Сергей Крупняков - По следам Листригонов Страница 4

– Да ладно, – ответил я в тон. И уже без обиды пошёл по тропе.

– Слышь, Барончик, – (он вспомнил мою студенческую кликуху)

– Ну что ещё… – Я, не оборачиваясь, остановился. И чёткая фраза впечаталась вслух:

– А ты и тут оказался сильнее…

Не оборачиваясь, я быстро пошёл по тропе. Туда, где мелькала маленькая фигурка сына. Он шёл по тропе так быстро, что догнать его оказалось не так уж легко.

– Вот, – я протянул сыну сто гривен.

– Откуда это? – Сын, из подлобья, взглянул мне прямо в глаза.

– Аркаша дал за хлебы…

Сын взял в руки деньги.

Мы стояли на запорошенной снегом тропе. А снегопад, задуваемый ветром, больно колол щёки. Был вечер. И влажный холод пробирал до самого донышка.

– Пошли, – сказал сын.

– Пошли, – ответил я.

Мы шли по тропе вдоль трассы. Машины с шумом проносились мимо. И уже почти ничего не было видно, кроме белого, с ветром косого снега, света и ветра от проезжающих мимо машин.

Неожиданно Саня бросил деньги в снег, и, не сказав ни слова, пошёл дальше.

– Ты, что, сын? – Я поднял деньги, – ты что?

– Что, что? – Слёз на глазах, как и не бывало. – Не понятно?

– Да, оно, конечно, понятно, да умно ли? – Я хотел, было, обнять, приласкать сына. Но он мягко отстранился.

– Знаешь, что?

– Ну, что?

– А вот, что, – он побежал по тропе к тому месту, где бросил деньги.

– Да вот же они, – я протянул сыну сотку.

Саня взял её, немного подумал.

– Пошли…

– Ну, что ты ещё придумал?

– Пошли. Сегодня я начальник, так?

– Вроде, ты…

– Тогда пошли.

И он быстро пошёл вперёд. У ближайшего магазина он остановился.

– Я начальник?

– Ну, ты, ты!

Он, ни слова больше не говоря, забежал в магазин. Вскоре он вышел, держа в руке разменянную сотку.

– Пошли. – Только и сказал он, и быстро, почти побежал по тропе к гаражам.

Но дверь в гараже Аркаши оказалась заперта.

– Ну, ничего. – Саня отсчитал девять рублей и пятьдесят копеек. А остальные деньги просунул в щель гаражной двери.

…Мы шли и молчали. И не о чем было говорить. И так всё было понятно. И радостно было на душе за сына. А снежинки всё падали и падали на мартовскую землю. Большинство из них таяли на уже слегка прогретой мартовской земле. И ясно было, что, сколько снега бы не навалило, всё равно, земля уже почуяла запах весны и тепло солнца. И заморозить её, и сковать льдом надолго, уже просто невозможно.

– Сын, – тихо спросил я, – А полтинник-то за что набросил? Хлебы-то по полтора рубля…

– За доставку, – усмехнулся Саня. Хотя, конечно, и за качество надо бы! Да ладно уж, не обеднеем. Это ему на бедность…

– А что за идея то? – Сын довольный, сытый, сидел у телевизора и разнузданно разбазаривал драгоценное время.

Я в это время совершал собирательные действия: сносил в одно место всякую яхтенную оснастку.

– Тем, кто транжирит время у «ящика», я идеи, бесплатно, не выдаю.

– И «Дискавери», тоже для дураков? – срезал меня сын вопросом…

– Ну, ты и хитрец… нет, «Дискавери» для умных. Но дай срок, не увидишь ты её, как своих ушей… Нормализуют положение.

– Да, ладно…

– Проверишь, – напророчил я на свою голову. – Да, кстати, о «Дискавери» Ты как думаешь, чего это я так активно рою по яхтенным сусекам?

– Да понятно… яхтенный зуд… весна на дворе!

– Ах ты, мерзкий старикашка!

– Ну, вот, и пошутить нельзя.

– Да можно, можно! Кстати, кто сегодня начальник? Вроде как я? Сын сказал это в надежде, что увлечённый делом папаня всё, как всегда забыл…

– Нет! На этот раз, я! А коли так, изволь подчиняться! Бронзу почистить, надраить, нержавейку, пастой ГОИ отполировать!

– Есть, капитан! – Сын с трудом оторвался от телевизора. Но законы были незыблемы: хочешь командовать, изволь и подчиняться!

Все причандалья были под рукой. И мы привычно устроились на ковре у телевизора.

– Вы не против, любезнейший?

– Работайте, – милостиво согласился сын. – Так что, за идея, в конце концов?

– Идея всё та же – как нам снискать хлеб насущный?

– Ну и?

– Отвечаю: яхта у нас есть?

– Громко сказано…

– И всё же, есть?

– Ну, есть…

– Люди летом кататься хочут?

– «Хочут, хочут»!

– Вопросы есть?

– Есть. Как ты себе это представляешь на нашей старушке?

– Слушай, деятель, кто сегодня начальник?

– Ну, ты…

– Без ну… уважаемый. Ближе к делу! – Сын прекрасно знал, кому, когда, и какой тон был к лицу, и всё же выкаблучивался.

– Так вот, лошадь оскорбляет тот, кто не решается оскорбить хозяина. «Гикия» не такая уж и старушка! Большое дело – корпус шестьдесят четвёртого года, зато дизель шестьдесят пятого! И вообще, я считаю, что наша «Гикия» лучшая шхуна всего южного побережья Понта Эвксинского!

– Ну, ты скромняга, папаня… Может, скажешь, и всего Северного полушария?

– Опять умничаешь? Не надоело?

– Я давно говорю – ближе к телу…

– Ты маленькая обезьянка…

– Сам учил!

– Так вот, о деле. Чего нам не хватает…

– Ох! – Многозначительно всплеснул руками сын… – Уж я-то знаю, чего нам не хватает… – Он сделал многозначительную паузу, и, не дав мне ответить, запричитал:

– В дизеле трубки менять надо?

– Надо.

– Сливная пробка воду травит?

– Травит…

– Рубка течёт?

– Течёт…

– Паруса не отлажены?

– Есть такое дело…

– А комфорт?

– Комфорта ноль…

– Продолжать? – Сын опять вошёл в роль начальника.

– Научил я тебя на свою голову… можно повежливее? – Сказал это, а в душе, конечно, радовался, что сын был уже готовый капитан. – Говорю вежливо, любезный… папаня! Работы, там, на пять лет на пять.

– Ну, это ты загнул… на два месяца!

– Минимум, на три… по самым скромным меркам!

– Три не три, а два с половиной месяца у нас есть,… так что завтра за работу – на причал…

– А может, сегодня? – Сын лукаво приподнял бровь.

– Нет, уж, сегодня я начальник… Вот завтра навлавствуешся всласть… А сегодня постираем паруса! Вопросы?

– У матросов нет вопросов!

Поздно вечером, когда паруса уже были постираны, и висели на улице для просушки, мы так и заснули на ковре у телевизора.

Была лунная ночь. Весна набирала силу. И тёплый ветер гнал с юга редкие светлые облака.

Прошло пять лет. Чего нам стоили эти годы – я даже не осмыслил до сих пор. А что было дальше? В начале октября 2003 года случилась со мной оказия – мой старый, надёжный дизелёк SABB, не выдержал, и сдал окончательно. Ясно было: застрял я у причала надолго. Впрочем, я не очень-то огорчился – Балаклава сказочный городок.

Причал, где прильнула моя «Гикия», находился у самой бухты, прямо под Генуэзскими башнями.

Обычно, после тяжкого общения с болотами, гайками и коленвалом, я заканчивал рабочий день под тёплым душем. Одевшись во всё чистое, я залегал в спаленку на отдых. А это, скажу я вам, большое удовольствие, в контрасте: промасленный моторный отсек, и белоснежно чистое бельё спаленки. Вот тут то и ждал меня Куприн. Конечно же, я начал с «Листригонов». И поразительное чувство посетило меня. Я явственно ощутил присутствие Куприна. Этого удивительного и загадочного человека. Так было и в тот вечер.

Мне показалось, что «Гикия» слегка просела. А, может быть, это была волна? Выходить из уютной спаленки было лениво. Я просто окликнул: «Кто там?»

«Некто», молча, устроился на сидушке. И тут я услышал: «А-а-а,… опять читаешь? Не очень-то уши распускай… Ежели мог бы, с удовольствием кое-что выбросил бы за борт! – И «Листригонов» тоже? – Спросил я робко, хотя сознаюсь, что мурашки пробежали у меня-то спины к затылку и обратно.

– Нет! Вот тут дудки! «Листригоны» – это святое!

– А что же тогда?

– Думал ли я, тогда, во что всё это выльется? Подгоняемый бедностью, страстями, и стадным течением мнений! Помню, во всей России, не нашлось палача, чтобы казнить, уж – не помню, какого-то смутьяна – убийцу! А мы кричали: Николай Кровавый! Сатрапы!

И что же эти несатрапы? Не задумываясь, море крови пятом годе пролили. А я сдуру государю императору письмишко в пьяном виде откатал! А потом ещё и возмущался, что меня из Балаклавы турнули. Да черкани я такое письмишко в году двадцать пятом, в соответствующий адрес, что б от меня осталось? Жили за государевой спиной, как дети избалованные! Конечно, Николай умишком не блистал! Это то и гложет! И всё же, кто бы рискнул тогда безнаказанно обидеть русского поданного? А теперь…

– И когда вы это поняли?

– Уже в восемнадцатом годе, когда за очерк свой попал к бльшевичкам на нары! Вот тут и задумался, чем мы все рисковали, и что на что променяли! Я уж, не говорю, про эмиграцию… Лягали все, кому не лень… И плевали, за то, что дали себя обмануть, как дураки последние… И поделом… Как говорят: «Дураков, и в алтаре бьют!»

– И что же? Выходит…

– Нет, ни о чём я не жалею, и ни от чего не отказываюсь, кроме одного: все свои вещи я написал бы… Как бы это сказать поточнее. В общем, ежели ты носишь имя русского писателя, – у тебя должен быть один поплавок, одна стрелка компаса, одна путеводная нить – это любовь и верность к Родине. К корням своим, к Роду своему. К Руси, какая бы кровь не текла в жилах твоих.