покое, как‑то очень уж тесно стало в ее маленьких странах, и ничего нет лучше российских просторов.

На пути к этим просторам она завернула в Краков и… угодила в тамошнюю тюрьму.

На счастье, у нее был хороший адвокат. Такой говорун! Он убедил присяжных, что ни одно преступление подсудимой Софьи Блювштейн доказать нельзя, и ей дали смехотворный — двенадцать дней лишения свободы — срок.

Спустя эти несчастные двенадцать дней Сонька вышла на волю. Единственное, чем она могла отблагодарить адвоката, это своим телом. Цена не показалась для нее слишком большой, тем паче… тем паче что, оставляя его крепко спать, она прихватила с собой часы и вообще все содержимое карманов говоруна.

Какое счастье было вернуться в Россию! Москва, Санкт‑Петербург, Нижний Новгород, Одесса, Астрахань, Витебск, Харьков, Саратов, Екатеринбург, Киев, Таганрог, Ростов‑на‑Дону, Рига… — где она только не бывала, постояльцев каких только отелей не обчищала…

В Москве она свела дружбу со знаменитым «Клубом червонных валетов».

Состоятельные кутилы, жаждавшие опасных приключений, собирались на улице Маросейке, в принадлежавшем молодому купцу Иннокентию Симонову доме № 4. Их опознавательный знак — стучали кончиком согнутого указательного пальца по переносице, что означало «я — свой», — был перенят у австралийских каторжников, а затем стал международным «паролем» мошенников.

Председателем клуба и его бессменным руководителем единогласно избрали служащего Московского городского кредитного общества, сына артиллерийского генерала Павла Карловича Шпеера, уже успевшего, несмотря на молодые годы, приличное происхождение и положение в обществе, провернуть несколько мошеннических операций. В клуб входили сам хозяин дома Симонов, сын тайного советника Давыдовский, богатый нижегородский помещик Массари, бухгалтер Учетного банка Щукин, молодые светские бонвиваны Неофитов, Брюхатов, Протопопов, Каустов и широко известный игрок и кутила Алексей Огонь‑Догановский. Рассказывали, что его отец однажды обыграл на двадцать с лишним тысяч рублей Александра Пушкина.