Дмитрий Вересов - Генерал Страница 42

– Ты вернулся из Варшавы помолодевшим на десяток годков, – заметил как-то ему Юрий, когда уже часа в три ночи они пили черный, как деготь, чай. – И очень на мать стал похож.

– Это ты к чему? – Трухину не понравилась эта бросающаяся в глаза перемена.

– Ни к чему, просто, – но он видел, как Трегубов отвел глаза.

– Наверное, просто отдохнул. Висла, братья-славяне, простор, которого мне так не хватает в Германии вообще и в этой дыре в частности.

– Ну и отлично. Здоровье поправил, да и вообще, не барышня же ты.

– Давай без предисловий. Герсдорф решил не прощать мне отказа?

– Да ему не до тебя, они носятся там со своим Власовым. Дело в том, что ребят из варшавской школы проваливается немало, и органы обрабатывают их совсем неплохо.

– А я фигура заметная.

– Вот-вот. Материалов на тебя в Москве накопилось изрядно.

– О чем? – Московская возня в этой ситуации казалась уж и вовсе нелепой.

– Ну о твоем сотрудничестве, об антисоветских лекциях, о НТСНП – это же по их понятиям белогвардейцы, которых они ненавидят хуже немцев.

– Разумеется, своих ненавидят больше – эк удивил.

– Но это все лирика, – Трегубов отхлебнул крупный глоток. – Короче, два дня назад замначальника следственной части управления особых отделов НКВД, некий капитан Зарубин, возбудил против тебя уголовное дело.

– Да и черт с ним. Мы все здесь политические трупы для России.

– И физические несомненно. Тебе еще вменяют формирование русской народной армии.

– Вот как? Ах, если бы… Однако, значит, они там верят, что русская армия будет создана? Любопытно. Мы здесь почти не верим, хоть и все для этого делаем, а они, значит, просто уверены. Ну меня, конечно, расстреляют, я надеюсь.

– А что ж еще, Федор?

– Как что? Сочтут, что недостоин пули, хоть и генерал, – и повесят. – И властное полное лицо Натальи, не проронившей ни слезинки при прощании в Риге, снова вспыхнуло перед Трухиным. – А Наталья? Что с ней?

– Она осуждена как ЧСИР еще в прошлом году, но сведений больше нет. Наши там пытаются…

– Лучше бы и не пытались, она сама справится, если ей не мешать. Разумности и практичности у нее побольше, чем у ваших агентов, порой беспомощных в новой России, как кутята. Так ты ужели этим думал меня расстроить?

– Знаешь, на иных заочный расстрел сильно действует.

– Боюсь, что на меня и очный не произвел бы особого впечатления. Вот Наталья… – Трухин мысленно попросил прощенья у своей мало любимой, так и не понятой жены и попрощался навсегда с той, кому когда-то читал на саратовском берегу стихи поэта, которого будто и не было[125]:

Дорогая, я к тебе приходил,Губы твои запрокидывал, долго пил.Что я знал и слышал? Слышал – ключ,Знал, что волос твой черен и шипуч.От дверей твоих потеряны все ключи,Губы твои прощальные горячи.Красными цветами вопит твой коверО том, что я был здесь ночью, вор,О том, что я унес отсюда твое тепло…

Да, он действительно уничтожил в ней тепло, бог знает что дав взамен. Да и дав ли?

– Ну, если тебя не расстроила первая новость, то второй, думаю, ты просто обрадуешься, – вздохнув с видимым облегчением, улыбнулся Трегубов. – Редлих хочет свозить тебя в Берлин, дабы познакомить с Виктором Михайловичем[126].

– Зачем? – почти равнодушно поинтересовался Трухин, стараясь не выдать забившегося сердца. Он был прав тогда у дворца, в Берлине доступно многое, там большие возможности во всем. Тем более когда ты уже не военнопленный… – Там уже Власов, к чему им я, карта отыгранная?

– Он хочет свести тебя с Вергуном, он возглавляет наш союз в Чехословакии. Видишь ли, Власов многим хорош, но образование его хромает изрядно, а прежде чем выводить лидера, нужна развернутая социально-политическая программа. Сам он ее в жизни не напишет: незаконченная семинария…

– А академия?

– Ну там, сам знаешь, образование довольно специфическое. Так что собирайся.

– А кто будет из наших «русских» друзей? – небрежно поинтересовался Трухин.

– Разумеется, Штрик, без него не обходится ничего, к тому же его пьеса, кажется, будет идти в Фольксбюне[127]. Думаю, Гелен, Шенкендорф, доктор Бройтигам, Герсдорф – дело серьезное. Кстати, ты набросал бы уже здесь кое-что, дабы явиться не с пустыми руками.

Трегубов ушел, когда холодный рассвет уже вползал в комнату сизыми валами. Трухин лег, не раздеваясь, на кровать, которую давно распорядился перенести в комендатуру; ему слишком не хватало одиночества. Станислава, хрупкая и беззащитная на фоне кровавой стены дворца, медленно проплыла перед ним. Что может он дать ей, кроме чувства? И он позволил себе провалиться на полчаса в сон, в котором твердые губы отдавали привкусом чубушника.

Солнце застало его за столом: он уже знал, с чего начать. Он военный. И будет говорить об армии, о той армии, которая мечталась ему еще мальчишкой, развал которой он застал и конец которой видел собственными глазами…

«Россия, занимая положение великой державы, стремится к поддержанию и сохранению мира. Основной целью внешней политики России является стремление обеспечить стране мирное развитие и почетное место среди великих держав мира. Внешняя политика России не преследует никаких захватнических целей, но направлена к охране границ, достояния и авторитета Российского государства… – С каким наслаждением выводило перо это название, забытое и оплеванное. И виделись за этими двумя словами дремучие леса, безбрежные разливы рек, трудолюбивый и честный народ, не затворяемые двери храмов, прекрасные чистые женщины… – Российская армия обеспечивает независимость Российского государства и охрану его территории; она не может служить ни орудием порабощения других народов, ни средством угнетения собственного… – Портрет прадеда, сражавшегося при Бородине, одобрительно улыбнулся ему с овального портрета в голубой гостиной, и благодарно сверкнули синие глаза прадеда двоюродного, закончившего свои шестнадцать лет на знаменитом екатерининском большаке под атакой мюратовских конников. – Костяк армии – офицерский корпус. Офицерский корпус не есть замкнутая сословная каста. Высокой чести стать офицером, подлинным носителем духа и славных традиций Российской армии может добиться каждый честный гражданин России, обладающий необходимыми личными качествами и получивший соответствующую подготовку. Армия – очаг национального воспитания. Поэтому наряду с чисто военной подготовкой в ней широко ведется и культурно-воспитательная работа в духе лучших традиций тысячелетней истории и боевой славы российского оружия…»

– Теодор, завтрак готов, – оторвала его от великого грядущего бессменная начальница канцелярии, а заодно машинистка, секретарша и добрый друг всей разнородной компании спецлагерей и штабов Верена фон Дистерло, «наша Верена», как называли ее все без исключения. Ровесница Трухина, русская баронесса выглядела на десять лет моложе него, и каждое утро, целуя ей руку, он на мгновенье чувствовал себя в добропорядочной старинной гостиной.

Но сегодня она чуть дольше не отняла пальцы и чуть пристальней посмотрела на Федора.

Выписка из брошюры «Политические задачи немецкого солдата в России в условиях тотальной войны», февраль 1943 года (по докладу капитана Штрик-Штрикфельда «Русский человек»)

«IV. Обращение с русскими

Если основные черты характера русского будут нами точно определены, то мы сумеем выработать правильную линию поведения по отношению к последним. Правильное обращение с русскими поможет вселить в них веру в немецкого солдата, еще раз подчеркнет его превосходство перед ними. Чтобы русские признали немецкое господство, необходимо заставить их поверить нам и добиться полнейшего доверия с их стороны там, где это нам выгодно. Этого можно достигнуть, в первую очередь, безупречным поведением наших солдат и внимательным отношением к русским, с учетом их личных желаний и потребностей. Немецкий солдат должен вести себя с русским как с европейцем.

Немецкий солдат должен стремиться показать себя перед русскими с лучшей стороны, русские стремятся к справедливости, которой они были лишены при большевиках. Если немецкому солдату удастся убедить русских в своей правоте, то наше превосходство перед большевиками станет им совершенно очевидным.

Каждое недозволенное изъятие имущества у русских рассматривается ими просто как воровство. Наша уверенность в том, что русский за период существования большевизма привык к подобным кражам, совершенно несправедлива. Русские ничего не имеют против военных налогов, если они упорядочены и обеспечивают им прожиточный минимум. Превышение отдельными немецкими солдатами их власти ставит русских в бесправное положение.