Елена Фёдорова - Расскажите, тоненькая бортпроводница. Повесть Страница 4

– Нет, только человеческие ножки считай, – приказывала бабуля.

Оля считала человеческие, потому что у стола вообще не было ног, а столешницу овальной формы, сделанную из редкой породы красного дерева, поддерживали четыре массивных льва с рыбьими хвостами вместо туловищ.

Бабушка рассказывала, что этот стол привезли из-за океана. Что принадлежал он какому-то богатому князю или графу, инициалы которого имеются в самом центре стола.

Улучив момент, Оля просовывала руку под скатерть и водила пальцами по большим, незнакомым буквам – инициалам, которые ей представлялись шрамами на теле бедного стола.

– Взрослым, наверное, стыдно за твои шрамы, бедный стол сороконожка, поэтому они прикрывают тебя скатертью, – тихо шептала Оля, водя пальцами по невидимым буквам.

Когда умерла бабушка, гроб поставили на стол, сняв с него цветастую скатерть, тогда Оля впервые увидела буквы, которые красовались в самом центре – SGM. Она аккуратно провела пальцами по каждой букве, отметив для себя, что «S» похожа на змею, «G» – на улитку, а «M» – на две горные вершины, где вечное молчание.

– А, может быть, – думала Оля, – эти буквы означают одинокого человека, бредущего извилистой дорогой в страну молчания…

Что на самом деле означали эти буквы-инициалы, для нее так и осталось тайной.

Бабушкин гроб стоял на овальном столе. Маленький на большом. В изголовье горели церковные свечи. А по бокам сидели сгорбленные старушки, одетые во все черное, пели заунывные песни, причитали и плакали.

– Так положено. Они ее душу провожают туда, куда надо, – цыкнула Тамара, когда ее сын Василий спросил:

– Мамка, зачем все это надо?

– А куда душе надо? – пискнула Оля, высунувшись из-за Васиного плеча.

– Помрешь, узнаешь. Нечего глупые вопросы задавать да под ногами вертеться. Идите вон в детскую комнату и не высовывайтесь, – приказала Тамара. – Не до вас.

Оля и Василий отправились в детскую, забрались на кровать, прижались друг к другу, немного поплакали, сожалея о бабушкиной смерти.

– Все зеркала тканью закрыли, чтобы никто не увидел того, чего не следует никому видеть, – вытерев нос кулаком, сказал Василий.

– А что там такого особенного? – поинтересовалась Оля.

– Мамка говорит, что в зеркалах открывается проход в бездну, – пояснил Василий. Он был на три года старше Оли, ходил уже во второй класс, гордился своими знаниями и смотрел на Олю свысока.

– Васятка, а давай попробуем заглянуть в эту бездну, – предложила она.

– Ты что, белены объелась? Или умереть, как бабуля, захотела? – зашипел на нее Василий. – Сиди тут на кровати рядом со мной. Да смотри, не вздумай спать. Когда покойник в доме, спать нельзя. С собой утащит, если уснешь.

Оля всхлипнула. Было обидно, что Василий про бабулю так нехорошо сказал: «покойник». Совсем не хотелось девочке верить, что теперь вместо бабушки останется лишь запах формалина, ладана и свечей.

Не спать всю ночь у Оли и Васи не получилось. Сон все-таки сморил их. Но, несмотря на все страшные Васины рассказы, во сне Оле совсем не было страшно. Наоборот. Сон был веселым и радостным. Бабушка варила клубничное варенье в своем любимом медном тазу. В саду на все голоса распевали птицы, а на белом с золотым ободком блюдечке лежала громадная клубничина, наполненная сладким сахарным сиропом. Алый сироп растекался по блюдцу, окружая клубничину со всех сторон.

– Нет, это не клубника! Это сердце, которое бьется, которое живет на белом фарфоровом блюдечке с золотым ободком… – воскликнула Оле и проснулась.

Так в шесть лет она поняла, что у всего есть начало и конец. И о том, куда уходят души, знают зеркала, но никому об этом не рассказывают, потому что говорить не умеют…

На Тамариной половине зеркала так и остались завешенными плотной тканью. И запах, страшный запах смерти остался, как напоминание о конечности всего живого.

Глядя на тетю Тамару, Оля постоянно вспоминала приснившееся ей сердце на фарфоровом блюдце, и думала о том, что блюдце никогда не станет живым, сколько бы сердец на него не положили.

Это знание причиняло девочке боль. Она бы с радостью отказалась от него и как прежде любила бы брата Ваську, слушала бы его страшные сказки, играла бы с ним в веселые игры, ходила бы на рыбалку и по грибы. А еще ей хотелось прижиматься к тете Тамаре, как раньше, и ждать, когда она положит на фарфоровое блюдце большущую, сладкую клубничину сначала маленькой девочке Оленьке, а потом большому мальчику Василию. И они с Васей будут облизывать свои ягоды и долго-долго ощущать сладкое послевкусие на губах и во рту.

Но… после бабушкиной смерти все пошло прахом. Дом умирал. Василий стал злым и не хотел больше играть с Олей.

– Вот еще выдумала, играть. Не до игр мне, – бубнил он. – Мамка говорит, что за новым домом догляд нужен. Ничего оставить нельзя. Ворье кругом только и ждет, что бы такое у хозяина стянуть, чем бы таким поживиться за чужой счет.

– О ком ты говоришь, Вася? Что это такое – ворье? – удивлялась Оля.

– Эх ты, деревня, – хохотал Василий. – Ворье – это значит воры. Куда не глянь, одни воры. Мамка тут как-то половик на забор повесила, так его стащили средь бела дня. А ты говоришь!

Оля ничего не говорила. Ей было обидно, что Васька изменился, что дом поделили, и он теперь умирает, что Тамара варенье перестала варить. А у мамы так вкусно не получается, потому что она крупные ягоды на варенье не берет, а заставляет Олю съедать их живьем, прямо с грядки.

Оля часто убегала на опушку леса и плакала, уткнувшись в мягкую траву, повторяя: «Почему? Почему? Почему?» Но ответа не было.

Однажды кто-то тронул Олю за плечо и тихо спросил:

– Кто тебя обидел, малышка? Почему ты так горько плачешь?

– Никто меня не обижал, это мне соринка в глаз попала, – вытирая слезы, сказала Оля, глянула исподлобья на незнакомого дяденьку и спросила:

– А вы кто?

– Я дядя Коля, – он улыбнулся.

– Тогда я тетя Оля, – ответила она.

– Замечательно! Давай с тобой дружить, тетя Оля, – он протянул ей руку. Она немного помедлила, поднялась, а потом, хлопнув его по ладони, стрелой полетела прочь, звонко крикнув:

– Догоняй, дядя Коля!

Вот так началась их дружба. С той поры они везде ходили вместе. На рыбалку, по грибы да ягоды, слушать соловьев, встречать рассвет, печь картошку, смотреть, как засыпает и пробуждается лес.

Мысль о том, что дядя Коля именно то человек, который ей нужен, пришла к Оле как-то вдруг. В свои восемь лет она еще не понимала, что такое супружеские узы, но была убеждена, что толстая тетя Люся совсем не пара дяде Коле. Вот и выпалила про мужа и про все остальное, не думая о последствиях.

Намного позже Оля поняла, что взрослые совсем не любят слышать правду, а говорят правду и того реже. Весь мир пропитан ложью, сладкой кроваво-красной ложью, разлитой на белом фарфоровом блюдце…

– Привет, девчонки, вы как всегда вовремя! Ипподром готов к встрече с вами, – проговорил Николай Всеволодович, поцеловав Олю в щеку. – Сегодня я вас познакомлю с моим помощником Максимом. Он вам даст верховых лошадей.

– Вы не шутите, дядя Коля? – Оля посмотрела на него с недоверием.

– Нет, милая моя, тетя Оля, я не шучу. Я человек слова, – он улыбнулся. – А ты, тетя Оля, слово своё держать умеешь? Не передумала еще меня своим мужем сделать?

– Передумала. Я тогда маленькая была, глупая. Не знала, что через десять лет состарится не только тетя Люся, но и вы. Еще я не учла разницу в возрасте, которая составляет двадцать пять лет. Но самое основное препятствие – это то, что мы родственники. Поэтому знакомьте нас скорее со своим Максом, – выпалила Оля, глядя мимо дяде Коли.

Она по-прежнему продолжала любить его той детской любовью, когда нет никакого стеснения и можно запросто забраться на колени, взлохматить волосы, ущипнуть за щеку, а потом затихнуть, свернувшись маленьким котенком и блаженно замурлыкать, чувствуя свою защищенность в объятиях сильного мужчины. Но разве об этом можно говорить вслух теперь, когда ей уже двадцать?

Нет. Она ни за что не откроет никому свой секрет, чтобы не попасть в липкую кроваво-красную жижу на фарфоровом блюдце. Ни за что…

Максим оказался грузным, лысоватым толстяком похожим на Винни-Пуха. Он расхаживал по конюшне, что-то мурлыча себе под нос.

– Привет, Макс, – громко крикнул дядя Коля. – Я привел к тебе своих девчонок, как договаривались.

– Вот и славно, – пробасил Максим. – Мне помощники очень нужны. Привет, девчонки! Берите скорее ведерки, да лопатки и вперед, стойла чистить.

– Что? – в голос завопили Ира и Оля. Такого они не ожидали.

– Навоз убирать, значит, не хотите? – рявкнул Макс.

– Не хотим.

– Значит, кататься мы любим, а саночки пусть дядя Макс возит, так что ли? Не выйдет, кумушки, не на того напали, – он сделал несколько шагов вперед.