Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1 Страница 4

— Государь, изволь пересесть, для тебя коня пригнали. Лебедем его зовем.

— Для меня? Давай сюда Лебедя.

Два конюха подвели серого в яблоках жеребца. Он, казалось, нарочито красовался перед царем: мелко семенил ногами и лебедем изгибал шею. Царь крутанул рукой, конюхи повели коня вокруг волчьих трупов, Лебедь затрепетал, захрапел, конюхи еле удерживали его. Иван восхищался:

— А, хорош, красавец! Правда, Юрша?

— Достоин царя, государь.

— И тебя достоин. Бери!

Окружающие ахнули, боярин Прокофий руками всплеснул, чуть с коня не свалился. Юрша взмолился:

— Помилуй, государь...

— Я сказал!.. Садись, посмотрим, каков ты на коне герой.

Юрша подошел к Лебедю, похлопал ладонью его по шее, слегка влажной от напряжения. Заглянул в большой глаз с кровяной искрой, тихо говоря ласковые слова, подобрал уздечку. Взялся за луку и, не дотрагиваясь до стремени, с земли взлетел в седло. Лебедь присел, заходил из стороны в сторону, таская за собой конюхов. Юрша натянул шитые золотом поводья, успокоил коня и сказал:

— Пускай.

Лебедь затанцевал, пошел боком, попытался скакнуть, но, почувствовав крепкую руку, смирился. И тут Юрша сделал поступок, на который решился бы не каждый всадник: он направил Лебедя к царю прямо через трупы волков. Зрители замерли, все понимали, что это значит, особенно для горячего коня. Лебедь встал на дыбы, сделал попытку отвернуться, захрапел. Но Юрша не менял направления, легонечко трогал коня плеткой, тот уступил и красивым прыжком перемахнул через трупы. Кое-кто не удержался от возгласа удивления. Юрша остановился перед царем, в поклоне пригнулся к шее коня и, выпрямившись, сказал:

— Государь, твой слуга не достоин такого подарка. Этот конь должен носить царя.

Боярин Прокофий закивал и скороговоркой:

— Истину, истину говорит десятник. Я ему другого коня дам, два дам...

Иван деланно засмеялся:

— Слыхали? Боярин с царем не согласен! От себя еще деньгу десятнику жалует! Ну как, Прокофий, одной деньги не мало ли?Боярин залебезил:

— Не мало, государь, не мало.— То-то... А ты, Юрша, сей день сослужил мне изрядную службу, больше той, о которой ведаешь. Этот конь — малая награда.

Юрша не понял намека, однако у него хватило толку с поклоном сказать:

— Благодарствую, великий государь! Пока жив, верным слугой тебе буду! Разреши на место встать.

Иван не ответил, только рукой махнул. Под завистливыми взглядами детей боярских Юрша малым галопом проскакал кругом и встал позади царя рядом со Спиридоном, тот наклонился к нему:

— Ловок ты, десятник! Всех обскакал! Ну, теперь держись!

Иван с усмешкой оглядел притихшую свиту.

— Что ж, бояре, травля удачной была. Спаси Бог тебя, Афанасий. Теперь и отдохнуть не грех.

Тронул коня, рядом с ним поехали отец и сын Морозовы, остальные начали занимать свои места по чину. В это время ветерок донес песню селян. Иван придержал коня, прислушался. Прокофий возмутился:

— Поют, треклятые! Про пост забыли! Афоня, утихомирь!

Иван остановил боярина:

— Не надо! — Некоторое время он задумчиво прислушивался к пению. — Вот этим могуча Русь. Целый божий день гонял ты их, Афанасий, для нашей потехи, а отдохнули чуток и запели... Они знают, Прокофий, что Петровки на дворе. Это у них русская душа поет.

Царь тронул коня и медленно поехал навстречу крепнувшей песне. Все двинулись за ним в полном молчании, только всхрапывали кони.

Неподалеку понуро стоял на трех ногах царский аргамак. Иван подъехал к небу. Конь даже не поднял головы, у него из глаз катились слезы. Иван, быстро отъехав, приказал:

— Ворона доставить в конюшню, ногу залечить, кормить и холить до смерти.

Как только царский поезд показался на холме, песня оборвалась. Селяне зашевелились, выстраиваясь вдоль дороги. Царь говорил, будто думал вслух:

— Вот и замолкли, государя увидали. Сейчас на колени падут. Жаль, денег не взял. Прокофий, одари их потом от моего имени. Смотри, не жадобь, проверю.

Царский дворец в Тонине ком обширен: буквицей Т — «твердо» стоял он на холме между реками Яузой и Сукромлей. Слева, со стороны Яузы, царева половина, справа — боярина Морозова. Между ними — трапезная. От трапезной к Сукромле — жилье для охраны царской, дальше покои для знати, позади — холопья изба. Между всеми покоями коридоры, чуланы, переходы хитрые с лесенками и уголками укромными.

В царских хоромах большие комнаты, с окнами светлыми, слюдяными. Но Иван облюбовал себе каморку между трапезной и охранной, с оконцем маленьким, бычьим пузырем затянутым. Назвал эту каморку кельей своей ~ тут и прохладнее, и надоедливых мух поменьше. Находилась она возле главного перехода, вели к ней две двери, у обоих выставили рынд, которые строго шикали на снующую мимо дворню.

После охоты Иван прошел в келью, отказавшись от перин, велел бросить на лавку медвежий тулуп, а под голову - толстое одеяло. Он лежал в полудреме, отдыхал от обильного ужина.

Рядом с ложем стоял на коленях Спиридон. Он только что разул царя, снял расшитые ичиги, теперь старательно священнодействовал — протирал ноги государя влажной ширинкой. Тут требовалось большое искусство — повелитель боялся щекотки, и нужно исхитриться так, чтоб не побеспокоить царя. Спиридон овладел этим в совершенстве, то была главная причина, выдвинувшая рядового служку в особо доверенные. Протирая ноги, Спиридон тихим воркующим голосом поведывал царю дворцовые новости, в этом деле он также достиг большого мастерства.

— ...А еще, пока ты волков травил, ката твоего Мокрушу помяли крепко. Говорят, на девичьей половине застукали. От девок он отбился, а тут конюхи подоспели, ката подручные насилу выручили. А еще вот, твоего Ворона на волокуше привезли, в станок поставили, коновал ногу пользует... А еще, боярин Прокофий на Юршу злобится, не по чину, мол, одарил ты его.

А Юрша, само собой, ног не чует, рад... Однако ты не очень доверяй ему: обманул он тебя...

Услыхав такое, Иван сразу насторожился, открыл глаза. Спиридон будто не заметил заинтересованности царя, замолк, старательно орудуя ширинкой между пальцами. Иван строго поторопил:

— Ну, чем обманул? Откуда взял?

— Это Юрша-то? Волк вовсе не на коня напал, а на боярышню Таисию. Их малайка Васек про то сказывал. Боярышня, вишь, мужиком вырядилась, на травлю увязалась... — Спиридон, основательно привирая, рассказал о происшедшем.

Иван, узнав главное, потерял интерес к дальнейшему. Под монотонное журчание голоса он задремал... Увидел себя на охоте, волк уходит, Казань уходит, а Ворон пнем стоит, плетку измочалил о него, он лее ни с места. Вдруг сбоку Данилка, боярский сын, насмехается, лицо его вытягивается и превращается в волчыо морду со страшным оскалом. Дрема соскользнула, и слышит Иван:

— ...А еще, юродивая пришла... — Иван повел рукой. Спиридон, не заметив, продолжал: — ...Грыжу боярину вылечила...

Иван сильно толкнул ногой Спиридона в плечо, того как не бывало: подхватив бадейку с водой, платы, ширинки, он исчез.

Минуту спустя государь захрапел как простой смертный.

Скрипнула дверь. Спиридон, будто подтолкнутый, оказался перед вошедшим. Узнал духовника царя, попа Сильвестра. Царь разрешил священнику приходить к нему в любое время дня и ночи, но здесь, в Топинском... Спиридон тихо предупредил:

— Государь изволит почивать.

Сильвестр посохом отстранил его, с поклоном перекрестился на иконы, повернувшись, перекрестил Спиридона и сказал довольно громко:

— Пусть спит, посижу аз.

Прошел в передний угол, поправил фитилек лампады, опустился на скамью и, поставив перед собой посох, оперся на него подбородком. Спиридон недовольно отступил в угол.

Иван спал чутко. Появление Сильвестра обеспокоило его: зачем старик приехал на ночь глядя? Наверное, что-то важное привело его из Москвы... Однако не хотелось расставаться с приятной дремой и вести серьезный разговор.

Сквозь смеженные веки он смотрел на священника. Мигающий свет лампады падал на лики святого Николая и Сильвестра. Что-то общее было между ними. Может, спокойная мудрость?.. Или твердая уверенность в тленности всего сущего?.. Ряса у Сильвестра сильно поношена, простой железный нагрудный крест без единого камешка... Вот ведь человек: духовный наставник царя, а для себя ничего не хочет. Приношений не приемлет, званий церковных не ищет. Так и числился простым пресвитером Благовещенского собора... А может, и впрямь святой?! Эта мысль испугала Ивана: святой сидит смиренно, ждет, а он, царь, как последний раб, притворяется спящим!

Иван решительно поднялся с ложа, подошел к Сильвестру:

— Благослови, отче.

Сильвестр медленно поднялся, не отрывая сурового взгляда от лица царя, благословил: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно». Протянул крест, Иван поцеловал его и, приложившись к сухонькой руке священника, спросил: