Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 41

– Пожалуйста, пройдем в диван-и‑хас, повелитель. Я надеюсь, ты останешься доволен. Здесь все точно так, как было на рисунке.

И вправду, думал Акбар, войдя в изящный павильон из песчаника. В центре единственного высокого зала возвышалась украшенная искусной резьбой колонна, так восхитившая его на бумаге, на которую была установлена круглая площадка, связанная висячими мостами с тем местом, где он будет восседать.

– Посмотри, повелитель, ты будто оказываешься в центре Вселенной… месте высшей власти. Это похоже на узор наших индуистских мандал – колонна представляет собой ось мира…

Позже тем же днем, ополаскивая лицо прохладной водой из бирюзовой чаши, инкрустированной серебром, Акбар чувствовал глубокое удовлетворение.

Его завоевательные походы окончились успехом, да и столица вышла великолепной, в соответствии с его ожиданиями. На следующие несколько часов – возможно, пока лучи рассвета не начнут согревать каменистые пустынные равнины, – он забудет о войнах и государственных делах и посетит свой гарем.

Из всех зданий Фатехпур-Сикри, которые показал Тухин Дас, Акбару, возможно, понравились больше всего спрятанные за высокими стенами строения с воздушным пятиярусным панч-махалом, где разместились его наложницы, а также изящные и роскошные дворцы из песчаника для Хамиды, Гульбадан и его жен. Главный вход в гарем шел через извилистый сводчатый коридор из песчаника, защищенный по приказу падишаха лучшими стражниками из раджпутов. В пределах этого дворца женщин обслуживали евнухи – единственные мужчины, кроме самого Акбара, кому разрешалось войти сюда; им помогали женщины из Турции и Абиссинии, выбранные из-за их физической силы. Управление гаремом находилось под зорким оком его распорядительницы, которой он дал подробные наставления для исправной работы и безопасности этого места. Пока Акбар отсутствовал, еще больше правителей, ища его расположения, посылали ему женщин в наложницы, если те придутся ему по нраву – крепкие, широкоскулые девушки с миндалевидными глазами из далекого Тибета, миниатюрные зеленоглазые афганские девочки с кожей цвета меда, чувственные, рослые аравийки с глазами, подведенными краской для век, и украшавшие тело затейливыми узорами из хны – так расписывала ему хаваджасара. При мысли о чувственных удовольствиях, которые ждут его в том потаенном мире за толстыми, обитыми железом воротами, сердце Акбара забилось быстрее.

Этот новый гарем станет его собственным раем – роскошный уединенный уголок с фонтанами, бьющими розовой водой, и завешанных шелками палат, где он мог отвлечься от государственных дел и испытать простые человеческие радости. С кем он проведет сегодня ночь? Падишах задавался этим вопросом, когда входил в освещенный факелами подземный проход, – его собственный вход в гарем. Он быстро перебрал в мыслях своих жен. Это будет не персиянка, не принцесса из Джайсалмера… не сегодня вечером, во всяком случае. Что касается Хирабай, он сдержал свое слово и больше не притронулся к ней с момента зачатия Салима. Однако из вежливости посетил ее по возвращении и даже подарил ей алмазный браслет, который когда-то украшал запястье одной из жен шаха Дауда. Хирабай держалась холодно, ее округлое лицо осталось безучастным, и она сразу передала его великолепный подарок одной из своих служанок-раджпуток. Акбар уже не удивлялся этому, но ее неиссякаемое презрение все еще способно было ранить.

Он решил подумать о чем-то более приятном. Возможно, стоит приказать распорядительнице гарема, чтобы та отобрала новоприбывших, и после того, как они снимут свои драгоценности, чтобы не выдавать себя их бренчанием, они устроят вместе с ним игру в прятки. Женщина, которая будет скрываться от него дольше других, разделит с ним ложе. Или, может быть, они будут играть с ним в живые шахматы на гигантской доске, выложенной черно-белым камнем во внутреннем дворе гарема. Когда каждая женщина по его повелению начнет двигаться в своих прозрачных одеждах, у него будет достаточно времени, чтобы решить, кто из них впечатляет больше всего, и – в отличие от Хирабай – кого бы он ни предпочел, несомненно, она будет рада стать избранницей падишаха…

Шесть недель спустя Акбар вошел в палаты своей матери. Бледно-розовая шелковая завеса, вышитая жемчугом, красиво развевалась на резной стене из песчаника. Через изящно скругленную оконную створку было видно, как во внутреннем дворе бурлит вода в фонтане в виде нарцисса. Мать должна быть довольна своим жилищем, думал он. Ощущая себя немного виноватым, Акбар вспомнил, как редко навещал ее в последнее время.

– Что случилось, мама? Почему ты хотела видеть меня?

Хамида и Гульбадан, сидящая возле нее на золотой парчовой подушке, переглянулись.

– Акбар, мы хотели тебе кое-что сказать. Мы чувствуем себя узницами в тюрьме в этом твоем гареме за воротами и высокими стенами, в этом городе женщин, который охраняет столько воинов…

Акбар удивленно посмотрел на них.

– Это для вашей собственной защиты.

– Конечно, мы должны быть защищены, но не должны быть спрятаны, как заключенные.

– Женщины при дворе всегда жили в стенах гарема.

– Но не отрезанными от мира. Ты забываешь, кто мы. Мы принадлежим не только к роду падишаха, но и к племени моголов. Когда-то мы сопровождали наших воинов – мужей, братьев и сыновей – в поисках новых земель. Мы проезжали сотни миль на муле или верхом на верблюде между временными военными лагерями и отдаленными бедными селениями. Мы ели вместе с нашими мужчинами. Мы играли свою роль в их замыслах – были советниками, послами, посредниками…

– Да, – вмешалась Гульбадан, – дважды я пересекала линию боевых действий, чтобы ходатайствовать перед твоими дядьями после того, как они взяли тебя в плен… Я рисковала своей жизнью, как всякий могольский воин, и нисколько не жалею об этом.

– Вы должны быть рады, что те времена прошли… что мы больше не кочевники без отечества. Я – могущественный правитель, падишах. Для меня дело чести – освободить вас от повседневных забот и дать вам роскошь и защиту, которая подобает вашему полу и положению.

– Моему положению? Я – ханым, – сказала Гульбадан, вздернув подбородок, – потомок Чингисхана, которого назвали Воином Океанов, потому что его земли когда-то простирались от моря до моря. Его кровь, а также кровь Тимура течет в моих жилах и дает мне силу. Мне кажется, ты забыл об этом, Акбар. – В ее голосе, обычно нежном, сейчас сквозила жесткость.

– Я знаю то, что вам обеим пришлось вынести, потому что мне часто доводилось слышать ваши рассказы, – как вы бежали через покрытые льдом горы и вздымающиеся пустыни, как чуть не умерли от голода… Я признаю и чту вашу смелость, но я думал, что вы больше не желаете подвергаться возможным опасностям.

– Почему ты не спросил сначала нас, чего мы хотим или что будет хорошо для нас? Предполагал, что знаешь наверняка? Мы хотим, чтобы ты обращался с нами как со взрослыми, которые способны думать своей головой, – мы не дети, чтобы нас баловали и развлекали безделицами. Не все мы желаем походить на твоих наложниц, послушных, изнеженных и нетребовательных. У нас есть собственная жизнь, – ответила Хамида.

Встав, она подошла к сыну и положила руки ему на плечи.

– Вчера я хотела навестить подругу – жену одного из твоих военачальников, который живет около западных ворот. Я отправилась с несколькими слугами из своего дворца, но когда дошла до ворот, ведущих из гарема, стража сказала мне, что я не могу выйти… что только хаваджасара может разрешить открыть ворота. Если ты думаешь, что это сделано для нашей пользы и для нашей безопасности и защиты, то ты сильно ошибаешься. Невыносимо терпеть такие ограничения. Пусть ты и падишах, Акбар, но ты также мой сын, и я говорю тебе, что не позволю так с собой обращаться.

– Я сожалею, мама, я не понял сразу… Я подумаю, что здесь можно изменить.

– Нет. Здесь нечего думать. Ты объявишь хранительнице гарема, начальнику стражи и главному в той армии евнухов, что здесь служат, что в пределах гарема отдаю распоряжения я, мать падишаха. Я и твоя тетя будем уходить и приходить, когда нам угодно, без разрешений и помех. – Хамида отпустила его плечо. – И когда ты идешь в завоевательный поход или устраиваешь торжественную процессию, мы будем сопровождать тебя, если захотим, – разумеется, должным образом скрытые от дерзких или любопытных глаз. И будем слушать заседания совета, как это было принято всегда, сидя за ширмой-джали… и позже дадим тебе любой совет, какой посчитаем нужным.

Хамида замолчала и внимательно посмотрела на него.

– Ты влюбился в свою власть и великолепие. Ты слишком озабочен тем, каким тебе предстать перед миром. Успех достался тебе легко – намного легче, чем твоему деду или твоему отцу. Не позволяй его сиянию сделать тебя слепым к чувствам своих близких, будь то женщина или мужчина, и отнять у тебя способность уважать людей самих по себе, а не за место в иерархии в своей империи… Поступая иначе, ты перестанешь быть и человеком, и, быть может, падишахом.