Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы Страница 4

— Ничего, — пробурчал Дмитрий, облокотившись на край стола, — наперед будет Иванко наука. Лошадь не корова, к ней особый подход надобен.

Неожиданно прибежал челядинец в длинной белой рубахе и в льняных портах, заправленных в стоптанные яловые сапоги без каблуков.

— Господине, боярин Василий Вельяминов пожаловал, — сообщил слуга, отвесив Дмитрию поклон.

— Все-таки соизволил прийти ко мне мой занятой дядюшка, — встрепенулся Дмитрий с недобрым блеском в глазах. Он махнул рукой челядинцу: — Ладно, пусть войдет.

Владимир и Федька Свибл поднялись было со своих мест, собираясь удалиться из светлицы. Однако Дмитрий властным голосом повелел им остаться.

— Вы мои ближайшие друзья, — сказал Дмитрий. — От вас мне таить нечего. К тому же вам будет полезно узреть, сколь высоко вознесся наш тысяцкий в своем властолюбии.

Владимир и Федька незаметно переглянулись: им и так было ведомо, что слово Василия Вельяминова есть закон для всякого московлянина, будь то боярин, купец или ремесленник. Даже митрополит Алексей — и тот вынужден считаться с Василием Вельяминовым и тремя его братьями.

Василию Вельяминову перевалило за пятьдесят, это был сильный дородный мужчина, привыкший к беспрекословному повиновению. Должность тысяцкого Василий Вельяминов получил, можно сказать, по наследству от своего отца, который тоже был московским тысяцким в княжение Ивана Калиты.

Иван Красный, заняв московский стол, поставил было тысяцким не Василия Вельяминова, а боярина Алексея Босоволкова. Однако спустя два года Алексей Босоволков был убит при загадочных обстоятельствах. Его мертвое тело было найдено на городской вечевой площади ранним февральским утром. Иван Красный затеял расследование, и вскоре выяснилось, что нити этого злодеяния тянутся к братьям Вельяминовым и к боярину Михайле Угрину, на дочери которого был женат Василий Вельяминов.

Московский люд был возмущен таким самоуправством братьев Вельяминовых, сожалея об убитом Алексее Босоволкове, который не на словах, а на деле радел о купцах и ремесленниках. Опасаясь, что горячие посадские головы отомстят им кровью за кровь, двое из братьев Вельяминовых уехали тогда в Коломну, а Василий Вельяминов с тестем Михайлой Угриным подались в Рязань. Целый год не показывались в Москве братья Вельяминовы, кроме самого младшего из них Юрия, по прозвищу Грунок, который никуда не уезжал. По возвращении в Москву Василий Вельяминов сумел каким-то образом повлиять на Ивана Красного, добившись для себя должности тысяцкого. Следом за Василием Вельяминовым объявились в Москве его тесть и его братья.

После внезапной кончины Ивана Красного Василий Вельяминов, по сути дела, взял бразды правления в свои руки на правах родства с юным князем Дмитрием. Мать Дмитрия доводилась родной сестрой братьям Вельяминовым. Под началом Василия Вельяминова московская рать трижды ходила походом против нижегородских князей, которым на какое-то время удалось взять главенство на Руси, выпросив в Орде ярлык на великое Владимирское княжение.

С той поры, как над Северо-Восточной Русью утвердилось иго золотоордынских ханов, среди русских князей началась борьба за владение ярлыком, дающим право одному из них занимать высокий владимирский стол. Утвердившийся во Владимире князь имел право собирать ежегодную дань для Орды, отправляя ее со своими людьми в Сарай. Кроме этого, всем удельным князьям приходилось также время от времени выпрашивать у хана в Орде ярлык на владение своим отчим уделом. Так, тверские князья грызлись между собой ради главенства в Твери. Из-за этого же враждовали друг с другом рязанские князья. И ростовские князья по этой же причине точили нож друг на друга. Не все ладно было и у нижегородских князей, готовых любыми средствами возыметь первенство в Нижнем Новгороде. Так же дело обстояло и в Ярославском княжестве, и в Муромском, и в Белозерском…

Эти межкняжеские свары были на руку золотоордынским ханам, которые сами же их разжигали, торгуя ярлыками и ссоря князей друг с другом.

Начиная с Ивана Калиты, московские князья на протяжении многих лет удерживали за собой великое Владимирское княжение. Успех нижегородского князя Дмитрия Константиновича был недолгим. Не прошло и года, как ярлык на владимирский стол оказался у юного московского князя Дмитрия благодаря стараниям Василия Вельяминова.

Представ перед князем Дмитрием, Василий Вельяминов слегка поклонился, прижав к широкой груди свою правую руку, унизанную перстнями с драгоценными каменьями. Шубу, шапку и рукавицы тысяцкий снял с себя и оставил в помещении теремной стражи по своей давней привычке.

— Здрав будь, пресветлый князь! — сказал Василий Вельяминов, пригладив свою подернутую сединой темно-русую бороду.

— Ты почто мой приказ нарушил, боярин? — не отвечая на приветствие, ледяным голосом произнес Дмитрий. При этом он даже не взглянул на тысяцкого, уперев свой хмурый взор в шахматные фигурки. — Как посмел ты оставить в живых лекаря Джакомо? Иль не князь я более? Иль ты у нас теперь на Москве главный верховод? Отвечай!

Добродушная мина на одутловатом лице тысяцкого мигом сменилась выражением плохо скрываемого раздражения.

— Негоже ты поступаешь, племяш, вот так сдуру отправляя на казнь нашего лучшего лекаря, — тоном отеческого назидания проговорил Василий Вельяминов. — Да еще в присутствии всей знати! Что о тебе бояре подумают? Опасение в них может зародиться: мол, сегодня Джакомо по сути дела ни за что на казнь угодил, а завтра любой из них без суда головы лишиться может. Не дело это, племяш.

— Не тебе меня учить, боярин! — Дмитрий надменно приподнял подбородок, его глаза сверкнули недобрым блеском. — У меня своя голова на плечах! Джакомо повинен в шарлатанстве, во лжи и алчности. Я помню, как он похвалялся перед моим отцом, едва прибыв в Москву: мол, ему не составит труда излечить любой недуг.

— Так ведь Джакомо до сего бедствия и впрямь многих людей вылечил, — вставил тысяцкий. — Вспомни, княже, к нему многие приходили: кто с зубной болью, кто с вывихом, кто с грыжей… Джакомо и роды принимал, и от поноса лечил, и рваные раны зашивал. Чего токмо на него ни сваливалось, со всяким недугом он справлялся.

— Не спорю, кости вправлять и зубы лечить Джакомо большой мастак, однако с моровой язвой он не совладал, — чеканя слова, продолжил Дмитрий. — Мою мать Джакомо на ноги не поставил, моего меньшого брата от смерти не спас. А ведь я ему щедро серебра отсыпал! Обманул, выходит, меня Джакомо. За это негодяй и должен понести наказание!

Василий Вельяминов продолжал заступаться за Джакомо, делая упор на то, что свалившееся на русские земли моровое поветрие есть кара Господня за грехи людские.

— Многие священники о том говорят, племяш, — молвил тысяцкий, то разводя руками, то засовывая пальцы за кушак. На нем была длинная темная свитка ниже колен из дорогой парчовой ткани, из-под которой виднелись желтые татарские сапоги-гутулы, удобные для верховой езды.

Василий Вельяминов пешком ходить не любил, предпочитая везде и всюду ездить верхом. У него были самые лучшие лошади в Москве, коих ему доставляли из Орды, с Кавказа, с берегов Дуная и из прочих дальних стран.

— Довольно, дядя! — Дмитрий решительно встал со стула. — Отдай мне Джакомо, ибо гроб для него уже сколочен. Мое решение твердо! Джакомо должен умереть!

Василий Вельяминов окинул Дмитрия с головы до ног неприветливым взглядом и промолвил, теребя свой толстый нос:

— До сих пор бояре и народ московский моим решениям внимали, княже. Пусть так и будет впредь. Ты еще не дорос до самостоятельных решений, племяш. В тебе говорит скорбь по умершей матери и злоба твоя против Джакомо…

— Замолчь, боярин! — гневно воскликнул Дмитрий. — Я — великий князь! Ты не смеешь мне перечить, наглец!..

— Ты получил великое Владимирское княжение благодаря мне, племяш, — медленно вымолвил тысяцкий, исподлобья взирая на Дмитрия, который напоминал сейчас волчонка, оскалившего клыки на матерого волка. — Без меня ты не одолел бы нижегородских князей и не замирился бы с рязанским князем Олегом. Ты под моим крылом сидишь, племяш, лишь благодаря этому стол отцовский у тебя не отняли соседние князья. А посему умерь-ка свой норов, дружок. И не забывай, кому ты обязан своим теперешним высоким положением! — Василий Вельяминов помолчал и добавил уже более миролюбиво: — Я не меньше твоего скорблю по твоей матери, племяш. Однако и в скорби своей я не забегаю наперед разума, не рублю с плеча. Предать смерти Джакомо легко, но этим горю не поможешь.

Отвесив прощальный поклон, тысяцкий направился к двери, его сапоги слегка поскрипывали при каждом шаге. Взявшись за дверное кольцо, Василий Вельяминов обернулся и бросил Дмитрию:

— Князь должен быть милосердным, племяш. Твой покойный отец таким и был, за это люд московский его любил и почитал.