Наталья Нестерова - Стать огнем Страница 40

Доктор план Марии Егоровны одобрил, и вызванная снова к нему в кабинет Нюраня слушала, как он расписывает ей дальнейшую судьбу.

— Вам следует отправить в Омск запрос, чтобы получить дубликат о вашем образовании. Без этого документа мы можем вас оформить пока только санитаркой. В больницу при сахарном заводе, это в пятидесяти верстах от Курска. Сейчас туда как раз отправляем медикаменты…

Доктор говорил и писал сопроводительную бумагу Нюране. Она открыла рот, чтобы спросить, но вместо слов вырвался такой ик-визг, что доктор испуганно вздрогнул, взмахнул руками, и чернила с пера ручки мелкими брызгами оросили его лицо и халат.

— Молчи уж! — велела Мария Егоровна Нюране, промакивая салфеткой докторское лицо.

То же самое она делала во время операций, только пот не оставлял фиолетовых разводов и хирург не выглядел клоуном. Правильно не оставили эту девку в городской больнице!

Нюраня захлопнула ладошкой рот, так и не вымолвив ни словечка, только сотрясалась от икоты.

Мария Егоровна лично проводила ее до саней, в которые уже погрузили два ящика, и места Нюране осталось совсем мало, узлы пришлось в обнимку держать. Возница, закутанный в тулуп с головой, что-то буркнул — не то поздоровался, не то выразил неудовольствие наличием пассажирки.

— Кланяйся от меня Ольге Ивановне, — попрощалась медсестра. — С начальницей тебе повезло.

— И-ик! — вырвалось из Нюрани. — Благодарствуйте! — быстро проговорила она, пока не дернулась от очередного «ик!».

— Трогайтесь! — махнула рукой Мария Егоровна.

Санитарка

На место прибыли поздно ночью. В дороге Нюраня спала-куняла. Полдня, проведенные в городе, измотали ее больше, чем двенадцать часов работы в страду на поле. Возница, так и не посчитавший нужным вести с пассажиркой разговоры, несколько раз останавливался справить нужду. И делал это, хам расейский, прямо возле саней. Нюраня попробовала в сторону отойти, увязла в сугробе, пришлось тоже за санями приседать.

«Начальница, с которой повезло», встретила нелюбезно. Когда разгрузили сани и вошли в дом, прочитала выданную доктором бумагу, поднеся листок к лампе-коптилке. И заговорила вредно:

— По штатному уложению, данному медицинскому учреждению положены врач, фельдшер, акушерка, медсестра и две санитарки. Я акушерка и в единственном лице здесь.

— Не знаю, — ответила Нюраня. — Я прислана для повышения квалификации.

— Чего?

— Вы, тетенька, не яроститесь! Я как бы медицинская сестра, но без документов, которые ограблены.

— Я тебе не тетенька! Меня зовут Ольга Ивановна.

— Анна Еремеевна.

— Как это «документы ограблены», Анна Еремеевна?

— В пути следования из Сибири.

— Только сибирской дуры мне не хватало!

— Вы сначала меня в деле испробуйте, а потом обзывайтесь.

— Испробую, не сомневайся!

С момента бегства из дома Нюраня увидела множество новых лиц. Она прежде жила в закрытом обществе, где чужанин (незнакомый человек) — событие. Ее, непривычно испуганную, передавали по цепочке: Марфа — Камышину, он — дяде Проше, потом извозчик, доктор курский и Мария Егоровна, теперь Ольга Ивановна. За нее решали, не спросив ее мнения, руководили, как последней деревенской тетёхой. Она и была деревенской, но выступать тетёхой не желала. Она чувствовала, что все эти чужие люди, хотя и желавшие ей добра и, возможно, сотворившие добро, забирают у нее внутреннюю силу, делают слабой и беспомощной. Точно раздевают. Перед лицом фельдшерицы-акушерки Нюраня собрала волю и нагрубила, то есть в ответ на грубость не сдержалась. Хотя это было недальновидно. Сейчас Ольга Ивановна выставит ее за порог — и куда податься?

— Есть хочешь? — спросила Ольга Ивановна.

— Очень!

Нюраня с утра маковой росинки не проглотила. Но то, что поставила перед ней Ольга Ивановна, вряд ли свиньи стали бы есть. В миске, наполненной мутью, плавали серые перья капусты и обрезки гнилой на вид моркови. Нюраня решилась попробовать и чуть не выплюнула — вкус оказался еще хуже вида. Откусила от предложенной горбушки хлеба — на зубы налипла глинистая масса.

— Ты, я вижу, по-другому привыкла питаться? — усмехнулась Ольга Ивановна.

Нюраня молчала, не смея обругать угощение.

— Тогда тебе у нас понравится. — Ольга Ивановна забрала миску и старательно, чтобы ни капли не упало, вылила ее содержимое в казанок. — Пойдем, покажу, где спать будешь.

Ночью Ольга Ивановна показалась Нюране древней старухой. При свете дня Нюраня скосила ей десяток годов, но за пятьдесят — точно. Когда спустя некоторое время она узнала, что Ольге Ивановне сорок один год, была потрясена. Это как же судьба должна была измочалить человека, чтобы он раньше времени настолько исстарился!

Судьба Ольге Ивановне действительно выпала тяжелая, хотя вначале складывалась на зависть благополучно. Дочь мелкого чиновника, она окончила акушерские курсы и вышла замуж за молодого врача по страстной любви.

Они трудились в земской больнице, у них родилась дочь. Думали, что первенец, потому что детей хотели много: столько счастья, сколько у них было, грешно копить, надо тратить, дарить. Они не участвовали в революционном движении, но разделяли устремления толстовцев и верили в давно многих разочаровавшие идеалы народничества. Они исповедовали теорию малых дел, также опровергнутую великими умами.

Каждое утро муж просыпался со словами: «Сегодня мы снова кого-то спасем, избавим от страданий». Ольга с улыбкой обязательно над ним подтрунивала: «Вчера привезли мужика, завшивленного до такой степени, что я велела поместить его в сарай». «Добро вшей не боится!» — вскакивал с постели муж.

Они презирали богатство, покупали на свои деньги саженцы и возделывали сады, боролись с холерой, тифом, малярией в эпидемотрядах, строили школу, читали крестьянам лекции о пользе чистоты и организовывали благотворительные концерты.

Революцию восприняли радостно — как новую светлую эру новых людей. А потом началась Гражданская война, окрасившая самых сильных и умных новых людей в два цвета — белый и красный. Белые увели мужа — призвали в армию. Больше Ольга Ивановна его не видела и ни одной весточки не получила. Победили красные, она превратилась в белогвардейскую жену.

Добрые люди шепнули: «Беги!» И она побежала, превратившись в щепку, которую несколько лет носило в мутном потоке, пока не выплюнуло в больничке при сахарном заводе, давно не работающем, в Курской губернии. Подойдя к зеркалу, рассматривая свое отражение, Ольга Ивановна так и подумала: «Щепка».

Дочь к тому времени уже два года как умерла от тифа. Ольге Ивановне осталось только служение, только верность их с мужем наивным юношеским принципам: делать добро. Глядя на Ольгу Ивановну, сухую и темную лицом, словно корой покрытым, слыша ее голос, в котором отсутствовало сострадание, никаких «потерпи, миленький», «сейчас станет легче, голубчик», — трудно было предположить, что эта женщина в память о муже, и чтобы не сойти с ума, и чтобы отомстить кому-то, безжалостно разрушавшему ее жизнь, служит добру.

Ольгу Ивановну приводила в замешательство Анна Еремеевна. Девушка прекрасно показала себя во время сложных родов, даже внутривенные диффузии умела делать. Но когда ей было велено поставить клизму мужику с подозрением на непроходимость кишечника, побледнела и чуть не сбежала. Кружку Эсмарха, то есть клистир, явно впервые видела. Анна Еремеевна ничего не смыслила в химии. Про кислород заметила: «Им вроде дышат?», а железо считала исключительно металлом. Не имея понятия о химических элементах, она знала латинские наименования основных медицинских препаратов и вполне прилично готовила порошки, мази и настойки. Она профессионально накладывала повязки, смыслила в травматологии, даже предлагала сделать вытяжение при переломах костей со смещением, но элементарный анализ мочи поставил ее в тупик. Могла вынести правильный диагноз кожного заболевания, не путала крапивницу с рожистым воспалением, а стригущий лишай — с розовым, и выказывала подозрительное неведение в организации деятельности медицинского учреждения. Этому медсестру учат прежде всего, а потом она закрепляет полученные знания на практике в больнице или в клинике. Беспомощность Анны Еремеевны в базовых вопросах была не просто подозрительна — она не лезла ни в какие ворота.

Анна Еремеевна проработала два месяца, когда Ольга Ивановна велела ей поставить судно лежачей больной с пневмонией.

— Судно? — переспросила Анна Еремеевна. — Корабль?

— Пароход! Идем!

Ольга Ивановна привела ее в кладовку, где хранился инвентарь, и ткнула пальцем в фаянсовое судно. Анна Еремеевна взяла его, явно теряясь в догадках, куда это ставить больной. Полнейший абсурд! Все равно что дать повару в руки кастрюлю, а он не будет знать, что с ней делать.