Лора Вальден - В долине горячих источников Страница 44

Абигайль и Патрик остались одни в холле, как раз на том самом месте, где встретились днем, но теперь не решались даже взглянуть друг на друга. Абигайль уставилась на носки своих сапожек, а Патрик сосредоточенно рассматривал роскошную, написанную маслом картину, висевшую на стене. На ней было изображено бегство Те Кооти и его сторонников из Охинемуту 7 февраля 1870 года.

Глухое молчание, в котором читалось столько невысказанных упреков, было мучительным. Наконец оба заговорили одновременно.

— Абигайль…

— Я была неправа, что сказала тебе о своей…

Их взгляды встретились.

— Я восхищаюсь твоим мужеством, Аби. А я трус и скрываю свои чувства.

— Нет, ты просто боишься, что я снова разочарую тебя, — едва слышно произнесла Абигайль.

Вместо того чтобы возразить ей, он притянул ее к себе и поцеловал.

— Я тоже люблю тебя, — прошептал он. — И всегда буду любить.

Абигайль не хотела питать никаких надежд, но эти слова согрели ее сердце, и на мгновение она представила себе, что они могли бы всегда быть вместе. Но вот в его взгляде снова появилась решимость. В уголках губ пролегли суровые складки. Словно окаменевший, он стоял перед ней, стиснув зубы и сжав кулаки.

— Ничего не говори! — взмолилась она. — Я знаю, что ты женишься на Гвендолин. А я уеду. Далеко-далеко. Ведь если я останусь в долине гейзеров, мы не сможем расстаться. И тогда однажды я снова тайком поплыву на Мокоиа и отдамся тебе под деревом пурири. Мы будем жертвами своей запретной любви — пока я не сломаюсь.

— Это не из-за Гвен, уверяю тебя. Ты должна мне поверить! Это из-за моей дочери Эмили, которая ни с кем не говорит, даже с Гвендолин, но постепенно стала привыкать к ее присутствию. Если я прогоню Гвен, малышка будет безутешна…

Абигайль коснулась пальцем его губ.

Патрик понял. Тяжело дыша, он резко притянул Абигайль к себе и пробормотал:

— Я так хочу быть с тобой, любовь моя. Я не могу снова отпустить тебя на чужбину. Как часто я ругал себя за то, что не поехал тогда с тобой!

Они снова поцеловались, но Абигайль высвободилась и, не оборачиваясь, побежала к себе в комнату. Там она бросилась на кровать и заплакала. «Нужно уехать, и как можно скорее», — снова и снова вертелось у нее в голове, и женщина решила претворить в жизнь этот план в ближайшее время. Она сбежит на Южный остров, в Данидин, как хотела еще одиннадцать лет назад. И на этот раз ее никто не остановит.

Наконец Абигайль вытерла слезы, умылась, припудрила нос и отправилась к Оливии, поскольку, взглянув на часы, сообразила, что через несколько минут сменится век. «Может быть, там, на юге, я наконец познакомлюсь с мужчиной, в которого влюблюсь и который женится на мне, старой деве», — думала она, прекрасно понимая, что навеки отдала свое сердце Патрику. Если спустя одиннадцать лет он так волнует ее, то вряд ли ей удастся забыть его вообще.

С грустным видом Абигайль вошла в комнату, куда отнесли Оливию. В дверях она столкнулась с доктором.

— Как она? — встревоженно поинтересовалась женщина.

— Ей лучше, — ответил он, поспешно собираясь, чтобы вернуться домой до наступления нового года.

У постели сестры собрались все: Дункан, Хелен, Алан, Аннабель, Гордон и даже Руиа. Все с волнением смотрели на бледное лицо Оливии, почти сливавшееся с простынями. Та попыталась улыбнуться, но улыбка застыла. Руиа внесла поднос с шампанским — все получили по бокалу, кроме Оливии.

— С Новым годом! — наконец веселым тоном произнес Алан и поднял бокал, словно ничего не произошло.

«Будем надеяться», — подумала Абигайль, глядя на сестру, и по спине побежали мурашки от дурного предчувствия.

Марианна решила не терзать Пайку своими расспросами. Девушка довольно давно прокралась к ней в спальню, словно призрак, и с тех пор молча сидела на стуле у ее постели с опущенной головой.

— Как он мог так поступить? — наконец измученным голосом произнесла Пайка.

— Что он сделал? Ты ведь говоришь о моем внуке, верно?

Пайка кивнула.

Марианна едва сдерживалась от любопытства.

— Дитя, говори уже наконец! Что такого сделал Дункан, что ты никак не можешь прийти в себя и сидишь здесь, словно статуя, не в силах и слова сказать?

— Он сказал своим родителям, что хочет жениться на мне! — простонала Пайка.

— Боже мой! — вырвалось у Марианны. — И как отреагировали его родители? Полагаю, моя дочь упала в обморок, а мой зять пригрозил ему, что лишит наследства?

Пайка замерла. «Если бы Марианна знала, насколько точно она угадала!» — подумала она, но из уважения к пожилой женщине решила не говорить этого. И отвратительные слова отца Дункана она тоже повторять не стала. Хотя бы потому, что испытывала непреодолимое желание поскорее забыть о презрении, с которым отнесся к ней этот человек.

— А теперь Оливия промывает мозги своему сыну? — поинтересовалась Марианна. Она пристально поглядела на Пайку. — Но ты-то почему так расстроена? Ты должна была бы радоваться, что Дункан хочет сделать тебя своей женой. Он хорошая партия, привлекательный молодой человек.

— Только не говорите, что я должна быть польщена. Почему никого не интересует, чего хочу я? И никому не пришлось бы так волноваться, потому что я ни за что не хочу быть его женой, — упрямо заявила Пайка.

— Неужели ты не любишь его?

Пайка протяжно вздохнула.

— Нет. Не люблю. Или люблю. Я не знаю. Но это неважно, потому что одно я знаю наверняка: я никогда не выйду замуж за пакеха. И никогда в жизни не стану невесткой этого торговца смолой каури. Я выйду замуж за маори. Когда-то я поклялась себе в этом. И ничто не заставит меня передумать! — Голос девушки звучал воинственно.

Марианна глядела на нее с удивлением.

— Ты не хочешь выходить за него замуж, потому что он белый? Нет, я хочу сказать, что согласна с тобой: такие браки не благословенны. Но думала, что придется умолять тебя, чтобы ты это осознала. А ты возражаешь так решительно, что мне даже не по себе. Ты уверена, что не проявишь слабости?

— Я поклялась самой себе и…

Вдалеке зазвонили колокола.

— Дитя, — торопливо перебила ее Марианна. — Уже полночь. Начинается новый век. Скорее загадай что-нибудь!

— Я от всей души желаю встретить мужчину из своего племени, которого я смогу любить и который… — поспешно произнесла Пайка и поинтересовалась: — А вы, Марианна?

— Я хочу, чтобы ты, дитя мое, наконец-то поселилась в комнате рядом со мной и чтобы моя дочь простила меня. И чтобы я однажды могла спокойно попрощаться со своей внучкой. Пусть наши желания исполнятся! Дай я обниму тебя.

Пайка невольно улыбнулась, наклоняясь к пожилой женщине, но стоило ей снова сесть на стул, как она поняла, что пора уходить из этого дома. Что, если Дункан придет сюда? А она поддастся чувствам и примет его ухаживания? Она не хотела быть виноватой в том, что семья прогонит его.

— Марианна, не сердитесь на меня, но мне нужно уйти. Причем как можно скорее. Дункан уже наверняка ищет меня. Он сейчас будет здесь. А я не настолько сильна, чтобы просто прогнать его. Он, скорее всего, встанет на мою сторону, поступив вопреки воле отца. Сегодня, завтра, а потом? Возможно, однажды он сломается из-за того, что в высших кругах меня будут избегать, — если я не сломаюсь раньше. Он действительно любит меня, и я люблю его, но… Вы позволите мне исчезнуть на несколько дней? Пока он не одумается и не уедет вместе с родителями? Пожалуйста!

— Ах, деточка, и почему ты не белая? — вздохнула Марианна и добавила: — Конечно. Но куда ты пойдешь?

— Я поживу у Руии в Охинемуту, — ответила Пайка, вскакивая со стула, и добавила шепотом: — Я вернусь, как только он уйдет. А потом сразу поселюсь в комнате рядом с вашей. Обещаю!

— Какая чудесная девушка! — пробормотала Марианна, но Пайка уже закрыла за собой дверь.

Роторуа, 1 января 1900

Аннабель проснулась вся в поту, села на постели. Опять этот кошмарный сон! Вокруг — густая, непроницаемая тьма. Всхлипывания, сначала тихие, потом все громче и громче. Отчаянный крик: «Мама! Мама!»

Сердце Аннабель едва не выпрыгивало из груди. Она надеялась, что Гордон не проснется, но тот сонным голосом поинтересовался:

— Что с тобой? Опять плохой сон приснился?

— Нет, нет. Ничего! — поспешно отмахнулась она. Ей совершенно не хотелось, чтобы он узнал об этом. Тогда он опять расстроится, а этого она терпеть не могла.

— Не обманывай меня! Ты сердишься, потому что наш великий день прошел совсем не так, как мы хотели, да?

Аннабель с благодарностью согласилась.

— Да, это было ужасно, — сказала она. Какое облегчение, что он не догадался! Может быть, потому что он не умел читать мысли по лицу.

— Никто, кроме Алана, не посмотрел баню, — разочарованно произнес Гордон.

— Они наверняка сделают это сегодня.