Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме Страница 4

Исфизари обратился к своим друзьям. Он сказал:

– Если я не прав, пусть рассудят они.

– Пусть! – согласился Омар Хайям.

Меймуни Васети всю ночь наблюдал движения светил. Его взгляд переходил от одного созвездия к другому. А в созвездии Близнецов он обратил внимание на некое свечение, которого не было прежде и которое никем не описывалось. В это утро ум его был поглощен более серьезными делами, нежели проблема холостяцкой жизни господина Хайяма. Он сказал, что никто не может сказать, когда мужчина влезет в хомут семейной жизни. А посему сегодня «заядлый» холостяк, а завтра «заядлый» семьянин. Не так ли?

– Господа, – сказал Исфизари, – наш уважаемый Хайям привел в дом прекрасную румийку с Кипра. Точнее, с невольничьего рынка. Но предупреждаю: она всего-навсего служанка в его доме. – И ухмыльнулся.

– Слышите? – сказал Омар Хайям. – Это сущая правда: именно служанка! И просьба не путать с госпожою дома, как называли жену в стародавние времена. И тем не менее я действительно в хорошем настроении, что, как вам известно, бывает со мною нечасто. Вы спросите меня: почему же у меня такое хорошее настроение? Не правда ли?

– Правда, – подтвердил Лоукари. – Нам небезынтересно знать по возможности больше о своем товарище и наставнике.

Лоукари был малоразговорчивым, сухощавым человеком, настоящим ученым и с виду, и по сути. Провести ночь под звездным небом, наблюдая за светилами, – что может быть лучше? Пожалуй, ничего, если не считать библиотеки, где время проходит еще быстрее за чтением книг. Книги и небесная сфера – вот две любимые стихии Абу-л-Аббаса Лоукари, которому совсем недавно исполнилось сорок три года.

– Ну что ж, – сказал Хайям, – не скрою причину своей радости. – Он прошелся неторопливым взглядом по лицам своих друзей. – Я знаю, что вы только что подумали обо мне и какое при этом слово произнесли про себя. Я знаю это слово, если даже начнете отпираться. – Хайям прищурил глаза, подбоченился, слегка согнувшись в пояснице. – Вы сказали про себя: «женщина». Вы сказали: женщина – причина его радости. – И замолчал, словно ожидая, что его начнут упрашивать продолжать рассказ.

Но все почтительно молчали. Эти воспитанные люди не торопили собеседника, не выказывали своего нетерпения. Они умели ждать…

Хайям махнул рукой. И сказал.

– Женщина – сама собою. Она всегда приносит радость, особенно если ты купил ее по дорогой цене, особенно если вызвал в ком-нибудь зависть и ревность. Но я сейчас не о женщинах. Я всю ночь думал о линиях – самых различных и больше всего о параллельных. Да, да!

– Может быть, мы сядем? – сказал Васети.

В самом деле, почему бы не сесть и не поговорить по душам? А то получается как-то на ходу…

– В таком случае я не скоро отпущу вас от себя, – серьезно сказал Хайям. – Да, да! Потому что эти самые параллельные линии, которые вот уже полтора десятка лет не выходят у меня из головы, – славные линии. Но в довершение ко всему это линии таинственные. Однако я это скорее добавляю для себя, чем для вас. Ибо вы не хуже меня осведомлены об этом. Вот эти самые линии – причина особой радости. Клянусь аллахом!

Ученые сели на ковер. А Меймуни Васети облокотился о небольшую горку жестких подушечек: ночная усталость сказывалась.

– Начнем с самого простого, – сказал Хайям, – с пятого постулата его величества Евклида…

Он замолчал. И все молчали. Ожидая, что Хайям продолжит свою фразу, завершит свою мысль… А он спросил:

– Кто помнит пятый постулат?

Попробовал было припомнить Васети, но где-то на середине осекся. Лоукари тоже запутался в начальной фразе. Хазини сказал Хайяму:

– Зачем ты нас испытываешь? Тебе ничего не стоит прочитать наизусть.

Действительно, память у Омара Хайяма была потрясающая: стоило ему раз пробежать глазами какой-нибудь текст, как он мог с удивительной точностью воспроизвести его спустя месяц или год. Хайям порою даже хвастал немножко этой своей памятью…

– Так слушайте же, – сказал он и процитировал дословно Евклида на арабском языке (из книги, написанной в Каире): – «И если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы меньше двух прямых, то продолженные эти две прямые неограниченно встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых».

Цитата была прочитана без запинки.

– Так, – проговорил Хазини. – А дальше?

– Дальше? Дальше значительно сложнее. Полтора десятка лет тому назад… Нет, еще раньше, там, в Самарканде, я начал решать эту задачу…

– Какую? – спросил Васети.

– Я же сказал: пятый постулат Евклида…

– А зачем ее решать?.. Постулат есть постулат. Это все равно, что доказывать: трава зеленая, а песок серый.

– Не совсем так, – возразил Хайям. – Ты полагаешь, Меймуни, что все те, кто рассматривал этот постулат как теорему, требующую доказательств, были дураки?

Васети сказал:

– Тогда остается предположить, что сам Евклид поместил свой постулат не туда, куда следует…

– Пожалуй, так.

Ученые переглянулись: что это Омар вдруг решил уличать Евклида в неточности? Евклида надо принимать, как он есть. Евклид – бог в геометрии. Вот и все!

– Друзья, – сказал Хайям. – – Наукой занимается человек. А человеку свойственно ошибаться, каким бы он ни был великим. Я не могу понять: почему бы не подвергнуть доказательному рассмотрению этот самый, я бы сказал, пресловутый пятый постулат?

– Очень просто! – Васети потер лоб. – Тогда придется построить новую геометрию.

– Необязательно, Меймуни… Доказать – значит утвердить Евклида в самой его основе… Я понимаю, когда Евклид пишет, что «все прямые углы равны между собою» или «ограниченную прямую можно непрерывно продолжать по прямой», – это не требует никаких доказательств. Это все слишком самоочевидно. А вот что касается двух параллельных линий, тут дело посложнее.

Меймуни покачал головою: дескать, не все понимаю. Остальные молчали, размышляя над словами Хайяма.

– Хаким, – почтительно обратился к Хайяму Исфизари, – вот уже более тысячи лет ученые пытаются, вернее, ломают свои головы над тем, чтобы опровергнуть или утвердить этот постулат Евклида. Но тщетно!.. Может быть, не стоит более заниматься этим и беспрекословно положиться на славного грека?

– Чтобы мысль застыла? – бросил Хайям.

– Нет, почему же? Для мысли простор безграничен. И для приложения ее к чему-либо можно найти массу разных способов.

Хайям налил в чашу воды из кувшина. Отпил глоток. Поставил чашу на столик.

Хазини сказал, что вполне согласен с хакимом. Если в голове засел этот самый постулат, если он будоражит, надо браться за него. Даже безрезультатность в таких случаях тоже можно посчитать за результат. Пусть тысячи лет ломали ученые головы. На тысяча первом году кто-нибудь да постигнет истину. И она может оказаться очень простою. Если постигнет… А ежели нет?..

Хазини переглянулся с Васети. Потом с Лоукари. Как бы ища ответа в их словах, которые готов услышать. Но ища поддержки, разумеется.

Хайям постукивал пальцами о столик и размышлял, не упуская ни единого слова друзей. Он ценил их ум, а еще больше – их откровенность. Они могли бы противоречить даже самому султану, если бы это могло послужить добром научной истине. Друзья не раз вступали в спор с уважаемым Хайямом, глубокоуважаемым хакимом.

Хайям упорно молчал.

– Если постигнет снова неудача, будут думать другие, – сказал Васети, пригубив свежей воды. – Мысль человеческая никогда не устанет, она будет работать вечно.

– Вечно? – задумчиво произнес Хайям.

– Да, дорогой хаким, вечно!

– Это хорошо…

Васети тихо засмеялся. Вечно – это хорошо? Но что такое вечность? Год, два, тысяча лет или тысячи тысяч?..

– Да нет же, – сказал Хайям, – вы не хуже меня знаете, что такое вечность… Вы же помните ту индийскую притчу?.. Ну, насчет алмазного столба.

– Разумеется, – сказал Лоукари.

Васети тоже кивнул. Утвердительно.

– Позвольте, – сказал Исфизари, – я что-то запамятовал… Какой алмаз? Какой столб?

– Ты это серьезно? – спросил Хайям.

– Вполне! Ну могу же я забыть кое-что? Или не могу?

Хайяму нравилась эта притча, и он с удовольствием повторил ее уже в который раз.

– Да ты, наверное, вспомнишь ее, – продолжал Хайям. – Это про алмазный столб… Одного мудреца спросили: что есть вечность? И он ответил: «Я не знаю, что такое вечность, но представляю себе один миг вечности». Его попросили объяснить, что есть миг вечности. И он сказал так: «Вы видите Луну? Вообразите себе столб из алмаза высотою от нас до Луны. А потом вообразите себе, что каждый день садится на вершину столба некая птица и чистит свой клюв об алмаз. Она при этом слегка стирает столб, не правда ли?.. Так вот, – продолжал мудрец, – когда птица опустится до земли, источив весь столб, это и будет миг вечности».

– М-да-а. Я теперь вспомнил эту притчу, – проговорил Исфизари. – Я слышал ее еще в детстве.