Светлана Бестужева-Лада - Люди искусства Страница 4

Петербург выехало высокое посольство во главе с царевичем Хозрев-Мирзой, который вёз цену крови погибших русских – знаменитый алмаз «Шах», которым и поныне можно любоваться в Оружейной палате Кремля.

Николай I принял посольство со всей возможной пышностью и в ответ на витиеватую персидскую речь сказал всего семь слов:

– Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие!

Но тело одной из жертв «злополучного происшествия» везли в Россию куда медленнее и без особых почестей. Только 2 мая гроб прибыл в Нахичевань и был встречен русскими властями. 11 июня, неподалеку от крепости Гергеры, произошла знаменательная встреча с Пушкиным, описанная им самим в «Путешествии в Эрзерум»:

«Я пере; халъ черезъ р; ку. Два вола, впряженные въ арбу, подымались по крутой дорог;. Н; сколько грузинъ сопровождали арбу.

– Откуда вы? спросилъ я.

– Изъ Тегерана.

– Что вы везете?

– Грибо; да.

Это было т; ло убитаго Грибо; дова, которое препровождали въ Тифлисъ. Не думалъ я встр; тить уже когда-нибудь нашего Грибо; дова! Я разстался съ нимъ въ прошломъ году, въ Петербург;, предъ отъ; здомъ его въ Персію. Онъ былъ печаленъ и им; лъ странныя предчувствія. Я было хот; лъ его успокоить, онъ мн; сказалъ:

– Vous ne connaissez pas ces gens la: vous verrez qu’il faudra jouer des couteaux… (Вы не имеете представления об этих людях, вот увидите, в ход пойдут кинжалы)»

Нина Грибоедова долгое время не знала о произошедшей трагедии. Она по-прежнему жила в Тевризе, где ее оставил муж, и единственным ее утешением и развлечением были письма от него. Но после 30 января воцарилось молчание, понять причин которого юная женщина не могла. Сначала она пыталась успокоить себя рассуждениями о трудностях дороги из Персии в Россию, о возможной пропаже писем, и ее друзья всячески поддерживали в ней это настроение. Но наконец русский консул в Тевризе получил официальное сообщение о катастрофе…

Нине Александровне не решились рассказать страшную правду. Приехавший из Тегерана Мальцев, проявив чудеса выдержки, рассказал Грибоедовой, что ее супруг здоров, но слишком занят, поэтому не мог написать, а просил на словах передать его просьбу вернуться в Тифлис к родителям и там дождаться возвращения мужа. Пришло письмо от князя Чавчавадзе, сообщившего дочери ту же версию.

Терзаемая страшными подозрениями, шестнадцатилетняя беременная женщина подчинилась воле мужа и отца.

В родительском доме она была окружена любовью и заботой, но случай – болтливость заехавшей в гости родственницы – открыл страшную правду. В ту же ночь Нина Александровна до срока разрешилась от бремени ребенком, прожившим лишь несколько часов. Какое-то время врачи опасались за жизнь самой матери, но молодость и здоровье не дали ей воссоединиться с мужем.

Она встречала процессию с останками Грибоедова, прибывшую в Тифлис вечером 17 июля (почти через полгода после трагедии!). Сохранились свидетельства очевидца об этой сцене:

«Дорога къ городской застав; идетъ по правому берегу Куры; по об; имъ сторонамъ тянутся виноградные сады, огороженные высокими каменными ст; нами. Въ печальномъ шествіи было н; что величественное и неизъяснимымъ образомъ трогало душу: сумракъ вечера, озаренный факелами, ст; ны, сплошь унизанныя плачущими грузинками, окутанными въ б; лыя чадры, протяжное п; ніе духовенства, за колесницею толпы народа, воспоминаніе объ ужасной кончин; Грибо; дова – раздирали сердца знавшихъ и любившихъ его! Вдова, осужденная въ блестящей юности своей испытать ужасное несчастіе, въ горестномъ ожиданіи стояла съ семействомъ своимъ у городской заставы; св; тъ перваго факела возв; стилъ ей о близости драгоц; ннаго праха: она упала въ обморокъ, и долго не могли привести ее въ чувство».

На другой день состоялось отпевание в том же Сионском соборе, где совсем недавно проходило венчание Грибоедова и княжны Чавчавадзе. Даже митрополит, произносивший надгробное слово, не мог удержаться от слез, собравшиеся же в храме рыдали. Похоронили Грибоедова у монастыря святого Давида, прекрасным местоположением которого он всегда любовался, выражая желание найти себе здесь могилу. В последний путь Александра Сергеевича провожал чуть ли не весь город.

Позже вдова воздвигла на могиле Грибоедова скульптурный памятник со словами, подсказать которые могло только бесконечно любящее сердце:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя?»

Ее любовь пережила Грибоедова почти на тридцать лет. Нина Александровна осталась верна памяти покойного мужа и отклоняла самые лестные брачные предложения и в 1857 году была похоронена рядом с ним.

Увы, пожалуй она одна по достоинству оценила ту утрату, которую понесла Россия. Ужаснувшись страшной смерти великого человека, общество почти мгновенно забыло о нем. Не было ни стихов, прославлявших безвременно ушедшего талантливого писателя и дипломата, ни возмущения такой нелепой кончиной. Да и о вдове Грибоедова мало кто вспоминал: она же всего-навсего сохраняла ему верность и не совершала поступков, ускоривших его кончину. Она просто любила… а это скучно и неромантично. То ли дело Натали Гончарова!

И литературное наследство Грибоедова осталось практически неизвестным и невостребованным. Хотя он был талантливым поэтом, судя по немногим сохранившимся стихам, как, например, вот это:

«Я дружбу пел… Когда я струн касался,Твой гений над главой моей парил,В стихах моих, в душе тебя любилИ призывал, и о тебе терзался!…O, мой Творец!… Едва расцветший векУжели ты безжалостно пресек?Допустишь ли, чтобы его могилаЖивого от любви моей сокрыла?»

Стихотворение посвящено Одоевскому, близкому другу Грибоедова, сосланному в Сибирь за участие в декабристском мятеже. С моей точки зрения, оно ни в чем не уступает аналогичным произведениям прославленных поэтов.

Справедливости ради, следует все же сказать, что Грибоедов был не столько поэтом, сколько драматургом, причем его имя навеки связано лишь с одним единственным произведением. История мировой литературы знает немало таких примеров: Данте с его «Божественной комедией», «Дон-Кихота» Сервантеса, «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо. Эти авторы писали и другие произведения, но память потомков сохранила только лучшее.

Так же произошло и с Грибоедовым. Явно опередивший свое время, неспособный в силу своего характера сделать блестящую придворную и дипломатическую карьеру, что так блистательно удалось вскоре Горчакову, тезка Пушкина навеки остался в тени памяти потомков. Хотя, повторюсь, сделал для блага России много больше всех литераторов своего века вместе взятых.

Герой, безусловно. Но, увы, не своего времени.

Первостепенный талант

Очень любопытно, между прочим, что поэт, равный талантом Пушкину, оказался отодвинутым далеко на задний план по малопонятным причинам. Сознавая величие Пушкина, он в письме к нему лично предлагал ему «возвести русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Пётр Великий возвел Россию между державами», но никогда не упускал случая отметить то, что почитал у Пушкина слабым и несовершенным.

Они были близкими друзьями, но и этот факт как-то незаметно стерся из жизнеописания «Солнца русской поэзии». Позднейшая критика прямо обвиняла его в зависти к Пушкину и высказывала предположение, что Сальери Пушкина списан именно с этого человека.

Возможно. Пушкин не отличался большой щепетильностью и мог написать злую эпиграмму даже на близкого друга – что уж говорить об образе! Тем паче, что в стихотворении «Осень» друг-поэт явно имел в виду Пушкина, когда говорил о «буйственно несущемся урагане», которому всё в природе откликается, сравнивая с ним «глас, пошлый глас, вещатель общих дум», и в противоположность этому «вещателю общих дум» указывал, что «не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел».

Стихотворение осталось незаконченным – Пушкин погиб на дуэли. А Евгений Баратынский, дерзнувший критиковать самого Александра Сергеевича, был методично и последовательно затоптан критиками и пушкиноведами до состояния «один из поэтов времен Пушкина». Солнце русской поэзии, даже закатившись, выжигало все вокруг себя.

Попробуем все-таки восстановить превратившиеся в почти тени фигуры…

Один из самых значительных русских поэтов первой половины девятнадцатого века… нет, не Пушкин, не Лермонтов и даже не Денис Давыдов. Евгений Баратынский.

Большинство публикаций в литературных журналах и отдельных изданий 1820-х – 1830-х годов подписаны – Баратынский. Однако последняя подготовленная поэтом к печати книга стихов подписана: «Сумерки. Сочиненіе Евгенія Боратынскаго». В советское время преобладало написание фамилии поэта через «а», теперь вновь стало активно использоваться написание Боратынский; так его фамилия пишется в Полном собрании сочинений и в Большой Российской Энциклопедии.