Абель Поссе - Райские псы Страница 41

Послушать только, что несет этот Сведенборг! Забывая, кстати, о подобающем его нации месте, о почтении, с коим следует относиться к ортодоксии.

— Да, это ангелы, сомнений нет. А ангелы умеют разговаривать и ходят нагими только в самом центре Рая. (В окрестностях же Эдема носят они лучезарные одеяния.) Нам, падре, не дано понять их законов, их языка… Но буде на то их воля, знание придет к нам…

— Ежели желаете, называйте их, конечно, ангелами… Но сдается мне, ангелы не стали бы справлять нужду где придется, не ища укромного местечка, не стали бы — как эти ангелицы, — показывать, наклоняясь, всему миру срамные места… — рассвирепев, крикнул Буиль. На что Сведенборг возразил:

— Да, они спариваются с кем хотят и где хотят, они вкушают пищу… Но вы заблуждаетесь, ежели полагаете, что в том есть нечто противное ангельскому естеству. Сам святой Августин говорит об этом, а к его слову, полагаю, относитесь вы как к церковной догме: «Там, в Раю Земном, мужчина будет извергать семя свое, а женщина принимать его столько раз и в тот час, когда будет в том нужда, и органы детородные подчиняться станут воле, но не сладострастию…» И добавляет ниже, заметьте, падре: «Избави нас, Господи, заподозрить, что зачинают они детей своих по велению грубой похоти!»

Дерзость ландскнехта перешла все границы, Буиль не раз видел, как в Испании за гораздо меньшие прегрешения людей отправляли на костер. Он поспешил перебить Сведенборга:

— Вы разве и вправду не видите, что здесь творится? Они предаются содомскому греху — без всякого стыда, прямо под пальмами изображают гнусное животное о четырех ногах и двух головах. Мои информаторы были свидетелями этому. И не раз. А два наглеца проделывали свои ректальные трюки на глазах у меня, служителя Божия! А карибы? Кровавые изверги! Высаживаются ночами на берег, дабы убивать и пожирать таинов. И вы говорите об ангелах?

На что Сведенборг возразил все так же невозмутимо, взирая на падре Буиля с высот вольнодумного богословия:

— Меня удивляет, как может столь многоопытный прелат упускать из виду рассказанное Енохом, Каиновым сыном, которому первому из смертных было дозволено на короткий срок — но in corporis[71] — вернуться в Эдем, откуда был изгнан дед его. Думаю, Творец дал на то позволение, дабы сумел он забрать оттуда какую-то важную семейную реликвию… Так вот, Енох убедился: ангелы райские, имея под боком дщерей Адама, — вечно эти женщины! — впали в грех неукротимого любострастия. И пресыщение женским телом, как часто бывает (вспомним, к примеру, сутенеров), толкнуло их к гомосексуализму и бестиализму. Трудно поверить, но происходило это почти у подножия Древа Жизни! Слова же Еноха записаны в Библии. Смею напомнить сие, падре, дабы не были вы поспешны в суждениях. Содомиты, коих вы и ваши информанты здесь встречали, просто-напросто потомки особого рода падших ангелов, которые, получив в полную власть свою женщину и пресытившись ею, стали отыскивать женщину под кожей братьев по полу. Разве забыли вы, падре, что случилось на наших судах, когда подула тракончана?

Еще вы упомянули каннибалов, что холостят, откармливают и затем пожирают таинов. Здесь объяснение простое: жаждут они таким способом перенять их красоту и привлекательность. Да, правда, они предпочитают детородные органы, жарят их и едят с наслаждением — ибо видят в них причину совершенства. А разве католики не вкушают тело Христово под видом облатки, дабы иметь его внутри себя, ближе к сердцу? Разве не встречали мы католиков, жадных до сего лакомства?

И еще. Имеется здесь множество змей. Вон матросы гоняются за ними без устали… Но без змей не бывает Сада Божия! Как, впрочем, без каннибалов и содомитов…

Но тут спор, принявший опасное направление, пришлось прекратить. Адмирал наконец с трудом поднялся на ноги и взглянул в сторону берега. Затем обратился к Буилю (который чувствовал себя прескверно, но в присутствии официального представителя императорской власти не решался высказать все, что накипело у него на душе):

— Падре, пусть люди плодятся и размножаются. Но пусть избегают при этом постыдного наслаждения… и фокусов! Нет в них отныне нужды. Похоть — спасение для неудачников, награда за потерянные иллюзии. Да-да, пусть плодятся и размножаются! Нелишним было бы также, падре, напомнить им, что Господь повелевал питаться фруктами. Фрукты очищают кровь, а мясо лишь заглушает голод. Напомните им слова Господа нашего: Бытие, 2,16[72].

Затем, видно уже оторвавшись духом от земных забот (словно старый отшельник), он направил свои стопы туда, где в зелени деревьев виднелись хижины, крытые пальмовыми листьями.

Лас Касас и Буиль взглянули в глаза друг другу и поняли один другого без слов. С сего момента пути их расходятся, это было ясно. Не могли они предположить лишь того, что событие сие будет иметь важнейшие последствия для истории всей католической церкви. (Колумб взял на себя роль наместника Бога на земле и тем самым посягал на исконные права церкви. Буиль не мог с этим примириться.)

Итак, два священника успели лишь обменяться взглядами. Колумб приказал окружающим:

— А теперь — раздеваться! Всем раздеваться! Как жалко выглядят наши одежды в Саде Иеговы! К чему здесь лишнее напоминание о первородном грехе, за который Творец покарал нас стыдливостью? Долой одежды! И пусть приказ выполняют все: от капитана до последнего юнги! Отныне снято с нас бремя греховности! Снимем же с себя и эти тряпки!

Лас Касас покорно, но со смертной мукой на лице стянул сутану и обнажил неприглядную (церковную!) бледность тела. На нем оставались лишь широкие кальсоны из красного муслина — те, что подарены были провинциальными тетушками как намек на ожидающий его епископский сан.

Буиль покраснел от негодования. Только подумать — им предлагается разгуливать нагишом там, где обитает Бог (если, конечно, в утверждениях генуэзца есть хоть капля истины). А ежели все это досужие вымыслы? Ввергать в подобное непотребство служителей церкви…

На нем была роскошная сутана, сшитая в Севилье, в Триане, теми же мастерами, что шили костюмы для самых известных тореро. От адамова яблока до самых кончиков ног тянулась вниз цепочка крошечных пуговиц. Падре Буиль привык подчиняться властям, к тому же он был дипломатом… Нехотя, явно оттягивая время, расстегнул он первую дюжину. Адмирал с любопытством спросил:

— И сколько их?

— Сто пятьдесят пять, — сухо ответил священник.

Колумб, веривший в магию цифр и никогда не забывавший о Кабале, прошептал:

— Сто пятьдесят пять! Именно столько лет жизни осталось нашему миру, и погибнет он от огня…

И снова зашагал к роще. По дороге ему встретился юноша индеец (или ангел). Адмирал обратился к нему на своем не слишком правильном испанском:

— Скажи-ка мне, че[73], большое дерево, очень большое дерево… — и начертил в воздухе пышную крону.

Юноша, не задумываясь, повернулся и уверенно указал рукой туда, где простиралась тропическая сельва и откуда раздавалось громкое приветственное щелканье туканов.

— Aграк, аграк, — произнес юноша.

— Спасибо тебе, добрый человек, — сказал Адмирал и тут же велел спутникам: — Итак — вперед! Прямо и только прямо! Видите, Лас Касас? Они говорят по-еврейски! Как правильно я сделал, прихватив с собой раввина Торреса…

А молодой индеец, красавец ангел, который уже слышал от касика Бекчио добрую весть о прибытии богов, в восторге пал ниц, выражая величайшее почтение.

Надо сказать, мало кто последовал за Адмиралом на безрассудные поиски неведомого: его слуги, Кинтеро, Эскобар, несколько любопытных матросов, священники Лас Касас и Буиль, а также две или три шлюхи во главе с Болоньянкой. Они шли за жемчугом, за прекрасным жемчугом — размером с яйцо куропатки!

Примкнули к отряду и некоторые из «неблагонадежных». Они Предпочли держаться поближе к Адмиралу, а не оставаться во власти не слишком смирных матросов. То были Жан-Лу Васселэн, однорукий воин, которого нотариус отказался взять себе в помощники, Ульрих Ницш и группа земледельцев, прослышавших, будто где-то в глубине райских земель произрастает отличный шафран —.на бирже в Антверпене такой идет по десять тысяч мараведи за полфунта.

Адмирал шагал впереди всех и благоразумно старался не отрывать взгляда от земли. Иначе в нужный миг трудно будет побороть искушение и отвести глаза от Него. И про себя он не переставал твердить слова из Исхода: «…подтверди народу, чтобы он не порывался к Господу видеть Его, чтобы не пали многие из него»[74].

Они углублялись все дальше в чащу. Кругом — орхидеи, похожие сразу и на птиц и на рыб, то пестрые, как галстук гангстера, то напоминающие сдержанной окраской греческие орнаменты. А меж лиан и деревьев порхали, будто ослепленные собственной яркостью, огромные бабочки. Казалось, они были рождены неистовой палитрой Тинторетто. Тут же макаки — и вполне добродушные, и явно нелюбезные — творили свои непристойности или швыряли в путников зеленые орехи. Пауки — бархатистые, нет, лучше сказать, шелковистые — точно выросли в волосах прекрасной женщины. Свистящие какаду. Стаи лимонно-желтых попугаев. Трели тысяч птиц. Элегантное скольжение ягуаров, которых, как было известно Адмиралу, не следовало дразнить, но и бояться не стоило, ибо людей они пожирали, лишь когда рядом не оказывалось гиен.