Александр Холин - Юность Моисея Страница 40

— Ну, спасибо, брат, — чувственно произнёс дракон и даже чуть не прослезился, но наблюдать за этим юноше уже было некогда.

Пройдя по зазеркалью, Хозарсиф успел полюбоваться на тысячи тысяч разных занимательных вещей, которыми забиты были полки всей пирамиды, но останавливаться нигде больше не хотел. Надо срочно разыскать того, ради которого, может быть, придётся здесь остаться навсегда. Вот тогда-то и хватит времени на всякие там любования.

Дорога сначала вела себя прилично и правильно. Затем ни с того, ни с сего стала пузыриться и плеваться камнями, будто превратилась в жидкий земляной суп, подогреваемый в огромной кастрюле на пламени онгона, поэтому Хозарсиф лишний раз порадовался, что идёт не тем путём, предназначенным для остальных. Только вступив в ущелье, юноша успокоился: впереди на каменном плато виднелся настоящий жилой посёлок. Будто какие-то кочевники решили разбить здесь ненадолго свой лагерь. Полотняные скинии [86] образовывали ровный круг, внутри которого ходили люди.

Подойдя к арке, тоже выложенной из камня, и служившей в палаточном городке важными входными воротами, Хозарсиф заметил, что люди, снующие внутри палаточного круга, иногда с необъяснимой злобой бросаются друг на друга, пытаясь вцепиться в глотку. Если таков весь мир потусторонний, то покидать внешний захочет не каждый. Вот почему в Древнем Египте, Месопотамии, Вавилоне многие жрецы мечтали овладеть эликсиром бессмертия!

Всё же топтаться на месте возле входных ворот было бессмысленно. Надо искать убитого в каменоломнях египетского надсмотрщика. Звали его, кажется Хабу. Хозарсифу запомнилось это имя только потому, что такое же название носил восьмой ном Нижнего Египта, и надсмотрщик восьмого нома очень этим гордился. Хотя, что может быть хорошего в совпадении имени земляных районов и людей?

Выдохнув воздух и вдохнув глубоко снова, юноша переступил черту входа, словно бросился с головой в Нил, когда там гоняются за дичью крокодилы. Не пройдя и нескольких шагов по площадке, юноша получил удар палкой по голове. Но, помня, что вступать в разговоры ни с кем не нужно, он даже не оглянулся. Нового удара не последовало, значит, действительно не надо обращать ни на кого внимания, пока не отыщется убитый.

Толпа пропустила адепта к центральному озеру, в котором, словно солёная кукуруза в бочке, плавали утопленники. Вернее, сначала они казались утопленниками, но Хозарсиф понял, что все они живы, что в озере происходит такая же мучительная возня, как и в толпе между скиниями.

Почти у каждого из сотолпников была деревянная палка, которыми постоянно пользовались держащие эти палки, но вдруг кто-то упёрся юноше в грудь настоящим медным кадуцеем. [87]

— Кто ты? — спросил носитель жезла и, судя по юбочке с передником в бело-синюю полоску, в покинутом внешнем мире был египтянином.

— Хозарсиф.

— Ты жрец?

— Да.

— Отлично, — кивнул владелец кадуцея. — Сегодня к вечной казни приговорён наш соотечественник, и ты должен будешь каждый день разрезать ему живот.

— Кто он? — спросил Хозарсиф и тут же получил между глаз удар жезлом. Сразу вспомнилось: «…нельзя ни с кем разговаривать…»

— Ого! — удивился носитель кадуцея. — У тебя со лба потекла кровь! Настоящая! Так ты живой из царства живых?

— Да.

— Зачем сюда пришёл? Кого ищешь? — не отставал носитель жезла. — Отвечай, если не хочешь, чтобы я тебя бил.

— Я должен найти надсмотрщика Хабу, — сознался Хозарсиф.

В следующее мгновенье раздался оглушительный хохот. Смеялся носитель жезла. Это немного удивило гостя, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Может быть, носителю кадуцея известно имя убитого надсмотрщика Египетских каменоломен?

— Я угадал! — сквозь хохот выдавил тот. — Я угадал! Тем более ты, новенький, каждый день будешь резать ему живот. Ты его ищешь, и вы здесь будете вместе. А потом, когда мне надоест, я вас поменяю местами, и тогда он каждый день будет резать тебя в своё утешение. Ты долго будешь расплачиваться, и тебе очень понравится, это я обещаю. Иди за мной!

Издевательский смех носителя жезла и его угрозы совсем не подействовали на Хозарсифа, потому что он просто обрадовался. Неужели так повезло?! Неужели Хабу отыскался? А повезло ли в прямом смысле? И тот ли Хабу, ради которого пришлось спуститься в Тёмное царство? — над этим юноша пока что не успел задуматься.

Подгоняемый медным жезлом и душераздирающим хохотом носителя, жрец подошёл к скале, к которой был прикован человек. Но самое удивительное, что на кожаном поясе человека сидел орёл-стервятник и клевал тому печень.

— Это не твой, — просипел носитель жезла, утирая слёзы от беспричинного веселья. — Твой знакомый справа. Рази!

Справа тоже человек был прикован к скале, только возле никакого стервятника не оказалось и тело прикованного ещё не было никем порвано на куски. Жезлоносец вложил в руку Хозарсифу бронзовый меч и ударом кадуцея повторил приказ. От боли Хозарсиф чуть не взвыл, однако, направился к прикованному. Подгоняемый жезлом, юноша чуть ли не бежал. А когда приблизились к прикованному, снова прозвучала команда:

— Рази!..

Хозарсиф замешкался, за что снова получил несколько ударов жезлом по спине, по голове, даже кожа лопнула, и кровь из каждой раны обильно окропляла камни.

— Рази, жрец! — рявкнул носитель жезла.

Поскольку команда не выполнялась, последовал очередной удар. Юноша понял, что должен либо подчиниться приказу, либо ему самому живым отсюда не выйти. Тем более, мертвецам проливать живую кровь было приятно. Недаром к тем каплям, которые упали из ран Хозарсифа на камни Тёмного царства, уже подбирались жившие здесь стервятники, воробьи и даже черви. Из артерий живого проливалось на камни питие намного вкусней, чем прокисшая заплесневелая кровь уже давно умерших.

Оказывается, и в Тёмном царстве есть свои ценности, свои правила и своя неписанная никем жизнь. Крылья носа носителя жезла, тоже почувствовавшего запах, хищнически раздувались. Хозарсиф понял, что если не подчинится, то следующий удар может оказаться для него последним. Обливаясь кровью, юноша испустил дикий крик и взмахнул мечом для удара.

— Стой! — послышалась другая команда. — Стой! Ты кто?

Хозарсиф застыл с занесённым над головой мечом. Голос прозвучал совсем рядом, властный голос. Не удивительно, что юноша беспрекословно подчинился. Владелец этого голоса имел здесь и уважение, и почитание немалое. Об этом можно было судить даже по виду носителя жезла. Тот прекратил избивать попавшегося ему в лапы жреца и склонился в земном поклоне. Так и на земле не каждому владыке кланяются, а тут… впрочем, другой мир, другая жизнь и законы тоже другие. Может быть, поклоняются здесь только тем, кому вовсе не нужны поклоны.

Всё-таки, осмелившись оглянуться, юноша увидел, что к ним подошёл какой-то местный житель, в белом хитоне, как и Хозарсиф. Что-то очень знакомое было или просто почудилось в облике этого умершего. Стараясь пристально разглядеть подошедшего, Хозарсиф в то же время пытался вспомнить, где их пути пересекались, да и пересекались ли? Но по лицу юноши до сих пор текли обильные струи живой крови, сочащейся из рассечённого лба, мешающей не просто соображать, но даже разглядеть подошедшего.

Наконец, адепт понял, что когда-то всё же видел этого жреца. Более того, столько времени они провели вместе в многомудрых философских беседах, что стало удивительным: как это юноша сразу не узнал владыку? Но память не подвела. Перед ним стоял Апис — первосвященник из храма бога Птаха в Мемфисе. [88]

— Моё имя Хозарсиф, владыка Апис, — произнёс юноша. — Бывший послушник храма Амона-Ра, а затем уже жрец Осириса.

— Ты знаешь меня? — удивился первосвященник. — Постой-ка. Хозарсиф, Хозарсиф… Не ты ли сын сестры Рамсеса II, то есть, племянник фараона?

— Это истина, владыка Апис, — признался юноша.

— Не с тобой ли мы так благоговейно философствовали?

— И это истина, владыка, — поклонился адепт. — Я не раз с благодарностью вспоминал наши беседы, о владыка!

— Так что ты, негодяй, бьёшь его? — обратился он к носителю жезла. — Ты, мразь, не стоишь и волоса, упавшего с головы этого величайшего для всего мира философа. И ты позволяешь себе издеваться над ним?!

В голосе владыки прозвучала такое неукротимое бешенство, какое в потустороннем мире, вероятно, разрешено было только в царстве Теней.

— Это моя вина, владыка Апис, — Хозарсиф опустил голову. — Когда-то я убил надсмотрщика Хабу и пришёл в Эреб только для того, чтобы вымолить у него прощение. Я даже принёс выкуп, — юноша достал половину освящённой лепёшки и протянул Апису.

Тот с жадностью посмотрел на хлеб, но не прикоснулся, что лишний раз убедило гостя в том, что он не зря во Внешнем мире общался при жизни с этим человеком.