Михаил Волконский - Кольцо императрицы Страница 40

– Ну, конечно, не из-за угла!

– Ах, ты, глупый! – снова воскликнула она и снова прижалась к нему. – Да кто же позволит вам драться? Разве я это допущу?

Князь двинул плечами, как бы показывая, что не знает, каким образом она может не допустить его драться.

– Ты думаешь, я не смогу не допустить? – поняла она его движение. – Ну так слушай! Я вот что скажу тебе: во-первых, он может тебя убить, во-вторых, если ты убьешь его, тебя возьмут и посадят, будут судить…

– Мне все равно, пусть меня убьют, или посадят…

– А я-то? что же со мной будет? Если тебе самому все равно, то мне-то каково будет? Ты не один, и наше счастье общее… Что же, и мне тогда в монастырь или в воду… Хорош исход!..

Князь Иван молчал. Он не мог сказать ничего, потому что другого исхода, как ему казалось, не было.

– Ты теперь не можешь еще владеть собою, – нежно, тихо продолжала молодая девушка, – в тебе кипит злоба против него, и для удовлетворения этой злобы тебе хочется во что бы то ни стало «убить его». Да, я верю вполне – мне самой хотелось это в первую минуту! И ради удовольствия удовлетворить этому желанию ты готов пожертвовать теперь всем – и собою, и своим счастьем, и даже моим счастьем. Пойми ты, глупый, что ведь это – непростительное себялюбие.

Косой уже чувствовал, что чем дальше говорит она, тем меньше остается у него, что отвечать ей.

– Нет, милый, – не переставала она, – убить всякий сумеет. Это нетрудно. И на большой дороге, и в лесу под Петербургом, говорят, это сплошь да рядом случается!.. Это – дело не хитрое, а главное – оно не поможет нам. Нет, я знаю, что не таков ты. Это может сделать слабый человек, но ты… ты должен быть сильнее. Я хочу этого, слышишь ли? Ты должен сделать так, чтобы мы были счастливы, чтобы мы добились своего…

В словах Сони звучали и мольба, и просьба, и страстное, непобедимое желание быть счастливой, надежда и вера в князя.

Он чувствовал, что точно что-то новое, бодрое вливается в него, и проснувшееся в нем зверское чувство к Ополчинину мало-помалу, как под чарующие звуки музыки, стихло под голос любимой девушки, и всего его охватило одно желание – заслужить во что бы то ни стало, оправдать ее безотчетное доверие к нему и дать ей то счастье, на которое она надеялась, веря в него.

– Да, я все сделаю, все!.. – сказал он.

И ему показалось, что он говорил уже Соне эти слова, но теперь он говорил их с особенным ударением убежденности.

Медлить дольше было опасно. Вера Андреевна давно уже сердилась на то, что «гаданье» Сонюшки тянулось слишком долго.

– Ну, что же он сказал вам? – спросила она, когда та вошла к ней из таинственной комнаты.

– Что я буду счастлива! – ответила Сонюшка, и по улыбке, осветившей ее лицо, Вера Андреевна увидела, что ее дочь верит в то, что будет счастлива.

IV

Легко было князю Ивану, увлеченному словами Сонюшки, обещать ей устройство их счастья, но как было сдержать свое обещание? В полутьме комнаты гадателя и в не снятом еще костюме его Косой, окруженный воздухом, которым дышала Сонюшка, ощущал прилив в себе новых сил и как-то смутно чувствовал по тому избытку энергии, которая зародилась в нем. Но лампа была потушена, занавесы маленьких окон отдернуты, дневной свет преобразил таинственную обстановку в самую обыкновенную, – и князь Иван испугался явившегося у него вместе со светом вопроса: «Но что же делать?» И чем дольше думал он, тем более росло это сомнение.

Единственная надежда на быстрый исход – кольцо Елисаветы Петровны – было у него потеряно.

После ночи, проведенной за картами, он спохватился не сразу – через день только, и когда заметил, что у него на цепочке нет этого кольца, то помнил, что в последний раз держал его в руках, когда показывал Ополчинину за картами, делая последнюю, отчаянную ставку. Когда именно пропало оно и где он мог потерять его, он даже приблизительно не знал. Он с Левушкой переискал во всем доме, но они ничего не нашли. Кольцо пропало. А как было явиться без него?

«Отчего же, однако, не попробовать счастья? – пришло в голову князю Ивану. – Ну, что же, поеду, расскажу все подробности, заставлю верить, что это был я, напомню, что я доставил копию с письма к Динару, и там поверят всему этому, и вспомнят обо мне, и сочтут достойным награды; я-то попрошу одно лишь, – чтобы мне вернули Сонюшку».

Князь Иван послал узнать, когда принимает Лесток, через которого решил действовать, потому что Лесток все-таки видел его и говорил с ним, когда приезжал к больному нищему! Оказалось, Лесток принимал только два раза в неделю, в официальном приеме, всех, кому было до него дело, и вне этих назначенных часов его нельзя было видеть, потому что он все остальное время проводил во дворце.

По приемной сановника всегда можно узнать, какова его сила. Это – самый верный масштаб, чтобы определить кредит в отношении власти. Лесток, видимо, пользовался теперь большим значением. По крайней мере, когда князь Иван вошел в его приемную, она была полна народом, среди которого терялись рассевшиеся по стенам бедные просительницы с терпеливо-страдающими лицами, державшие обеими руками свои прошения у груди. Чиновные лица в мундирах и орденах расхаживали посредине комнаты, быстро поворачиваясь с таким видом, точно хотели дать понять, что ходят потому, что им вовсе не долго ждать и их сейчас вот примут. Иные стояли у окон и тихо переговаривались, изредка поглядывая на дверь кабинета, в котором принимал Лесток. И каждый раз, как отворялась эта дверь, все вздрагивали, подтягивались и взглядывали вопросительно – не позовут ли? Счастливчик, чья была очередь, срывался с места и стремглав летел на цыпочках, маленькими шажками, в заветную дверь и исчезал за нею.

Лесток принял князя Ивана сейчас же после чиновных лиц.

Косой вошел в кабинет и в сидевшем за круглым письменным столом человеке узнал и вместе с тем не узнал прежнего Лестока. Тот сидел, положив ногу на ногу, вбок от стола и, не поднявшись навстречу князю, показал рукою на стул против себя.

Той живости, которую подметил в нем при своем первом знакомстве князь Иван, не было и помина теперь. Лесток сидел со скучно и сонно опускавшимися веками, как бы отбывая досадную повинность, утомившую его и надоевшую ему.

Посадив князя Ивана, он поморщился и посмотрел на лежавший пред ним список ожидавших в приемной – много ли еще осталось? Все это он проделал, не показывая князю Косому вида, узнал он его или нет.

Князь Иван напомнил о себе и рассказал, в чем состояло дело, по которому он явился. Лесток слушал все время молча французский рассказ князя Ивана и несколько раз в продолжение его морщился, потирая щеку рукою. Когда Косой кончил, он подождал немного, не скажет ли тот еще чего-нибудь, вынул табакерку, повертел ее в пальцах и вдруг, подняв голову, проговорил:

– Все это прекрасно и хорошо, но только ваш рассказ несколько странен. При всей своей романтичности он был бы вполне правдоподобен, если бы… – Лесток приостановился, взял указательным и большим пальцами щепотку табаку и, отряхнув ее, продолжал, понюхав: – Если бы государыне лично не было известно подлинное лицо, которое получило перстень ее величества при рассказанных вами обстоятельствах, и если бы также государыне и всем ее приближенным не было известно то же самое лицо, которое под видом старого нищего солдата доставляло к ней в трудное время многие важные бумаги.

Вся кровь прилила князю Ивану в голову.

«Что же, я лгу?» – хотел он спросить, но удержался от вспышки, вовремя сообразив, что горячностью можно лишь испортить дело.

Прежнее предположение о том, что существовал другой кто-нибудь, кто переодевался в нищего, почему его и провели тогда прямо в дом Лестока, подтверждалось теперь, но это-то и служило, по-видимому, не в пользу Косому.

– Да, но позвольте, – заговорил он, – ведь это же может быть, – совпадение: переоделся я нищим потому, что у нас в доме умер старик и осталось его платье. Оно цело у меня до сих пор. Я могу показать его. Затем письма к Динару поручено было везти мне…

– Это-то и дурно, что они были поручены вам! – улыбнулся Лесток.

– Но все-таки я просил бы это дело разобрать. Я постараюсь доказать… наконец, хотите, я сейчас опишу подробно, как я был во дворце у Па-де-Кале?

– Нет, пожалуйста! – остановил его Лесток. – Мне решительно некогда – другие там ждут, – он кивнул на дверь. – Если вам угодно, – подайте письменное изложение, и тогда это разберут в надлежащем месте…

По тону, которым говорили с ним, князь Иван видел, что есть еще что-то, кроме утомления просителями, что мешало Лестоку быть внимательным к нему.

– Да разве такое дело можно доказывать в письме, отдав его в руки канцелярий? – вырвалось у князя Ивана. – Тут даже неловко как-то выступать просителем. Ну, еще с бумагами может быть вопрос, могло быть совпадение, но случай в лесу… как же тут может явиться кто-нибудь другой?

– А кольцо у вас есть? – спросил Лесток.