Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди Страница 44

Филипп вернулся через несколько дней и немедленно вызвал к себе Александра. Завидев сына, он сразу нетерпеливо обнял его:

– Клянусь всеми богами, ты прекрасно выглядишь. Как тебе понравилась поездка в Афины?

Он почувствовал, что объятия сына не очень крепки:

– В чем дело, парень? Или тебя размягчили эти афиняне? Или влюбился? Только ради Геракла не говори, что влюбился! Ха! Я подарил ему такую искусницу в этом деле, а он влюбился в… в кого? В прекрасную афинянку? Не говори, сам знаю: никто не сравнится с очаровательными афинянками. Ах, это здорово, я должен рассказать об этом Пармениону.

– Это не я влюбился, отец мой. Говорят, это ты влюбился.

Филипп тут же посерьезнел и большими шагами начал мерить комнату.

– Это все твоя мать. Это твоя мать! – воскликнул он. – Она разъярена и ревнует. Хочет настроить тебя против меня. Что, неправда?

– У тебя другая женщина, – ледяным тоном проговорил Александр.

– И что с того? Не первая и не последняя. Это просто цветок, она прекрасна, как солнце, прямо Афродита. Еще прекраснее! Я нашел ее голой у себя в объятиях, с грудями как две спелые груши, мягкую, с выщипанными на теле волосами, благоухающую, и она раздвинула для меня бедра. Что мне оставалось делать? Твоя мать меня ненавидит, я ей отвратителен, она плюет мне вслед каждый раз, когда видит. А эта девочка сладка как мед.

Он опустился в кресло и быстрым жестом накинул на колени плащ, что всегда было признаком ярости.

– Не надо мне рассказывать, кого тебе подсунули в постель, отец мой.

– Прекрати звать меня «отец мой»: мы одни!

– Но моя мать чувствует себя униженной, брошенной, и она озабочена.

– Понятно! – вскричал Филипп. – Все понятно! Она определенно старается настроить тебя против меня. И без всяких причин. Пошли, пошли со мной! Посмотришь, какой сюрприз я тебе приготовил, прежде чем ты испоганил мне день этими глупостями. Пошли!

Он увлек Александра за собой по лестнице, а потом вглубь коридора, где располагались мастерские, и распахнул дверь, словно вламываясь в помещение.

– Смотри!

Александр оказался посреди комнаты, залитой светом из большого бокового окна. К столу был прислонен глиняный диск с профилем, изображавшим его с лавровым венком на голове, как бога Аполлона.

– Нравится? – раздался голос из темного угла.

– Лисипп! – воскликнул Александр, резко обернувшись и обнимая мастера.

– Нравится? – спросил Филипп у него за спиной.

– Но что это?

– Это макет монеты, золотого статера Македонского царства, который будет чеканиться с завтрашнего дня, чтобы запечатлеть твою победу при Херонее и твое достоинство наследника трона. Он будет ходить по всему миру десятками тысяч экземпляров, – ответил монарх.

Александр пристыженно опустил голову.

Глава 27

Жест Филиппа и присутствие при дворе Лисиппа слегка разогнали тучи, омрачившие отношения между отцом и сыном, но очень скоро Александр лично убедился, насколько прочные узы связали отца с юной Эвридикой.

Однако неотложные политические дела отвлекали как царя, так и сына от придворной жизни.

Пришел ответ от царя персов Арзеса, и ответ этот был еще более пренебрежительным, чем письмо Филиппа. Евмен прочел его царю, как только получил от гонца.

Арзес, царь персов, Царь Царей, Свет Ариев и Владыка Четырех Сторон Света – македонянину Филиппу.

То, что сделал мой отец Артаксеркс, третий с таковым именем, сделано хорошо, а ты, будучи нашим подданным, должен платить дань, как платили твои предшественники.

Царь тут же позвал Александра и дал ему просмотреть послание.

– Все идет так, как я и предполагал: мой план воплощается в точности. Перс отказывается возместить ущерб, причиненный его отцом, а этого более чем достаточно, чтобы начать войну. Моя мечта сбывается. Я объединю всех греков в метрополии и восточных колониях. Я сохраню эллинскую культуру и буду повсюду ее защищать. Демосфен не понял моего намерения и сражался со мной, как с тираном, но посмотри вокруг! Греки свободны, и македонский гарнизон стоит лишь в акрополе предателей-фиванцев. Я охраняю аркадцев и мессенцев, я не раз отстаивал права Дельфийского святилища.

– Ты действительно хочешь идти в Азию? – спросил Александр, выделив среди всего отцовского хвастовства лишь это заявление.

Филипп взглянул ему в глаза:

– Да. И в Коринфе объявлю это союзникам. Я попрошу всех прислать воинские контингенты и военные корабли для предприятия, которое никому из греков не удалось довести до конца.

– И думаешь, они пойдут за тобой?

– Не сомневаюсь, – ответил Филипп. – Я объясню им, что цель похода – освобождение греческих городов в Азии от господства варваров. Они не смогут остаться в стороне.

– А это – истинная цель похода?

– У нас самое мощное в мире войско, Азия безгранична, и нет пределов славе человека, который ее завоюет, сын мой, – ответил царь.

Через несколько дней в Пеллу прибыл другой гость – Апеллес, которого многие считали величайшим художником во всем современном мире. Филипп позвал его, чтобы сделать свой портрет вместе с царицей – естественно, с должными поправками и приукрашиваниями, в официальном виде, чтобы повесить в святилище в Дельфах, – но Олимпиада отказалась позировать рядом с мужем, и Апеллесу пришлось наблюдать за ней издали, делая предварительные эскизы.

Конечный результат все равно привел Филиппа в восторг, и он попросил изобразить также и Александра, но юноша отказался.

– Я бы лучше хотел, чтобы ты изобразил мою подругу, – попросил царевич. – Обнаженной.

– Обнаженной? – переспросил Апеллес.

– Да. Мне не хватает ее красоты, когда я вдали от нее. Сделай ее портрет не очень большим, чтобы я мог носить его с собой, но чтобы она была очень похожа.

– Тебе покажется, что видишь ее во плоти, мой господин, – заверил его мастер.

Таким образом, Кампаспа, о которой говорили, что это прекраснейшая женщина Греции, стала позировать обнаженной во всей своей красе перед величайшим из художников.

Александру не терпелось полюбоваться результатом столь необычайного сочетания, и каждый день он приходил посмотреть, как продвигается работа, но очень скоро заметил, что она почти не тронулась с места. Апеллес все время делал эскизы и уничтожал их, чтобы создать новые.

– Этот портрет напоминает мне ткань Пенелопы, – заметил юноша. – Что же не получается?

Апеллес не мог скрыть смущения. Он смотрел то на свою прекрасную модель, то на Александра.

– Что же не выходит? – снова спросил царевич.

– Дело в том… Дело в том, что я не могу вынести мысли о том, чтобы расстаться с такой красотой.

Александр в