Герман Нагаев - Пионеры Вселенной Страница 4

– Возможно. Но нас не удастся обмануть обещаниями. Мы выполним волю Исполнительного комитета. Я с этим и пришел…

– Понимаю. Однако мне бы хотелось знать… Я хотя и не член Исполнительного комитета «Народной воли», но его агент. И в случае провала первым пойду на виселицу… Что в Зимнем? Неужели взрыв был слабым? Или не там заложили мину?

– Расчеты оправдались полностью, Николай. Взрыв разрушил перекрытия, и если бы царь не опоздал в столовую – с ним было бы покончено.

Кибальчич вздрогнул от этих слов.

– А что известно еще?

– Наши были у Зимнего – дворец словно вымер. Почти все окна со стороны Салтыковского подъезда выбиты взрывом. Даже на набережной многие дома без стекол…

– Ну, а наши? – с тревогой спросил Кибальчич.

– Я не имею права, – на миг замешкался Желябов. – Об этом осведомлены даже не все члены Исполнительного комитета… Однако ты должен знать.

– Нет, если… Я не настаиваю.

– Ты должен знать! – настойчиво продолжал Желябов и перешел на шепот: – Взрыв устроил наш агент Степан Халтурин, работавший столяром в Зимнем. Ему помогли скрыться, и теперь он вне опасности.

– Вот славно! Я очень рад. Дай пожму твою руку.

Желябов протянул широкую крестьянскую ладонь, и Кибальчич крепко обхватил ее тонкими белыми руками.

В передней мелькнул свет – хозяйка подошла к двери, спросила:

– Максим Петрович, не угодно ли чайку, у меня самоварчик вскипел.

– Благодарю вас, Анастасия Маркеловна, не откажемся. Я сейчас выйду.

За чаем, в шутливых тонах, он рассказывал Желябову о своей «болезни» и о том, как лечила его хозяйка «верным средствием». Но как только самовар и посуда были отнесены на кухню и в передней стало темно, друзья опять уселись на диван.

– Меня, Андрей, эти два дня мучили воспоминания и раздумья… В газетах пишут, что при взрыве погибло восемь солдат.

– Не восемь, а десять! – строго поправил Желябов. – Конечно, жаль! Они ни в чем не виноваты… Но что значат эти десять солдат в сравнении с бессмысленными, преступными потерями под Плевной? Ведь там, говорят, полегло тридцать тысяч! И все потому, что главнокомандующий, великий князь, хотел угодить своему великодержавному братцу в день именин и дал сражение, совершенно не подготовившись к штурму крепости.

– Это просто ужасно, Андрей. Но ведь там же была война!

– Мы тоже ведем войну, мой друг! И наша война важнее! Важнее потому, что мы воюем не за царя, а с царем!

– С этим нельзя не согласиться, – в раздумье сказал Кибальчич, – однако все-таки тяжело сознавать, что погибли невинные люди.

– Ни одна, даже самая малая, война не обходится без жертв. А ведь ты знаешь, что мы вступили в войну с тиранией и абсолютизмом.

– Да, да… но лучше не будем об этом, Андрей. Я чувствовал себя оба дня очень одиноко и много думал.

– Вероятно, опять одолевали мысли о каких-нибудь новшествах?

– Нет, не совсем… Я вспоминал прошлое. Когда-то мне хотелось выучиться на инженера, а потом уйти в народ и трудиться для него. Я мечтал создать для крестьян новые машины, которые бы помогали в обработке земли.

– Тебя снова потянуло к народничеству, от которого ты сам ушел к активной борьбе.

– Не совсем так, Андрей. Даже далеко не так.

– А что же?

– Порой мне хочется уйти от жестокостей и заняться мирным изобретательством. Я чувствую в себе способность и силу создать для человечества что-то очень важное, какую-то необыкновенную машину, которая не только сможет облегчить жизнь тысячи людей, но и вызовет всеобщий прогресс.

– Это интересно, Николай. Что же именно ты думаешь изобрести?

– Помнится, когда я ставил опыты со взрывчатыми веществами, меня поразило одно явление.

– Да? Какое же именно?

– Я как-то спрессовал порох, чтоб уменьшить объем заряда. Потом, в лесу, поджег пороховую шашку, чтоб определить силу взрыва.

– И что же?

– Взрыва не произошло. Порох вспыхнул и стал гореть жарким пламенем.

– Вот как? – удивился Желябов. – Что же из этого следует?

– Горящий порох выделяет огромную энергию… Я думал тогда и думаю сейчас, что, используя эту энергию, можно было бы создать машину-двигатель, которая бы приводила в действие паровозы и огромные пароходы, заменяя пар. Сократились бы затраты фантастически, и нам бы не пришлось вырубать богатырские русские леса.

– Весьма возможно. Эту идею необходимо осуществить, – горячо и страстно заговорил Желябов. – Однако не сейчас.

– А когда же?

– Вот уничтожим тирана, и тогда откроются широкие возможности.

– Ты в этом уверен, Андрей? – загораясь, спросил Кибальчич.

– Да! И ты должен быть уверен! Только вера в будущее, в светлое и прекрасное будущее может вдохновить нас на подвиг. А сейчас нужно трудиться, мой друг. Исполнительный комитет принял решение готовить новое покушение – подкоп! Подкоп под мостовой, по которой ездит царь.

– Значит, снова мина? – с некоторым недоверием спросил Кибальчич.

– Да! Как видишь, комитет возвращается к твоей идее.

– Я нахожу это разумным и готов сделать все, что от меня требуется.

– Спасибо, друг! Исполнительный комитет и не ждал от тебя другого ответа. Спасибо!

– Это я должен благодарить за доверие.

– Полно, Николай. – Желябов обнял друга. – Есть еще одна мысль, которую необходимо обсудить с тобой. Кстати, в осуществлении ее ты как раз и мог бы проявить свой изобретательский талант.

– Что же это за мысль?

– Видишь ли, Николай. На этот раз тиран должен быть казнен во что бы то ни стало. Мы не можем допустить осечки. В случае неудачи взрыва в ход будут пущены револьверы. А если и это не поможет, царя нужно прикончить кинжалом.

Кибальчич побледнел:

– Понимаю, но я едва ли гожусь… Впрочем, если комитет сочтет необходимым – я готов!

– Нет, ты не понял, Николай. Мне поручено обсудить с тобой вопрос о новом, более надежном оружии. Нельзя ли создать метательный снаряд, нечто вроде бомбы, которая бы взрывалась при падении на землю.

– Понимаю, чтоб ее можно было бросать не военному человеку?

– Вот! Вот! Но чтобы она обладала большой разрушительной силой и могла поражать наверняка. Это возможно?

– Надо подумать. Пока в мире ничего подобного не существует.

– Подумай, друг. Такую бомбу необходимо создать. Если ты ее изобретешь, – это будет огромный вклад в революционную борьбу. Мы бы легче осуществили свою цель и обошлись бы без напрасных жертв.

– Да, да, безусловно. Я буду думать над этим, Андрей. Вот тебе моя рука!

Желябов встал, взял руки Кибальчича в свои:

– Спасибо, друг! Желаю удачи!

– А как же с приготовлением динамита?

– Надо переждать… Сейчас ты уже можешь выходить из дому, но тебе категорически запрещается видеться с кем-либо из агентов комитета или появляться на тайной квартире. Ты сейчас бесценный человек для партии, и я, как член Исполнительного комитета, отвечаю за твою безопасность.

– Как же быть? Когда же мне будет разрешено?

– Когда будет можно, я дам знать. Ну, прощай!

Желябов оделся и, еще раз пожав руку Кибальчичу, ушел в ночь…

Глава вторая

1

Сергей Андреевич Стрешнев, несмотря на свою молодость и либеральность взглядов, был на хорошем счету у его превосходительства директора гимназии Крона. Важный, бородатый старик из обрусевших немцев, он не столько ценил знания Стрешнева и его способность увлекательно читать лекции, сколько учтивость и аккуратность. Именно за эти качества еще осенью он и рекомендовал Стрешнева репетитором в семью присяжного поверенного Верховского, одного из самых знаменитых адвокатов Санкт-Петербурга.

В назначенное время Стрешнев, застегнув новенький вицмундир на все пуговицы, в большом смущении вошел в роскошный кабинет, устланный дорогими коврами.

– А вот и вы! Отлично! Превосходно! – громко воскликнул сидевший за массивным столом крупный мужчина с черными дугообразными бровями и пышными баками. Он поднялся, окинул гостя быстрым наметанным взглядом и с приветливой улыбкой протянул руку:

– Рад, рад познакомиться. Слышал о вас весьма лестные отзывы… кажется, Сергей Андреич?

– Да, благодарю вас… Я тоже рад, – все еще в смущении сказал Стрешнев.

– Пожалуйста, чувствуйте себя свободно, Сергей Андреич, без всяких церемоний. Наши отношения должны быть простыми и дружескими. Ведь мы с женой вверяем вам Машеньку – самое дорогое и любимое существо.

– Спасибо. Очень славная девочка.

– Вот и расчудесно. Присаживайтесь. Потолкуем. Меня зовут Владимир Станиславович.

– Очень приятно. – Стрешнев опустился в кожаное кресло, Верховский сел рядом на диван, взял со стола инкрустированный ящик с сигарами:

– Не угодно ли, Сергей Андреич?

– Благодарствую, Владимир Станиславович, не курю.

– И отлично делаете. Отлично! Я тоже бросаю. Влияет, знаете ли, на голос… А мне ведь приходится ораторствовать… Ну-с, так ближе к делу… Чтоб не было между нами никаких недомолвок, давайте сразу и порешим все.