Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1 Страница 40

— Напиши народу воззвания, выступай с речами во всех моих владениях. Грози и карай моим именем ослушников, а я завтра же пошлю приказы в села, о божий человек. Только учи их добру и шариату. Внушай им, что власть и шариат необходимы людям… — путаясь в словах, охваченный восторгом и старческой болтливостью, бормотал шамхал.

— А некоторые люди говорили, что ты проповедуешь уничтожение власти богатых… Будто ты призываешь нищих и бездомных людей убивать своих ханов и мулл? Говорят, ты искал даже самого Сеида-эфенди? — вдруг сказал Сулейман.

Это были его первые слова, обращенные к Гази-Магомеду.

Мехти-хан удивленно поглядел на сына, но Сулейман, не обращая на отца внимания, продолжал:

— Говорят, ты даже писал об этом бумаги?

— Тебе неверно сказали мои слова, Сулейман-эфенди! Все, что я говорил и писал, все это написано в несомненной книге, и я только повторяю народу эти слова, ничего другого я не говорил. О том, что богатые должны помогать бедным, кормить голодных, не кичиться своим богатством и помнить бога, сказано там. Во второй главе несомненной книги пророк говорит: «Те, которые раздают свои богатства на пути божием и не сопровождают свои милости упреками и дурными поступками, будут иметь от бога награду. Они уподобляются зерну, которое производит семь колосьев и из которых каждый даёт сто зерен. Бог дает вдвое тому, кому хочет». Когда пророк видел измену среди своих приближенных, он без жалости казнил их. Когда он вошел в Мекку, разве он не приказал казнить семнадцать отступников корейшитов[64], хотя они и укрылись под покровом Каабы?[65] Можем ли мы пожалеть изменника и богоотступника только потому, что он мулла? Нет! Его должно наказать еще сильнее, чем простого человека.

— Правильно! Когда в стаде портятся овцы, пастух в первую очередь наказывает собак! — неизвестно для чего сказал шамхал.

— А что нам делать с русскими? Воевать? Говорят, ты призывал к священной войне с ними! — прищуривая глаза, спросил Сулейман.

— Шариат не касается русских, как не касается истинных мусульман русская вера. Воевать с неверными призывал нас пророк… Но когда воевать — это дело владетелей и султанов…

Абу-муслим и Зубаир не вмешивались в разговор, но Гази-Магомед, знавший о распре в семье шамхала, подметил огонек ненависти, загоревшийся в их глазах, когда Сулейман холодно и оскорбительно сказал в ответ:

— Дело властителей и султанов заключается еще и в том, чтобы простой черный народ не мутили разные байгуши[66], обещая им несбыточные блага.

— Когда пророк получил от бога откровение на горе Акабе, только истинные анзары[67] и азгабы[68] поверили в него, подали руку помощи и пошли за ним. Среди них было много бедных, бездомных, нищих людей, но они до сих пор чтятся мусульманами, потому что они помогали богу и пророку. Корейшиты, во главе которых стояли такие знатные люди, как Мосталик, плевали на пророка, поносили, оскорбляли его и даже воевали с ним. И что же вышло? Они презренны в памяти людей, лица их черны, а дела грязны. Ни богатство, ни знатность рода не спасли их от вечного проклятия и ада. И таков удел всякого из мусульман, отвернувшегося от пророка.

— Я знаю священную книгу не хуже тебя, — вставая, сказал Сулейман. Шамхал взглянул на него. Зубаир и Абу-муслим, опустив глаза, молча сидели возле, но их подчеркнутое безмолвие делало сцену еще острей и напряженней.

— Поступай, божий человек, так, как считаешь нужным. Скажи, что необходимо сделать? Не стесняйся, назови все, — сказал шамхал.

— Очень немного! В мечетях аула Казанищи и в остальных мечетях подвластных тебе владений провозгласить шариат, призвать к нему правоверных и позволить мне говорить проповеди народу, а также назначить в ауле Эрпели нового кадия, моего одноаульца Даудил-Магому. Этот человек — зеркало нравственности, чистый и честный мусульманин. Он поможет тебе укрепить власть.

— Отец, не делай этого! — вопреки горскому этикету крикнул Сулейман, не выдержав характера.

Шамхал побагровел. Откладывая в сторону кальян, он жестом прервал сына и, еле сдерживаясь, раздельно произнес:

— Сулейман, возьми свой калимдан и пиши от моего имени приказ всем аулам и всем старшинам моих земель, пусть они делают так, как скажет им шейх Гази-Магомед. Напиши также и о назначении в Эрпели нового кадия, гимринца Даудил-Магомы.

Сулейман, закусив губу, написал приказ и протянул бумагу отцу. Шамхал приложил к ней свой именной мухур.

— Пусть писцы размножат приказ и завтра же будуны утром, в обед и вечером прокричат его во всех аулах. Иди распорядись! — приказал он. Сулейман молча вышел в сени.

Гази-Магомед, безмолвно наблюдавший за этой сценой, заметил, как переглянулись Зубаир и Абу-муслим и как огонек торжества блеснул в их глазах.

Через час тяжелая восьмиместная петербургской работы карета выехала из Параула в Тарки, увозя с собою шамхала и Сулеймана. Зубаир и Абу-муслим по приказанию Мехти-хана в качестве хозяев остались с Гази-Магомедом. Уже подъезжая к Таркам, Сулейман не выдержал и горячо сказал:

— Отец, не надо было делать…

— Молчи, щенок, или я тебя выброшу на дорогу! — закричал шамхал. Он тяжело дышал. Голос его сорвался.

Сулейман приподнялся и тихо попросил:

— Прости, отец!

В молчании они прибыли в Тарки.

Проповеди Гази-Магомеда волновали людей. Что-то новое, высокое и очищающее чувствовали в них люди. Проповедник не обещал ничего, кроме царства божьего, но слушавшая его беднота в требованиях, которые ставил перед ними Гази-Магомед, видела не только очищение от грехов, но нечто вроде причащения перед большим и ответственным делом. Люди с упоением рассказывали друг другу о том, что новое учение запрещает курение табака, пьянство, ложь, взаимную вражду, клятвопреступления, разврат, ростовщичество. Некоторые передавали, что в шариат входит и равноправие богатых и бедных как в личных делах, так и в управлении обществ. Говорили и о том, что сельские налоги и общественные повинности будут изменены так, чтобы бедный платил значительно меньше богатого. Говорили и о замене прежних судей новыми, из народа, бессребрениками и последователями шариата.

Спустя два дня после возвращения в Грозную Ермолов выехал в Тифлис. Если б не посольство Меншикова, генерал еще надолго задержался бы на Северном Кавказе, но теперь надо было быть поближе к Персии, к наиболее важным делам и интригам, чтобы своевременно обезвредить их.

Передавая Кавказскую линию во временное командование генералу Розену, Ермолов сказал:.

— Прошу позаботиться, ваше превосходительство, о том, чтобы из крепости Внезапной теперь же, не медля сроку, были отозваны все лица гражданского сословия, не имеющие касательства к службе. Особливо же это касается женщин, кои проживают там. Оставить только жен господ офицеров, семейные роты перевести на линию Кизляр, Моздок, где и расселить их по надобности в станицах. В двухнедельный срок освободить крепость от разных портных, парикмахеров и торговцев. Кои на свой страх и риск пожелают торговать, могут жить рядом в Андрей-Ауле, остальных же в Грозную или за линию. Полковника князя Голицына с его харемом и всею труппой немедля же откомандировать за ненадобностью обратно в Петербург. Прошу, ваше превосходительство, считать наш разговор приказом, никаких послаблений не делать и об исполнении донести мне в Тифлис, — уже садясь в карету, еще раз напомнил Розену Ермолов.

На свете взошло одно дерево истины,И эта истина — имам Гази-Магомед…Кто не поверит ему, да будетПроклят от бога…Ля илльляхи иль алла!

Так, встречая Гази-Магомеда, пел народ. Толпы высыпали ему навстречу. Женщины бросали на дорогу свои платки. Пешие и конные мужчины, распевая стихи из корана, провожали его из аула в аул. Без оружия, в простом рваном бешмете, пешком в сопровождении трех учеников он в течение месяца обошел почти все шамхальство, и, проповедуя шариат, перешел в Черкей. Его строгая, отрешенная от мирских дел вдохновенная проповедь доходила до сердца и ума возбужденных горцев, а суровое, с насупленными бровями лицо было так величественно и грозно, что только немногие решались вести с ним споры о шариате.

Майор Муса Хасаев, прибывший в Эрпели, чтобы послушать речи показавшегося ему подозрительным Гази-Магомеда, был очень удивлен, услышав, как новоявленный имам призывал народ к нравственной жизни и очищению от грехов. Особенно же удивило майора то, что после проповеди почти все жители аула Эрпели уничтожили у себя спиртные напитки и поклялись следовать заветам шариата.

«Сие обстоятельство весьма выгодно нам, и его следует всеми средствами укреплять. Оного же, гимринского лжеимама Гази-Магомеда, обласкать, препятствий ему в религиозных делах не чинить. Дело сие, как выгодное для политики российской державы, следует расширять елико возможно даже и среди непокорных горских племен», —