Александр Дюма - Маркиза де Ганж Страница 4

Сделать это было нетрудно. Мы уже сказали, какое впечатление произвела на шевалье маркиза де Ганж, однако тот, зная, что его невестка славится строгостью нравов, даже не пытался за нею ухаживать. Однако, поддавшись, как и прочие, неотразимому очарованию маркизы, шевалье оставался ее верным слугой, а сама она, не имея ни малейшей причины опасаться его любезности, которую принимала за дружбу, а также благодаря тому, что это был брат ее мужа, стала относиться к нему с несколько большей непринужденностью, нежели обычно.

Аббат разыскал шевалье и, убедившись, что они одни, начал:

— Шевалье, мы с вами любим одну женщину, и эта женщина — жена нашего брата. Не будем же мешать друг другу. Своими чувствами я владею и могу принести свою любовь в жертву, тем более что знаю: она предпочитает вас. Попытайтесь же получить подтверждение любви, которую, по моему мнению, испытывает к вам маркиза. И как только вы его получите, я отойду в сторону; в противном же случае, если вы потерпите неудачу, любезно уступите место мне, и я в свою очередь попытаюсь проверить, так ли неприступно это сердце, как твердят все вокруг.

Шевалье и мечтать не смел, что когда-либо сможет обладать маркизой, однако с той минуты, как брат без какой бы то ни было выгоды для себя пробудил в нем мысль о том, что он может быть любим, вся страсть и самолюбие, какие только были в этом слепом орудии, заставили его ухватиться за сию мысль, и шевалье с удвоенным рвением принялся угождать невестке. Она же, не ожидая напасти с этой стороны, сначала принимала ухаживания шевалье с благожелательностью, которую усилило ее презрение к аббату. Однако вскоре шевалье, неверно истолковав причины благожелательности, объяснился более ясно. Маркиза, пораженная, не веря своим ушам, позволила ему сказать достаточно для того, чтобы сомнений в его намерениях более не оставалось, после чего остановила шевалье, так же как ранее аббата, несколькими язвительными словами, которые женщинам подсказывает даже не добродетель, а безразличие.

Потерпев поражение, шевалье, не обладавший силой волн своего братца, потерял всякую надежду и признался аббату, что его ухаживания не принесли желанных плодов и любовь осталась безответной. Этого только аббату и было надо — во-первых, для удовлетворения своего самолюбия, а во-вторых, дабы исполнить намеченный план. Он раздул позор шевалье до такой степени, что тот возненавидел маркизу, и, заручившись таким манером его поддержкой и даже соучастием, стал приводить в исполнение свой замысел.

Первый результат не заставил долго ждать: г-н де Ганж вновь охладел к супруге. Некий молодой человек, которого маркиза часто встречала в свете и слушала, быть может, снисходительнее прочих, благодаря его остроумию, сделался если не причиной, то, по крайней мере, поводом для новой вспышки ревности. Ревность эта проявлялась в виде нелепых ссор по пустякам, как это уже бывало и раньше, но на сей раз маркиза не заблуждалась: в случившейся перемене она видела руку деверя. Но это не приблизило ее к аббату, а еще больше оттолкнуло, и теперь она не упускала случая выразить ему не только свою отчужденность, но и сопутствующее ей презрение.

Так продолжалось несколько месяцев. Каждый день маркиза замечала, что муж все больше отдаляется от нее, но при этом, хотя и незаметно, старается всюду за ней следить. Что же до аббата и шевалье, то они оставались все такими же, только аббат теперь прятал ненависть за своей обычной улыбочкой, а шевалье скрывал досаду, напустив на себя ледяную важность, за которой посредственность часто прячет оскорбленное тщеславие.

Тем временем г-н Жоаннис де Ношер скончался и увеличил значительное состояние внучки на кругленькую сумму в семьсот тысяч ливров.

Новое богатство поступило в руки маркизы в виде капитала, который когда-то в странах, где действовало римское право, назывался парафернальным достоянием: полученное после свадьбы, оно не входило в приданое жены, и она была вольна распоряжаться им самим и доходами с него по своему усмотрению, могла подарить или завещать его, а муж имел право управлять им только в случае получения доверенности.

Через несколько дней после вступления во владение наследством деда маркиза пригласила нотариуса, чтобы уточнить свои права, и это не осталось незамеченным. Ее муж с братьями поняли, что она желает сама распоряжаться своими деньгами, тем более что поведение маркиза по отношению к супруге, которое даже он сам иногда втайне считал несправедливым, не оставляло надежды на то, что причина вызова нотариуса кроется в другом.

Примерно в это же время произошло странное событие. Во время обеда, который давал маркиз, на десерт был подан крем, и все, кто его отведал, ощутили какое-то недомогание, в то время как маркиз с братьями, отказавшиеся от десерта, чувствовали себя превосходно. Возникло подозрение, что именно крем стал причиной дурноты сотрапезников и, в первую очередь, маркизы, отведавшей его дважды, и остатки кушанья были подвергнуты анализу, который показал присутствие в нем мышьяка. Однако поскольку в крем входило и молоко, являющееся противоядием, яд утратил часть своей силы и не произвел ожидаемого действия. Но так как никаких серьезных последствий отравление не вызвало, вину свалили на прислугу, решив, что она перепутала мышьяк с сахаром, и вскоре все забыли о происшествии или сделали вид, что забыли.

Между тем маркиз стал осторожно пытаться вновь сблизиться с женой, но на сей раз г-жу де Ганж не обманули признаки доброго расположения супруга. Здесь, как и в недавней размолвке, была видна эгоистическая рука аббата: он убедил брата, что дополнительные семьсот тысяч ливров в доме стоят известных послаблений, и тот с помощью показной доброты стал бороться с еще неокрепшим решением маркизы составить завещание.

Ближе к осени возникла мысль провести некоторое время в Ганже — маленьком городке, расположенном в Нижнем Лангедоке, в диоцезе Монпелье, в семи лье от этого города и в восемнадцати — от Авиньона. Ничего необычного в этом не было: маркиз считался владетелем городка и имел там замок, но маркиза, едва услышав это предложение, внутренне вздрогнула. Ей сразу же вспомнилось роковое предсказание. А недавняя попытка отравления, так толком и не объясненная, усугубила опасения маркизы. Она еще не подозревала деверей в преступлении, но знала, что они ее непримиримые враги. Поездка в маленький городок, пребывание в стоявшем на отшибе замке, новое и совершенно не известное ей общество — все это не предвещало ничего хорошего, однако возражать против поездки в открытую было просто невозможно. Да и какими причинами объяснить свое нежелание ехать? Маркиза не могла признаться в терзавших ее страхах, не обвинив мужа и его братьев. А в чем она могла их обвинить? История с отравленным кремом — никакое не доказательство. Поэтому маркиза решила спрятать поглубже свои опасения и положиться на волю Божию.

Тем не менее она не хотела уезжать из Авиньона, не составив завещания, о чем начала подумывать после смерти г-на де Ношера. Приглашенный нотариус составил документ по всей форме. Маркиза де Ганж завещала все свое состояние своей матери, г-же де Россан, с тем условием, что следующим наследником станет тот из детей, кого та предпочтет. Маркиза имела в виду своих детей — шестилетнего сына и пятилетнюю дочь.

Но этого ей показалось мало — настолько сильно было в ней предчувствие, что живой из предстоящей поездки она не вернется. Ночью, тайно от всех, она собрала представителей городских властей Авиньона, а также первых семейств города и во всеуслышание заявила, что в случае своей скорой смерти она просит собранных ею почтенных свидетелей считать истинным и составленным добровольно только то завещание, что было подписано ею накануне, и заранее предупреждает, что любое другое завещание, подписанное позже, будет либо подложным, либо вырванным у нее силой. Сделав это заявление, маркиза тут же изложила его на бумаге, подписала и вручила документ на хранение выбранным ею для этого лицам. Столь тщательные меры предосторожности вызвали живое любопытство собравшихся, маркизу засыпали градом вопросов, но она лишь отвечала, что у нее есть причины поступать таким образом, однако открыть их она не может. Цель собрания была сохранена в тайне, а все его участники обещали маркизе не говорить никому ни слова.

На следующий день — а это был канун отъезда в Ганж — маркиза посетила все благотворительные заведения и религиозные общины Авиньона и повсюду сделала щедрые пожертвования, попросив помолиться Господу, чтобы он в милости своей не дал ей умереть без святого причастия. Вечером она распрощалась с друзьями — жалобно, со слезами на глазах, словно говорила им последнее прости, после чего всю ночь провела в молитвах, и когда утром горничная вошла к ней в спальню, чтобы ее разбудить, то увидела, что маркиза все так же стоит на коленях, причем в том же месте, что и накануне вечером.