Ханна Мина - Парус и буря Страница 42

Катер, изменив курс, накренился, подставив чуть ли не под прямым углом правый борт волнам. Мотор жалобно затарахтел, будто застонав под ударами волн, которые нещадно хлестали по катеру, обдавая матросов с головы до ног холодной соленой водой. Промокшая от морских брызг и дождя одежда облепила их тела. Выпрямившись, катер снова пошел в лобовую атаку на нескончаемые ряды волн. Он с трудом взбирался на них, вскакивал, как испуганный конь на дыбы, вытягивая шею, подминая под себя и опираясь на них задними ногами, начинал прыгать и вертеться, будто стараясь сбросить с себя упрямого седока. Матросы, что наездники-джигиты, то приседали, то поднимались, пружиня на полусогнутых ногах, и крепко цеплялись за поручни, за канаты, друг за друга, хорошо понимая, какая участь ждет их, если они очутятся за бортом. Впервые за этот неспокойный день они реально осознали ту степень риска, на который пошли, согласившись выйти с Таруси в открытое море. Может быть, кое-кто из них вспомнил сейчас о береге, даже раскаялся в своем опрометчивом поступке. В такие моменты опасность представляется еще больше, чем она есть на самом деле, и видишь как наяву уже саму смерть, которая, улыбаясь, подмигивает тебе, пытаясь схватить в свои цепкие объятия.

Штурвал в руках дрожит, будто кто упрямо вырывает его из рук Таруси. Еще усилие. Еще один поворот. Долго нельзя подставлять борт волнам, катер может перевернуть. Но и все время идти в лобовую атаку тоже нельзя. Мотор, выбившись из сил, заглохнет. Выход один: надо умело маневрировать. Работать во имя спасения. Во имя жизни своей и тех, кого они должны спасти. Неважно, что о нем говорят сейчас или скажут потом. Важно выйти победителем в борьбе со стихией. Выстоять, выжить самим и не дать погибнуть Рахмуни. И Таруси еще сильней сжимает в руках штурвал, то направляя катер прямо на волны, то вдруг рывком отклоняясь в сторону. Он чувствует резь в глазах, хочется закрыть их, но нельзя. Дождь льет беспрерывно. Все небо заволокло тучами. От соли горько во рту. Язык будто прилип к гортани. Говорить не хочется. Не слышно и голосов его спутников. Но надо действовать. Действовать, не теряя ни минуты. Иначе конец. Конец и катеру и людям. Смерть примеривается не только к Рахмуни, но и к ним тоже. Буря поймала в свои силки и судно Рахмуни, и катер Таруси. Она уже разверзла бездну небытия, чтобы поглотить их навсегда. Они должны вырваться из этой западни. Обойти бездну. Обмануть ее.

Таруси наклонился вперед. Словно приподнялся в стременах, готовясь взять еще один барьер.

Катер взлетает вверх и тут же стремглав проваливается вниз. Мотор стрекочет где-то в воздухе, потом, захлебнувшись, начинает глухо бормотать. И дождь, и громады обрушивающихся на катер волн — все против них. А тут еще вода подступает к мотору. Таруси обвел глазами товарищей. Они, словно тени, передвигались в трюме катера. Движения у всех замедленные, лица серые, глаза усталые. Чувствовалось, теряют надежду, положились уже, наверное, на волю аллаха.

— Много воды? — крикнул Таруси Ахмаду.

— Много! Почти по щиколотку… Хоть бы дождь проклятый перестал.

Последнюю фразу он произнес вполголоса, как бы про себя, но тем не менее Таруси услышал в ней раздражение и мольбу, тайную надежду и упрек в чей-то адрес, может быть даже в адрес самого аллаха. Это был голос уже не портового сорванца, шатающегося по набережной в поисках приключений, а зрелого моряка, принявшего вызов моря и готового, стиснув зубы, преодолеть любые невзгоды.

— Ты устал? — спросил его Таруси с участием.

— Не надо спрашивать об этом, капитан!

«Молодчина. Ответ достоин настоящего моряка», — подумал Таруси. Ответ Ахмада придал и ему самому силы и укрепил волю сопротивляться, бороться до конца. «Если будем откачивать, вода выше щиколотки не поднимется, — подумал Таруси. — Главное, чтобы она не добралась до мотора».

— Ахмад!

— Слушаю, капитан!

— Бери штурвал!

— Я?

— Разве тут есть еще Ахмад?

Юноша стоял в нерешительности, боясь даже пошевельнуться. Он явно колебался. Сможет ли он удержать штурвал, да еще в такой шторм? И в тихую погоду ему такого еще никто не доверял.

— Ахмад, ты что, оглох? — еще раз окликнул его Таруси. — Бери штурвал!

Молчание. Ни слова в ответ.

— Слышишь, кому говорят? Бери штурвал! Чего стоишь? — еще громче крикнул Таруси.

Ахмад умоляюще посмотрел на капитана. «Не могу я! Не могу!» — словно кричали его глаза. Он бы так, наверное, и не тронулся с места, если бы сам Таруси с силой не притянул его к себе.

— На, держи обеими руками, вот здесь, и крепче сжимай! Держи вот в таком положении, никуда не двигай, пока не скомандую, и сам стой крепче, смотри, чтоб не сбросило в море.

— Слушаюсь, капитан! — радостно воскликнул Ахмад. — Иди отдохни, капитан, все будет в порядке!

’Тлупый, — ухмыльнулся Таруси, — он думает, устал, поэтому отдал ему управление. Ладно, ему простительно, он ведь первый раз со мной плавает».

— Исмаил, откуда течь?

— Снизу, капитан. — Исмаил постучал по двери, показывая на щель внизу.

— Дай-ка мне банку. Эй, Ахмад, держи руль все время прямо, чтобы волны не захлестывали через борт.

Таруси ловко и энергично стал вычерпывать банкой воду. Он решил сделать это сам, чтобы дать передохнуть команде. Но матросы, разве могли они стоять сложа руки и смотреть, как работает капитан? И они тоже принялись черпать воду. Руки ритмично опускались в воду и выныривали с полной банкой. Спины то сгибались, то разгибались. Жестяные банки наполнялись и тут же опорожнялись. Вода заметно убывала. Наконец осталась небольшая лужа, которая перекатывалась от борта к борту, от кормы к носу. Только тогда Таруси разогнулся и, отбросив банку, сказал:

— Ну, пожалуй, хватит. — Потом, сняв с себя бушлат, скомандовал: — Исмаил, открой дверь, только быстро, чтобы воды не натекло.

Исмаил, не понимая, чего хочет капитан, с силой потянул на себя дверь, и Таруси мгновенно расстелил бушлат на пороге.

— Теперь закрывай! Посильней толкни! Закроется дверь, и все будет в порядке! Воды к тебе не просочится ни капли.

Дверь с трудом, но закрылась. Все это произошло так быстро, что Исмаил не успел даже опомниться. Он с восхищением смотрел на Таруси. Усталый и улыбающийся, тот стоял в одной рубашке и шароварах.

— Тебе не холодно? — спросил Исмаил.

— Было холодно, теперь жарко, — ответил Таруси, вдохнув полной грудью и почувствовав новый прилив сил. Откинув рукой упавшие на глаза волосы, Таруси натянул мокрую шерстяную шапочку и вернулся к штурвалу.

— Пора менять курс, — ни к кому не обращаясь, сказал Таруси. — Надо держать строго на север. Ветер сменился, теперь он будет нам попутным, и при таком ветре мы быстро настигнем Рахмуни.

Катер, разрезая носом волны, упорно продвигался вперед. Брызги, словно мельчайшая пыль, поднятая в пустыне ветром, поднимались над катером водянистой тучей, которая застилала все впереди. Таруси пристально вглядывался в черную водяную мглу. Матросы, поочередно меняясь, вычерпывали банками воду.

Ахмад, пристроившись на корме у ног Таруси, так же как и его капитан, неотрывно смотрел вперед. Он был счастлив. Он выдержал свой первый в жизни серьезный экзамен на право называться моряком. Ему хотелось как можно скорее совершить какой-нибудь подвиг, пойти на любой риск — словом, сделать что-нибудь такое, что подняло бы его еще выше в глазах капитана. Сколько раз до этого Ахмад просил взять его в море, но над ним только посмеивались. Иногда, правда, чтобы лишь отвязаться от него, обещали взять в следующий рейс, однако этого следующего рейса ему так и не удалось дождаться. Как-то капитан одного судна согласился взять Ахмада в плавание, но при этом поставил условие: Ахмад должен ему прислуживать. Быть слугой, а не моряком! Никогда! И Ахмад наотрез отказался. Может быть, в море он и сам, по своей воле делал бы капитану все, что нужно. Но когда ему заранее сказали, что он будет только слугой, Ахмад почувствовал себя глубоко оскорбленным. Значит, они считают, он ни для какой другой работы непригоден? А вот Таруси сразу произвел его в матросы, сделал не только матросом, но и доверил даже штурвал. Сердце Ахмада было преисполнено гордости. Он чувствовал себя счастливым, несмотря на то что опасность еще не миновала. А как он благодарен Таруси, что тот взял его с собой в море, это и не выразить. Наконец он стал моряком. Нашел свое призвание. А сколько было потеряно напрасно времени? Сколько он исходил в поисках работы? И вот нашел-таки работу, которая ему по душе. Он любит море, любит Таруси, любит жизнь.

— Капитан, — подал голос Ахмад.

— Что, Ахмад, ну чего молчишь? Может быть, что-нибудь болит или тошнит?

— Да нет, ничего, все в порядке.

— Так чего же ты меня звал?

— Просто так, хотел услышать твой голос. А где мы сейчас находимся?