Игорь Ефимов - Невеста императора Страница 40

Это была наша последняя встреча.

(Галла Пласидия умолкает на время)

Прождав напрасно в Бононии какого-нибудь известия от императора, захваченного бунтовщиками, Стилихон с небольшим отрядом двинулся на север. Возможно, он хотел выиграть время, дождаться раскола среди восставших. Ведь любой бунт очень скоро оборачивается дракой среди самих мятежников. А может быть, он хотел удалиться от вождей вспомогательных отрядов, которые подбивали его на открытую войну против римлян. Так или иначе, дворец в Равенне казался, видимо, ему надежным укрытием.

Но он не знал, что начальнику гарнизона в Равенне был прислан подписанный императором приказ об аресте главнокомандующего по обвинению в измене. И в первую же ночь по прибытии посланная стража попыталась схватить Стилихона в его собственном доме. Только под покровом темноты удалось ему бежать и укрыться в церкви.

Наутро его сторонники, с оружием в руках, окружили церковь и приготовились защищать своего командира. Но он объявил им, что ему показали письмо от императора Гонория, обещавшее ему безопасность и честное судебное разбирательство выдвинутых против него обвинений в измене. Он заклинал своих солдат не обагрять улиц Равенны кровыо. Ведь обвинения в измене — вздор, который станет очевиден любому судье. Чтобы показать им пример повиновения императору, он снял с себя меч, перешел через площадь и сдался стражникам гарнизона.

К тому моменту стражниками командовал префект Гераклиан, только что прискакавший из лагеря мятежников. Этот Гераклиан тут же зачитал вслух новое послание от императора, объявлявшее, что измена Стилихона доказана и что его следует казнить безотлагательно.

Сторонники Стилихона готовы уже были ринуться в бой, но он снова остановил их. Он сам снял с себя доспехи и подставил шею под меч. Привезенный Гераклианом палач отсек ему голову, поднял ее из грязи и сразу спрятал в мешок, чтобы увезти этот трофей пославшим его и получить обещанную награду.

Так, без суда и дознания, 23 августа 408 года, в консульство Басса и Филиппуса, был предательски убит человек, правивший Западной империей в течение тринадцати лет.

За все эти годы не было ни одного случая, чтобы кто-то получил от него важный пост за взятку. Ни одного сестерция он не присвоил себе из денег, присылавшихся для выплаты жалованья солдатам. Для своего единственного сына Эферия он не делал никаких поблажек, не давал ему подняться по лестнице чинов выше и быстрее, чем тот заслуживал. Клеветники обвиняли Стилихона в том, что он хотел отвоевать у Восточной империи Иллирию, чтобы посадить в ней своего сына третьим императором, наравне с Гонорием и Аркадием. Но в подтверждение своей клеветы они не могли привести ни одного доказательства, ни одного клочка папируса, ни одного письма из захваченных у Стилихона документов.

Сыну Стилихона, Эферию, удалось на некоторое время скрыться от врагов. Но вскоре они настигли его и тут же зарубили. Сестра Эферия, Амелия Термантия, незадолго до этого была выдана замуж за императора Гонория. Теперь брак был объявлен недействительным, и нетронутую девицу возвратили ее матери, Серене, находившейся к тому времени в Риме.

Сразу после гибели главнокомандующего в стране начался небывалый террор. Сулла, Нерон и Домициан вместе взятые не погубили, наверное, столько знатных и богатых семей, сколько истребил безжалостный Олимпиус, дорвавшийся до власти. В Рим был послан префект казначейства Гелиократ с письмом от императора, объявлявшим, что имущество всякого человека, получившего пост во времена правления Стилихона, подлежит конфискации.

Но гибли не только знатные и богатые.

По всем городам Италии прокатилась волна избиений жен и детей солдат из вспомогательных частей, укомплектованных варварами. Опьяневшие от крови и криков убийцы выбрасывали свои жертвы на улицы и расправлялись с ними среди бела дня, на глазах у перепуганных прохожих. Прослышав про гибель близких, тысячи солдат-варваров, обуянных жаждой мести, хлынули на север, в лагерь Алариха.

Однако Аларих все еще медлил. У него в руках было письмо от императора Гонория, призывавшее его на военную службу и обещавшее соответствующую плату. Он отправил послов к императору, обещая выполнить все условия договора, несмотря на гибель Стилихона, если ему будет выплачена условленная сумма. Но император к тому времени был в руках клики Олимпиуса и мог делать лишь то, что ему позволяли победившие мятежники. Те же, заполучив огромные средства в результате казней и конфискаций и заплатив легионам задержанное жалованье, вообразили, что у них теперь достаточно военной силы, чтобы не считаться со старыми договорами. Послы Алариха были отпущены ни с чем.

И тогда терпение визиготов иссякло.

Ранней осенью 408 года войско Алариха пересекло Альпы и двинулось на юг. Не тратя времени на захват городов, лежавших на пути (Кремона, Бонония, Ариминум и другие), оно быстро продвигалось в направлении Рима, усиливаясь с каждым днем. Римское же войско, оставшееся без вождя, не спешило выступить наперерез вторгшимся визиготам.

(Никомед Фиванский умолкает на время)

Сенаторы, городские магистры и прочие сильные мира сего живут в дорогих кварталах и по ночам спят спокойно. Их не будит стук грузовых телег и подвод, которым только ночью разрешается въезжать в город и доставлять товары на склады и в лавки. Не то бы отцы-заправилы вовремя заметили, что с приближением визиготов все больше и больше телег доставляло в город не товары, а окрестную бедноту с ее скарбом. Была бы моя воля, я первым делом закрыл бы все городские ворота и избавил бы Рим от тысяч лишних ртов. Но сильные мира не спрашивают у нас совета. А мы по горькому опыту знаем, что лучше сидеть тихо и не высовываться.

Не было нужды подниматься на Адриановы стены и вглядываться в даль в ожидании врага. Достаточно было пройти по базарным рядам и увидеть, как с каждым днем растут цены на еду и дрова. Но когда облако пыли появилось наконец на Фламиниевой дороге, когда показались из него первые кавалерийские разъезды, стража на башнях поначалу испустила приветственный клик. По улицам понеслась радостная весть, что не вражеское войско, а римские легионы подоспели на защиту города.

Я присоединился к возбужденной толпе зевак. Откуда-то появилась приставная лестница, и самым прытким удалось взобраться на крышу преторианских казарм, встроенных в городскую стену. Нет, не могли мы поверить, что эти ровные ряды пеших воинов в крепких доспехах, пересекавшие поле сжатой пшеницы, были составлены не из римлян. Наши представления о варварах оставались теми же, что и пятьдесят лет назад. Мы ожидали увидеть дикую орду, косматую, в меховых кафтанах, с палицами и топорами, беспорядочно несущуюся в атаку, разбивающую лбы о каменную кладку. Но эти строгие гребни копий, эти веером рассыпающиеся конные турмы, эти плывущие по воздуху боевые значки когорт и легионов…

Да, наш радостный самообман длился недолго. Центурии врага, подчиняясь неслышным командам, сходили с дороги — одна налево, другая направо, — охватывали город растянутой петлей. Со стен выпорхнули первые стрелы. Но визиготы, не ускоряя и не замедляя шага, расставляли цепь постов за пределами их полета.

Откуда? Когда они научились? Где добыли такое оружие? Кто пустил их через Альпы? Какие демоны довели их до ворот тысячелетнего Рима?

Уже к вечеру второго дня пришло известие, что ударный корпус визиготской пехоты без труда взял Портус, со всеми его хлебными складами. Устье Тибра, этот огромный римский рот, безотказно всасывавший африканский хлеб, сицилийское вино, италийское масло, был перекрыт, запечатан. На всех дорогах и тропках стояли барьеры и рогатки, охраняемые вооруженными часовыми. Город замер, как огромный кабан, не могущий поверить, что нашлась сеть, способная опутать его, повалить, прижать к земле.

Не скрою, в первые недели осады душа моя лишь тихо ликовала.

«Ага, — думал я, проходя мимо притихших домов римских богачей, — пришла и для вас трудная пора? Как? Неужели вам приходится уже целую неделю обходиться без устриц? И даже гусиной печенки ваш повар не смог достать на рынке? Какие незаслуженные страдания! Того гляди, исчезнет со стола и обычная говядина, и рыба, и сыр. От всего привычного обеда останутся только голова и хвост — яйцо и яблоко. А вдруг исчезнут и они? Какой ужас! И вам придется питаться лишь тем, чем бедный куриози довольствовался всю жизнь, — полбенной кашей и черным хлебом».

Беда была в том, что и каши, и хлеба стало вскоре не хватать. Уже через месяц городская магистратура уменьшила выдаваемую порцию муки наполовину, а вскоре — и на две трети. Оказалось, что никто в городе не предвидел возможности долгой осады, никто не делал запасов. Зачем держать в погребе солонину, зачем возиться с копчением рыбы, зачем сушить фрукты, вялить козлятину, заливать маслом угрей, когда все можно купить свеженьким?