Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский Страница 42

Герцогу же, напротив, хотелось показать русскому царю, что его войска хороши, и он велел приходить к обеденному столу дворцовому караулу, состоящему из людей высоченного роста и с большими обнажёнными шпагами.

И царь посмеялся над мекленбургским герцогом. Однажды, когда комары стали слишком уж тревожить всю придворную компанию, сидящую за столом в саду, из которого открывался прекрасный вид на Шверинское озеро, Пётр сказал герцогу:

   — Вот эти мужчины с обнажёнными шпагами ни к чему не годны. Велите им подойти и отгонять комаров своими огромными усами...

Герцог обиделся на царя, но не показал виду. Зато гостившую здесь герцогиню Курляндскую изводил своим холодным видом и насмешками.

Анна не выдержала колкостей и намёков и уехала домой, не дожив в гостях у сестры недели.

Глава третья

С самого полдня у дома посланника России в Шемахе скопился целый рой мулов — катыров, верблюдов, лошадей. Солнце начало склоняться к горизонту, а толпы народа вокруг всё не рассеивались: всякое событие здесь — представление для простых персов, лишённых других развлечений. Небо становится светло-золотистым и пылает так, что глаза слепит, и назойливые лучи с него словно бы лезут в самые зрачки, нахально забираются во все поры даже под плотной одеждой, и кожа отвечает на это бесцеремонное вторжение невыносимым зудом. Над узкими кривыми улицами, с двух сторон закрытыми глиняными стенами, висит прозрачное облако пыли, поднимаемой ногами и копытами. А в уши беспрерывно льётся заунывный звон и гул от тысяч колокольчиков, привязанных где только возможно: по бокам, на сбруях, на шеях у лошадей и катыров.

Горячий спёртый воздух отдаёт пылью и нечистотами, но это не мешает толпе в ярких разноцветных халатах и с бородами, выкрашенными в ярко-медный цвет, виться вокруг слуг, погонщиков, лошадей и верблюдов. Все шумят, орут, поют и разговаривают так, что слышно на другом конце города. Изредка эту галдящую разношёрстную толпу прорезывают всадники, и раздражённый крик «Хабарда!» — «Берегись!» висит над ней.

Вдоль высоких глиняных стен, грязных и унылых, скользят безобразные фигуры женщин Востока — жемчужин гаремов. Закутанные в длинные чёрные покрывала — чадры, с белыми покрывалами или занавесками на лицах, они представляют собою овальные фигуры, пугливо прижимающиеся к стенам и пропускающие всех мужчин. Но жемчужинам тоже хочется посмотреть на отъезд посланника, и улица перед воротами жилища Волынского всё более и более заполняется этими безобразными фигурами, похожими на редьку хвостом вверх.

И в эту слепящую жару, прозрачную пыль выбирается со двора русского посланника странная процессия — двое всадников в военных халатах и небольших тюрбанах восседают на маленьких косматых лошадёнках и ведут на верёвках двух закутанных в такие же чадры, как у женщин Востока, но с открытыми испуганными лицами, русских полонянок. Увидев толпу, женщины поспешно обращают лица к своим конвоирам, и те откидывают на них полотняные белые занавески.

Эти русские полонянки несколько дней назад приползли на коленях в русское посольство и слёзно умоляли, воздевая руки к Волынскому, словно к богу, вернуть их на родину. Одну из них схватили в Тёрках татары, другую увели в полон калмыки в Тамбове и продали персам через Турцию.

Полонянки решились открыть лица перед посланником, и Волынский увидел ещё молодые, но уже с морщинами чисто русские физиономии.

Одна из полонянок — Анна Туманова — живо напомнила ему Анну. Такое же светлое лицо, чуть тронутое оспинками, чёрные соболиные брови, густые тёмные волосы, разделённые пробором посредине головы, правильный тонкий нос и полные розовые губы. Её продали, и она стала рабыней, но ещё и наложницей в доме богатого перса. Её дочь теперь басурманка, но Анна Туманова ни минуты не желала оставаться в плену. Она рвалась на родину, несколько раз убегала с купцами, но хозяин настигал её, бил, запирал в тёмном пыльном сарае, не кормил. Её измождённое лицо всё ещё не утратило своей красоты, и Волынский невольно вздохнул, сразу вспомнив ту прощальную охоту у царицы Прасковьи и девочку с волной волос на спине, с меховой шапочкой в руке, плывущую по глубокому белому снегу. Как давно это было, как далеко это было, а девочка-царевна всё не выходила из его головы, несмотря на время и опасности его жизни...

Он мог только предполагать, как натерпелись здесь полонянки, и дал себе слово обязательно доставить их в Россию, чего бы это ему ни стоило. А волнений по этому поводу было множество: шемахинский хан Кей Хосров сразу же заявил протест, послав ко двору Волынского своих толмачей. Его требование было грубым и категоричным — выдать немедленно русских полонянок: за них заплачены деньги, они собственность персов, и русский посланник может поплатиться многим, если не выдаст их.

Немало дней длились эти переговоры. Волынский не уступал. Но теперь стороны пришли к соглашению: до отъезда Волынского из Персии полонянки будут находиться у прежних хозяев, но едва русское посольство вернётся в Шемаху, женщины должны быть доставлены Волынскому. Артемий решительно заявил хану, что если и впредь станут приходить такие невольницы, то он всех принимать будет, сколько бы их ни пришло, поскольку во всех государствах так ведётся.

Теперь полонянок вели к прежним хозяевам. Знал Артемий, что их будут и бить, и издеваться над ними, но в Испагань он не мог их везти, придётся им дожидаться здесь возвращения посольства.

В самом начале почти полугодового сидения в Шемахе Волынский был настроен уехать обратно как можно быстрее, так как встретил самый враждебный приём. Но оказалось, что шемахинский хан почти не подчинялся персидскому шаху: как и в других местах, власть шаха была номинальной. Каждый хан в своей области делал что хотел. Однако на своё послание о посольстве Волынского Кей Хосров получил указ шаха: тот сообщал, что рад приезду Волынского, которого желает поскорее увидеть, а Хосрову надлежит во всём способствовать русскому посольству — выдать кормовые деньги, дать лошадей и фураж, погонщиков и охрану. И хоть заметно недоволен был Кей Хосров этим фирманом шаха, но скрепя сердце сделал то, что мог, — пригнал лошадей и назначил охрану, а деньги на пропитание посольства так и не выдал Волынскому.

Изменилось настроение в Испагани: от английского купца в Шемахе Волынский получил сведения, что к персидскому шаху явился турецкий посол и потребовал отдать Турции города Тбилиси и Ереван, прекратить торговать со странами, находящимися в состоянии войны с Турцией, и отправить к турецкому султану сорок тоев шёлка-сырца, для перевозки которого с ним прибыло десять верблюдов. Однако наглое поведение турецкого посла возмутило шахское правительство. Шах узнал, что Турция терпит поражение от христианских стран Европы, и потому на все требования Турции ответил решительным отказом. Потому и проявил он симпатию к русским и заинтересованность в торговле с ними.

Новость эта не изменила настроения Волынского — он скорее уехал бы на родину, но любезность шаха давала ему возможность не только осуществить свою миссию — заключить договор о торговле, но и проехать вглубь страны и выполнить секретную часть инструкции Петра — всё разведать, всё описать, узнать состояние персидской армии и пограничных крепостей, силу власти шаха. Пётр готовился к войне с Персией, и Волынский секретным кодом отписывал в Петербург всё, что ему удавалось увидеть и услышать.

Волынский не уставал тревожить шемахинского хана требованиями и протестами в отношении русских купцов. Нигде в России не чинили такого самоуправства с персидскими купцами, как здесь, в Персии, с купцами русскими. Снова и снова перечислял он в письмах и протестах все доводы и факты, с которыми столкнулся здесь.

«Российским купцам в Шемахе от басурманов в том великая обида, понеже по улицам и в редах (торгах) и по гостином дворе и у воды бросают в них каменьями, и бьют, и плюют, и ножами колют, а именно в 1715 году купец из российских Иван Антонов, приказчик господина Евреинова, был у себя в гостином дворе, к которому пришёл тамошнего судьи человек породой калмык и стал брать у него бочки без денежно, которых он ему не хотел давать и за то его, Ивана, оный калмык колол ножом...

Нашим российским купцам некоторым есть позволение шахова величества, чтоб в Шемахе покупать шёлк-сырец, которые и покупали как при Гусейн-хане, так и при Измаил-хане, а ныне запрещено и тот указ шахова величества оставлен неведомо для чего. А покупают не токмо российские купцы, но и других народов люди, точию те, которые домогались у хана и других знатных чрез дачи (взятки). Которые и купят российские купцы шёлк-сырец, то с них берут с каждого вьюка харчи (подать) по 14 рублей и 16 алтын, а с армян-джульфинцев с такова вьюка берут по одному червонному золотому, а в государстве Российском как подданным царского величества купцам, и так шахова величества купцам разделения никакого нету, но берут с них равную пошлину, а жемчугу и каменьев с них пошлины не берут, и оные вещи они продают без пошлины и досмотру, а нашим купцам здесь такого позволения нету.