Мальчики - Дина Ильинична Рубина Страница 4

лицом, бережно обнимая каминные или настенные, или интерьерные, или волоча на спине напольные – триста восемьдесят восьмые – особенно редкие, прямо драгоценные часы, которые он выкупил у хозяев по совсем пустяковой цене. И не вопи, Зельда, ша, вот тут есть местечко между креслом и подоконником, а если не встанет, то кресло долой: кому здесь рассиживаться? Зато послушай этот бой – послушай этот бой: серебряное горлышко его выводит, и так потаённо, так издалека, будто ангел с небес, – чистый ангел!

Весь дом звучал…

Он звучал днём и ночью, неустанно отбивая, отзванивая, выводя обрывки мелодий, выпевая и звонко отстукивая серебряными молоточками четверти и половины, и весомый полный час.

Зельда называла свои дни и ночи «сумасшедшим домом», но точно как бывалые санитары в доме скорби не обращают внимания на крики, стоны и визг умалишённых, так и вся семья Страйхман спала как убитая под звон и бой, и протяжный гуд, и чирик-чирик, и наперебойное «ку-ку!» и звяканье рюмочек, и короткую паровозную одышку, и туманный гул пароходной рынды, и витиеватую трель волшебной флейты, и виолончельный вздох усталых пружин… Обитатели этого дома годами, десятилетиями плыли в ночи, сопровождаемые добрыми голосами старинных часов, а прожитые их предками жизни призрачными часовыми охраняли границы их снов, пока неустанное время отбивало полный час, четверти и половины…

* * *

Любая страсть, любая одержимость делом ли, удовольствием или собранной дедом и отцом громоздкой коллекцией часов может утомить человека не заинтересованного. Вполне достаточно нескольких слов о наследственном безумии хозяина дома на Рынковой улице, чтобы читатель составил себе представление о плотности заселения тикающими механизмами этой, в сущности, не огромной квартиры. Но…

Но как не перечислить, как не описать, хотя бы словечком, отдельные жемчужины фамильного наследия zegarmistrzа, Абрахама Страйхмана!

Были здесь изрядной ценности каминные часы из первых французских, еще с 1760 года, что работали до восьми дней без завода: готический замок из редкого сплава латуни и серебра. Фаянсовый циферблат (расписанные вручную римские цифры, серебряные стрелки, оплетённые чернёной вязью) помещался в башне, по зубча́той площадке которой двигались двое часовых, каждый час меняясь местами. Причём серебряные их фигурки были выточены с таким ювелирным мастерством, что на лице каждого (а они были абсолютно идентичны!) можно было заметить лихо закрученные усы и окладистую бороду, волосок к волоску. Пока они плыли навстречу друг другу, слегка покачиваясь в бороздках, часовой механизм негромко выпевал французский военный марш XVII века «M’sieur d’Turenne»:

M’sieur d’Turenne a dit aux Poitevins

Qui a grand soif et lui demande à boire…

В семье часы так и именовались: «Мсье Тюренн», были просты в заводе, запускались по пятницам, перед Шаббатом.

Красное дерево, золочение, бронза – какая разница, что за материалы пошли на изготовление следующего чуда, если каждый гость просто застывал на пороге гостиной при взгляде на эти австрийские часы: на витые колонны, портик и арку голубого фарфорового циферблата, над которым с двух сторон нависали два полуголых ангела с лукавыми лицами, далёкими от святости. В семье эти часы носили прозвище «Два прощелыги». Их обожала кухарка Зося. Трогать не смела, это никому, кроме отца, и не дозволялось, но, проходя мимо, умильно крестилась и говорила: «Ну до чего ж чертовские рожи у этих ребят!»

В углу стоял Thomas Schindler, Canterbury – эпоха правления короля Георга III – английские напольные часы, музейный экземпляр. Они носили простое и гордое прозвище «Монарх», и восхищённому зрению некуда было деться от избыточности рококо: тут и медный циферблат с изысканной гравировкой на посеребрённом круге, и по всему корпусу золотые накладки в виде морских коньков, дельфинов и ветров, дующих сквозь щёчки-мячики кипящими струями, как из брандспойта.

Рядом с этой золочёной ярмаркой стихий с камина глядело само благородство: старинные французские часы, ампир, бронза, севрский фарфор; на лазурном гребне застыл воинственный греческий бог третьего ранга – голышом, но в шлеме и с копьём в поднятой руке.

Главным украшением гостиной был большой картель с браслетом и консолью из шпона палисандрового дерева – стиль Регентства, период Наполеона III. Перед этими часами гости застывали, совершенно очарованные: корпус из прочеканенной бронзы нёс на себе целую поэму образов: листья и грозди вперемешку с целой стаей мелкой лесной нечисти – каждая фигурка отлита отдельно, каждая наособицу, а вместе – сложная композиция. Венчала всю эту королевскую рать чаша Святого Грааля – непременный божественный атрибут династии Меровингов. Дед Абрахама привёз эти часы из Любека лет пятьдесят назад. Каждый час они подавали голос протяжным скрипичным арпеджио, вопросительно замирая на самой высокой ноте.

…Ну-с, побежали, побежали дальше…

Были в коллекции резные деревянные избушки и пагоды, и миниатюрные храмы с портиками, башенками, флагштоками; с медными и серебряными аппликациями, с алтарными рогами многих оттенков разнообразной древесины. Были каминные часы в фарфоре и дереве, и часы, выполненные в технике ормолу, украшенные резьбой и фигурами античных персонажей – каждый со своей физиономией и своим нравом.

О, это население часовой империи: зевсы и адонисы, артемиды и вулканы, фавны и нимфы, русалки и тритоны; целый дивизион разномастных ангелочков, вездесущих, как мухи; целый табун летящих коней; целая стая орлов и лебедей; целая псарня гончих; целый прайд львов; наконец, целых три Леды – две бронзовые, одна чугунная-позолочённая, – в изнеможении поникших под могучими лебедиными крылами…

В столовой, на стене издавна жили часы-фонарь с Британских островов: квадратный корпус из латуни, большой круглый циферблат, колокол глубокого печального тона. Середина XVI века. Под скорбный голос «Фонаря» Абрахам листал газеты, помыкивая, почёсывая бровь, качая головой и задумчиво бормоча своё: «Мне это воняет»…

…Однако следуем дальше, ибо коллекция трёх поколений Страйхманов одушевляет каждый угол, каждый закуток этой квартиры.

Все четыре стены комнаты Голды, старшей дочери Абрахама, демонстрировали весёлый оркестр настенных часов, сработанных в стиле музыкальных инструментов: банджо, лютней, гуслей… Кроме того, здесь бытовали тринадцать (!) часов с кукушкой, – и когда птички показывались в круглых или квадратных оконцах, вся комната перекликалась и похохатывала их оживлёнными глуповатыми голосами. Тут же висели «картинные часы», вписанные в позолочённую раму в стиле бидермейер. Эту диковину Голда выпросила у отца ещё в восьмилетнем возрасте на свою свадьбу. «Скоро ли та свадьба!» – улыбаясь, заметил отец. Никогда ни в чём не мог отказать любимице. «Не волнуйся, не за горами», – парировала языкатая девчонка.

В комнате пятилетней Златки, как наиболее крепко спящей особы, стояли по углам три «генерала». Двое были похожи, как братья: узкобёдрые стройные гренадеры, напольные часы английского мастера