Анна Райнова - Безымянный замок. Историческое фэнтези Страница 4

Плач и смех возвысился, прокатился над толпою и затих. Даже видавшие виды восприемники не могли сдержать слез при виде княжича, замедлили шаг. Казимир отдалился от них и первым ступил на порог притвора базилики. Солнце блеснуло в его волосах цвета налитого хлебного колоса, осветило пурпур плаща, и тотчас Казимира накрыла тень: он вошел в отверстые врата. Следом поднялись и восприемники, туда же поспешил и Мечислав, стараясь не отставать от князя Богдана и его многочисленной свиты.

Множество вельможных гостей собралось в храме – лавок на всех не хватило, многие стояли в нефах, у стен и полуколонн притвора. Казимир перекрестился на потемневшее от времени распятие, висевшее над головой отца Григория, духовника князя Богдана, готовящегося совершить ритуал. Но прежде началась торжественная месса. Княжич преклонил колено перед епископом и произнес клятву посвятить себя рыцарству. Зрелище это впечаталось Мечиславу в память, наверное навсегда – коленопреклоненный Казимир и отец Григорий, благословляющий меч новообращенного рыцаря.

Казимир поднялся, к его ногам уже привязывали золотые шпоры. Богдан Справедливый за малый рост прозванный в народе Локотком с великой благостью на суровом, исчерченном морщинами лице, вручил единственному сыну и наследнику родовое знамя и вслед за этим отвесил зардевшемуся отроку увесистую оплеуху, испытывая смирение новика. Казимир качнулся но выстоял, низко склонив голову. По базилике прокатился стон, переходящий в ликующий крик. В нём, смешавшись с остальными, потонул голос возрадовавшегося Мечислава, сразу поспешившего к выходу, памятуя об обязанностях оруженосца Казимира.

Удивительно, но путь очищался сам собой, народ расступался с почтительными поклонами и он уже почти достиг палатки, как налетел на нищего закутанного в грязное рубище, а может нищенку, лица под грудой рванья было не разобрать. Мечислав занёс руку, стараясь убрать с дороги неожиданное препятствие. Нищий повернулся, перед глазами мелькнуло изъязвленное шрамами безухое лицо.

Удо! Не к добру, ох не к добру в такой день встретить на дороге проклятого немца. Мечислав прянул в сторону, три раза сплюнув через плечо – маленькие точно щели глаза германца следили за каждым его движением – перекрестился и пошел в обход. У палатки его ждали, а потому мгновенно позабыв о неприятной встрече он торопливо осмотрел взнузданного, сверкавшего на солнце золочёной сбруей вороного коня княжича, на миг задержался на подпруге, дернул и поднялся. Приветственные крики становились всё громче, накатывались волнами, сообщая о приближении шествия.

Кивнув конюхам, Мечислав ринулся в шатер, где уже готовили к облачению недавно склепанную бригантину4. Выскочил и вытянулся перед приближавшимся к шатру шествием, Казимира вели под руки отец и дядька Одер. Затем старательно зашнуровал и затянул плотно легший на плечи княжича доспех, накинул на плечи шитое золотом и опушенное горностаями сюрко5, так и не встретившись взорами с глазами прекрасного рыцаря, пожелавшего при первом выезде остаться с непокрытой головой, отступил с поклоном. Княжич не касаясь стремени с удивительной лёгкостью вскочил на заждавшегося Бурку и, получив из рук Мечислава тупое копьё, впервые за день кивнул оруженосцу.

Звуки серебряных труб разнеслись далеко за пределы Нарочи. Новообращённый рыцарь пустил Бурку шагом, неспешно объезжая ристалище. Народ притих, тысячи глаз провожали новика. Казимир отыскал на верхней галерее Иоанну, остановился напротив невесты, и тут произошло совсем уж дивное: Бурка до самой земли спустив увитую золотыми нитями и жемчугами гриву, поклонился будущей супруге хозяина, а всадник благородным кивком поприветствовал залившуюся краской княжну и услышав ликующий рев собравшихся пришпорил коня и помчался к расставленным стройным полукружьем семи чучелам по числу смертных грехов, поразить которые обязан был в качестве первого испытания в звании рыцаря. Мечислав затаил дыхание, копьё Казимира ударило в самый центр прикреплённого к чучелу глиняного щита с изображением надутого, распустившего хвост павлина и надписью Superbia «гордыня», отчего щит, разлетевшись на куски, рухнул наземь. Взревели трубы, зрители ахнули, а разряженные в яркие одежды герольды возвестили первую победу.

Казимир под приветственные крики отъехал подальше и замер, нацеливаясь на нового врага. Щит прикрывавший соломенное чрево на сей раз изображал змея олицетворявшего зависть. Норовистый Бурка ринулся на врага, бросился с маху на рысях, Казимир поднялся на стременах, наводя оружие на цель.

Что произошло в следующий миг? Одни потом говорили, что конь вступил в незаметную глазу яму, другие, что взбрыкнул, укушенный змеем. Копьё проскочило цель, а рыцарь, нелепо кувырнувшись в воздухе, рухнул с коня, потянув за собой и придавившего его всем своим мощным телом Бурку.

Затем наступила мёртвая тишина. Собравшиеся глядели на упавшего, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть.

Тишина лопнула, тяжкий стон пронёсся над ристалищем. И только копыта поверженной лошади, мелькая сквозь плотный столб поднявшейся пыли, беспомощно колотили воздух.

Мечислав первым кинулся на помощь. Когда подбежал общее оцепенение внезапно сошло – к Казимиру спешили со всех сторон. Подоспел как раз, торопливо отрезав удила поднял Бурку на ноги, упал на колени подле лежащего на животе Казимира, что-то исступленно крича и не слыша собственного голоса. Перевернул брата на спину. Голова княжича беспомощно запрокинулась, в его остекленевших глазах застыло жаркое иссушенное августовское небо.

Глава 2

Да будут перепоясаны чресла твои…

Копыта светлогривого Серко уныло месили размытую вчерашней бурей холодную осеннюю жижу. Древний лес, лишенный хоженых тропинок, всё теснее обступал одинокого всадника, сиротливо кутавшегося в подбитый соболями плащ. Усталый путник, лишь единожды за день остановившийся дать отдых коню, беспрестанно бил поклоны всякому дереву, прижимаясь к холке лошади продрогшим телом. Наступавшие сумерки, вползая под полог дерев, завершали промозглый день леденящим вечером. Ветер стих, остановленный пологом леса, но холод все равно пробирал до костей.

Конь оступился на скользкой почве, а путник, получив тычок в плечо обломанной веткой, тихо застонал, откинул капюшон и огляделся. Его взорам предстала небольшая поляна, освещенная исходившим невесть откуда призрачным сиянием. Тут ему, как всякому доброму христианину пристало бы испугаться, окрестить себя крестным знамением и, пришпорив коня, бежать нечестивого места, однако измождённое лицо странника озарилось странной улыбкой. Он спешился и подошел к могучим деревам, поваленным бурей десятилетия назад. Стволы светились холодным, неприятным светом, что сочился будто сквозь кору. Путник постоял недолго, оглянулся на коня, снял с пояса силки, заметив еще совсем мокрые заячьи следы на вязкой глинистой почве, невольно улыбнулся, если все выйдет, завтра будет добыча. Оглядел старую березу невдалеке, покрошил на тонкую ветку размоченный хлеб и набросил петлю с камнем на конце, если сюда сядет птица, веревка затянется.

Серко радостно запрядал ушами, когда хозяин повёл его к дальнему краю поляны расседлал и стреножил, протерев суконкой взмокшие с дороги бока. Оголодавший конь тут же принялся жевать оказавшийся под копытами и чудным образом оставшийся зелёным в океане сереющей желтизны брусничный куст. Сбросив плащ на землю, рыцарь принялся собирать ветви. Огниво высекло сноп искр. Языки горячего пламени, быстро поднявшись по тонким веткам, дали вожделенное тепло. Пора было изжарить ещё утром добытую дичь, до вечера проболтавшуюся в перемете. Утренняя охота удалась на славу. На время тучи разошлись, избавив путь следования рыцаря от прогорклой мороси. Он смог подстрелить утку, а затем сбить вылетевшего буквально из-под ног разжиревшего, словно трехмесячный цыпленок, бекаса. Так что сегодня у него был завтрак и ужин, в кои-то веки. И, хвала Создателю, укрытая от промозглых ветров лужайка. Он выспится, не ожидая новых неприятностей от своенравной погоды северной Мазовии. Отдохнет и Серко, ему изрядно пришлось потрудиться, преодолев два десятка римских миль по болотистому бору.

Изжарив и съев бекаса, путешественник вонзил меч в землю и стал пред ним на колени, возблагодарив Всеблагого за кров и стол, а, отходя ко сну, вознёс молитву за упокой души брата названного. И уже совсем собираясь уснуть, вынул из-за пазухи золотой медальон, раскрыл его и долго вглядывался в образок Божьей Матери. Неотвязные воспоминания всплыли разом, заставив вздрогнуть и закутаться в плащ ещё плотнее.

Не одна неделя прошла, а успокоения нет, как нет. Достаточно ощутить прохладу образка и, повинуясь непостижимому чувству, долго смотреть в его глубь. Видя совсем иное, переходы и длинные коридоры замка, по которым он, едва держась на ногах, шел, точно в бреду, с каждым шагом натыкаясь на тёмные стены – и вдруг столкнулся с Иоанной. Ромашковый морок защекотал ноздри. Мечислав замер, пытаясь понять, явь это или тот же бред, что преследует его с самого полудня.