Юрий Когинов - Татьянин день. Иван Шувалов Страница 4

С Анной Леопольдовной и её любимой фрейлиной Юлианой Менгден фельдмаршал и впрямь быстро установил, что называется, самые близкие и доверительные отношения. Но не в том смысле, как мог бы подумать циник Бирон. Врождённая любезность, весёлый нрав, помноженные на безусловный и немалый опыт старого дамского угодника, сделали так, что принцесса и её умная подруга полностью доверились ему не как лицу, приставленному к ним Бироном, но, напротив, как их подлинному другу и возможному защитнику.

Бесцеремонность, с какою Бирон позволил себе третировать брауншвейгское семейство в последние дни пред кончиною императрицы, намного усилилась теперь, когда он стал по своей сути безграничным правителем государства. Как и тогда, у дверей опочивальни её величества, герцог всем своим поведением самодовольно и грубо стал указывать родителям малолетнего императора на то, что они здесь, в России, лишние и он в любой момент может прекратить их пребывание в Петербурге. При этом использовались самые невероятные предлоги, включая наушничество, сплетни и даже беспардонные выдумки.

Так, спустя всего каких-нибудь пять дней со дня кончины Анны Иоанновны, только что испечённый регент отправился лично к принцу Антону Ульриху и заявил:

— Вы, принц, как мне стало известно, дозволили неким сомнительным лицам в вашем присутствии осуждать распоряжения покойной государыни и доказывать, что с меня следует снять носимый мною сан регента и передать его вам. Вы не остановили сих дерзких речей и не выразили к ним вашего неодобрения. Знайте и вы, что я вам вынужден сказать: вы хотя и родитель нашего императора, но вы всё-таки его подданный и обязаны ему служить с верностью и повиновением, наравне с прочими его подданными. Очень сожалею, что в качестве регента, которому вверено спокойствие империи, я нахожусь в необходимости напомнить об этом вашему высочеству.

Неожиданное появление регента и дерзкий тон, с каким он обратился к принцу, поставили того в тупик. Антон Ульрих, сконфузившись и побледнев, начал извиняться.

   — Ваша светлость, то была не более как болтовня молодёжи, она, смею вас уверить, не имела и не могла иметь никакого важного значения, — произнёс принц. — Впрочем, извините меня: на будущее время я не дозволю никому доводить меня до выслушивания от вас подобных упрёков.

От принца регент отправился к Анне Леопольдовне и передал ей то же, что высказал её мужу.

   — Я ничего не знаю, — ответила принцесса. — Ничего не слыхала, о чём вы говорите. Но, во всяком случае, не одобряю и нс оправдываю речей, порочащих ваше достоинство.

Герцог, казалось, не слушал никаких уверений и продолжал сыпать упрёками, пока принцессе не стало дурно, и он вынужден был удалиться.

На другой день Антон Ульрих был неожиданно приглашён на специально созванное собрание самых знатных сановников — сенаторов и генералов, где регент вновь учинил ему форменный допрос.

Принц был не робок, что показал не в одном сражении в войсках того же Миниха. Но перед взорами десятков глаз он смутился, и на его глазах заблестели слёзы. Рука его задрожала и машинально легла на эфес шпаги, что не мог не заметить регент.

   — Ах так! — вскричал он. — Что ж, ваше императорское высочество, я готов и таким путём объясниться с вами.

Тут выступил вперёд генерал Ушаков, зловещий начальник Тайной канцелярии, и принц невольно стал ещё бледнее, на лбу его высыпали бисеринки холодной испарины. Но хотя тон главного инквизитора государства оказался мягким, принц, к своему ужасу, не мог не усмотреть угрозы.

   — Принц Брауншвейгский! Всё справедливо уважают в вас родителя нашего императора, но ваши поступки могут принудить нас всех обращаться с вами как со всяким иным подданным его величества.

Слова были знакомы. Именно так с ним говорил и сам регент. Но далее послышалось то, что говорят обычно там, в застенках, перед тем как поднять на дыбу:

— Вы ещё молоды, принц, вам только двадцать шестой год от роду. Вы неопытны и можете легко впасть в ошибку. Но ежели вы были бы в более пожилых летах и оказались способны предпринять и привести в исполнение намерение, которое вызвало бы смятение и повергло в опасность мир, то я объявляю вам, что, при всём моём глубоком сожалении, я обратил бы против вас, как виновного в измене вашему сыну и государю, преследование со всей строгостью, как против всякого другого подданного его величества.

На следующее после допроса утро специально посланный регентом человек сделал принцу совет: подать в отставку от должности генерал-поручика и от чина подполковника гвардии, и сие будет служить залогом, что принц не станет предпринимать ничего, что может произвести волнение в государстве.

Антон Ульрих безропотно согласился. Ему тут же подали заранее изготовленную просьбу о сложении должностей. Он подписал вручённую ему бумагу, что означало, кроме отставки, ещё и домашний арест.

Итак, тучи над брауншвейгским семейством сгустились. Фельдмаршал Миних понял, что после расправы с отцом и матерью императора Бирон примется за него. Кто же потерпит рядом с собою овеянного боевою славою, по всему своему поведению независимого фельдмаршала, к тому же человека, коему — так уж случилось — сам нынешний правитель России обязан собственным возвышением?

Выходило: рвать путы, связавшие уже Анну Леопольдовну и её мужа по рукам и ногам, следовало немедленно и самым решительным образом. Так Миних освободит их и обезопасит самого себя. А в случае полной удачи, в коей фельдмаршал ни капельки не сомневался, он сам обретёт положение, не в меньшей степени высокое и более могущественное, чем теперь у того же регента.

Он, бравый и отчаянно смелый воин, сможет всё. Остановка лишь за малым — согласием на его отчаянный поступок самой Анны Леопольдовны.

Не далее чем два дня назад, явившись к принцессе, Миних нашёл её в чрезвычайно грустном настроении.

   — Что с вами, ваше императорское высочество? — участливо осведомился он, галантно целуя её руку, а сам счастливо подумал: «Вот он, так долго ожидаемый мною момент, когда можно объясниться начистоту!»

   — Что, спрашиваете, со мною? — произнесла принцесса и не скрыла внезапно навернувшихся слёз. — Ах, мой милый граф, я не в силах более сносить беспрестанных огорчений от герцога! Мне остаётся одно — уехать с мужем и сыном за границу. Пока герцог будет регентом, ясных дней нам в России не видать.

Миних ответил:

   — Ваше императорское высочество, и мне тоже кажется, что вам мало чего доброго и хорошего следует ожидать от этого человека. Однако вы не падайте духом, положитесь на меня. Я готов защищать вас решительно и до самого конца.

   — Ах, фельдмаршал, я знаю, что вы можете употребить всё ваше влияние на регента. Я лишь прошу только, чтобы мне позволили взять с собою сына. Это избавит от опасностей, которые можно ожидать от того, кто показал себя опаснейшим, не побоюсь сказать, смертельным врагом его родителей. Я знаю, какая судьба иногда постигает государей в России!

Миних пытливо вгляделся в лицо принцессы:

   — Вы никому ничего подобного не говорили, ваше высочество?

   — Господь с вами, граф, конечно — ни единой душе! Да как это можно, когда повсюду — регентовы доносчики, которым он щедро платит, чтобы любыми средствами сжить нас со свету.

   — Бирон не вас одних вооружил против себя. Вся Россия страшится того, что за семнадцать лет своего регентства, которые у него впереди, он сумеет признать настоящего императора неспособным к управлению и устранить его от престола. В этом ваши опасения имеют под собою, увы, известную почву. Но если бы и до того не дошло, то, распоряжаясь целых семнадцать лет кряду во время своего регентства государственною казною, он успеет разорить всю Россию, переводя её деньги на свои курляндские счета. Лично я наружно длительное время находился с герцогом как бы в дружеских отношениях и даже обязан ему за многое признательностью. Но благо государево для меня выше всех иных расчётов и соображений. Я заглушу в себе все былые дружеские чувства к герцогу и разделаюсь с ним во имя вашего избавления и во имя блага всей нашей державы!

Да, говоря о своих дружеских чувствах к герцогу, фельдмаршал был правдив. Только — не до конца. Ибо, произнося слова о благе отечества, он в первую очередь имел в виду своё собственное неудовлетворённое честолюбие.

Честно говоря, тогда, у постели умирающей императрицы, Миних подал свой голос в пользу Бирона, всецело рассчитывая на то, что и ему многое перепадёт от нового правителя. Более того, в нём вдруг вспыхнула надежда, что Бирон как бы удовлетворится титулом регента, а он, Миних, будет ведать всеми государственными делами. Причём в звании генералиссимуса всех сухопутных и морских сил!

Регент, увы, не исполнил желаний своего сподвижника. Впрочем, и ранее, ещё при живой Анне Иоанновне, Бирон, имея в своих руках всю власть, не очень-то ему благодетельствовал. Так, только что вступив с войском в Молдавию, фельдмаршал высказал пожелание, чтобы его сделали Молдавским господарем. А вернувшись на Украину, загорелся желанием носить титул герцога Украинского и подал об этом прошение через Бирона.