Василий Ян - Батый Страница 42

Из-за широких спин монгольских ханов поднялся факих, сухой, изможденный, с длинной седеющей бородой, в высоком колпаке дервиша.

Скрестив руки на животе, он тихо сказал:

– Внимание и повиновение! Я слушаю тебя, Бату-хан!

– Как поступал Искендер Двурогий, когда предпринимал поход? Искал ли он земли с хорошими пастбищами?

– Нет, джихангир, он искал только отряды своих врагов и обрушивался на них, как падающий с неба беркут.

– Съедал ли он перед боем своего лучшего вороного коня?

– Нет, джихангир! Своего любимого вороного жеребца Буцефала он водил с собой всюду в походах, даже когда Буцефал сделался старым.

– Спасибо тебе, мой мудрый и верный учитель, Хаджи Рахим. А что скажет мой боевой учитель, Субудай-багатур? Нужно ли нам идти на урусутов или отступить для отдыха к Синему морю?

Субудай-багатур, ворочая злым и недоверчивым глазом, сказал:

– Войско здесь застоялось. Запасы кончились. Метели усиливаются. Пора направиться быстро на города урусутов. Там можно откормить и людей, и коней. На вороном коне рязанского князя ты въедешь в город Рязань, хотя бы семьдесят семь тысяч мангусов старались тебе помешать. Шаманке Керинкей-Задан, чтоб она не голодала, подари привезенную рязанцами мороженую тушу черной свиньи, большую, как лошадь. Жертвы семидесяти семи желтым духам онгонам мы принесем в городе Ульдемире, захватив табуны урусутских коней. Пусть Керинкей-Задан старательно помолится, чтобы онгоны прекратили метель. Трудно идти в таком глубоком снегу. Если метель будет еще злиться девять дней, она засыплет нас снегом навсегда.

Субудай-багатур замолчал. Задрав шаровары на левой ноге, он усердно чесал искусанную вшами волосатую ногу. Военачальники посматривали друг на друга, и веселые искорки перебегали в их глазах.

– Спасибо тебе, всегда мудрый Субудай-багатур! Я ожидал от тебя таких слов. Завтра мы снимаемся с нашей стоянки. Войско пойдет девяносто девятью черными потоками и ворвется в рязанские земли. Я поеду на вороном коне с белыми до коленей ногами и белой звездочкой во лбу. Он принесет мне счастье-удачу. Мой белый конь Акчиан, завернутый в войлоки, будет уведен кипчакскими конюхами к Синему морю. Он родился в Арабистане и едва ли перенесет медвежий холод. Мы не будем вырезать всех урусутских харакунов[140] – земледельцев. Нужно захватить их как можно больше и гнать впереди. Мы погоним их первыми на приступ городских стен.

– А чем их кормить? – спросил один хан.

– Зачем кормить пленных? Пусть они сами кормятся! Пусть едят павших коней и все, что хотят. Сегодня мы будем отдыхать без заботы. Завтра снова начнется кровавый пир.

Глава пятая

Монголы наступают

Первым в вихре снежной пыли ушел тумен «бешеных» Субудай-багатура. Своими знаменитыми переходами, меняя в пути коней, Субудай пробивался через сугробы. Он посадил на коней нескольких половецких пленных проводников. Они указывали ему едва заметные степные тропы. Субудай держал проводников возле себя и расспрашивал обо всем, что ему казалось странным и необычным.

Быстрым налетом его передовой разъезд захватил в лесу трех охотников. На поясах у них мотались десятка два белок. Около них вертелась черная лохматая собачонка. Пленных привезли к Субудаю. Он сидел на саврасом заиндевевшем иноходце. Из-под лилового малахая с наушниками виднелся только его сверлящий глаз.

– Что вы тут делаете? – спросил Субудай через половецкого переводчика.

– Белкуем.

Переводчик объяснил Субудаю, что охотники ходят по лесу, бьют стрелами и ловят в западни белок.

– А где вы спите ночью? Уходите назад в свой дом? Где ваша юрта?

– Нет! Пока мы промышляем, мы спим в лесу. Изба далеко. Разве можно в нее возвращаться с охоты?

– Как далеко?

– Дней шестнадцать ходу.

– Как же вы спите в лесу? Как заяц в снегу?

– Зачем как заяц! Мы копаем в снегу яму до самой земли, чтобы было сухо. И тогда уже на земле разводим костер. Мы спим возле костра, как на печке, или ложимся на то горячее место, где горел костер.

– И тепло?

– Как в избе. Снимешь полушубок, набросишь на плечи, греешься и спишь.

– А какой делаете костер? Из чего? Из веток?

– Зачем? Свалишь рядом три лесины, разожжешь их посредине, – лесины и пылают всю ночь, одна от другой разгораются, жар берут. Ночью встанешь, передвинешь обгорелые концы лесин в огонь и опять заснешь.

– Трудно срубить лесину?

– Почему трудно? Дело привычное.

– Покажи, как ты рубишь?

– Почему не показать?

Охотники вытащили из-за спины топоры, поплевали на руки. Один из них хотел сбросить полушубок. Другой заворчал:

– Не скидывай, украдут твою лопоть![141]

Охотники ловко и быстро срубили три еловых лесины, оттащили их и сложили рядом, обрубив ветки. Посередине, быстро высекая из кремня железным огнивом искры на трут, разожгли бересту. Положили на бересту еловые ветки, и лесины запылали веселым пламенем.

Субудай внимательно следил за работой охотников и сказал своим помощникам:

– Вперед урусутов не убивать, а брать в плен и гнать перед собой. Эти охотники будут показывать пленным, как прорубать просеки. По ним мы протащим к Рязани наши китайские камнеметные машины. Они разгромят рязанские стены.

Субудай показал пальцем на лохматую собачонку, которая жалась к ногам охотника и огрызалась на монголов:

– Как по-урусутски зовется эта зверушка?

Охотник ответил:

– А пес! Пустобрех!

Субудай спросил другого:

– Как зовут зверушку?

– Жучка! Тютька!

Субудай спросил третьего охотника, тот сказал:

– Лайка! Охотницкая собачонка.

Субудай покачал головой:

– Трудный язык урусутов. По-монгольски все просто и ясно – одно слово «нохой», и все знают, что это собака. А урусуты – путаники. Каждый называет по-своему. Вот они и не понимают друг друга…

Глава шестая

Княгиня Евпраксеюшка

Проходили дни, а от посольства, отправившегося к татарам, все не было вестей. В Рязани стали тревожиться не на шутку. «Что с послами? Почему не шлют гонцов? Скоро ли приедут?»

Княгиня Евпраксеюшка места себе не находила:

– Зачем я отпустила Феодора? Почему не упросила его взять меня с собой? Берегла бы его там.

Часами просиживала она в высоком тереме. Без устали глядела в окно на далекую снежную равнину – не покажутся ли долгожданные путники!..

Но уныло простиралось бескрайнее поле, пустынное, неприветное. Напрасно искали темные глаза Евпраксеюшки, – не видно было поезда посольского. Туманились прекрасные глаза, бледнело молодое лицо. Заливаясь слезами, роняла она голову на беспомощные руки.

– Ну что ты, родная, убиваешься! – уговаривала ее старая нянька. – Ладно ли так? Приедет князь-батюшка, что скажет? Не уберегли тебя… Смотри, как исхудала!

– Измучилась я… Чует сердце беду…

– Полно, что ты! Еще накличешь…

Старуха торопливо крестилась и кланялась иконам в переднем углу.

Евпраксия, в тоске и тревоге бродя по хоромам, услышала озлобленные, раздраженные голоса и вошла в гридницу. Там собрались съехавшиеся на совет князья, бояре и воеводы. Они сидели и спорили, кричали, шумели. Один говорил одно, другой не соглашался, и решить ничего не могли. Ели и пили за длинным столом и снова принимались за споры.

– Надо еще раз послать гонцов во все большие города, – говорил угрюмый седой князь. – Надо собрать всех князей, весь народ, надо всем миром, сообща, идти против татарских полчищ.

– Соберешь вас! – возражал Юрий Ингваревич. – Посылал я во Владимир Суздальский к князю Георгию, а что толку? Даже не ответил!

– Неужто великий князь владимирский не оставит своей гордыни? Неужто не двинет свои полки на подмогу?

– Будет медлить! Наше разорение ему на руку: он давно хочет себе примыслить рязанские земли…

Старый князь, сдвинув брови, покачал белой головой:

– Пора бы оставить раздоры и ссоры. Каждого из нас в отдельности легко татары осилят. Будем вместе стоять, тогда им с нами не справиться. Надо нам соединиться, одной головой думать!..

Молодой князь вспыхнул и вскочил с места:

– А этой головой не тебя ли назначить?

– Куда мне! Я стар!

– Знаю я тебя! Ты давно ищешь власти, а я к тебе под начал не пойду!

– Довольно ссориться! – вмешался Юрий Ингваревич. – Если к Батыге под начал попадем, хуже будет! Я мыслю выйти с моими рязанцами навстречу татарам в Дикое поле, чтобы задержать их там, пока из Владимира не подойдет подмога.

– Одних рязанцев больно мало, – возразил старый князь. – Надо поднять народ всей земли русской, призвать всех, и землян и городских…

– Что толку от простых смердов сиволапых! – запальчиво вставил слово один воевода.

– Может, больше толку, чем от иных воевод! – вызывающе ответил молодой князь.

Сидевшие вскочили и бросились друг на друга.