Божьим промыслом. Пожары и виселицы - Борис Вячеславович Конофальский Страница 45

Волков на секунду задумался и потом ответил:

— Мост они всё равно открыть тогда смогут… Нет, нужно вот что сделать.

Он вытащил из-за пояса топор и воткнул его так, чтобы барабан уже не мог проворачиваться, а значит, и опустить мост было нельзя; и сказал Кляйберу:

— Пошли, нужно торопиться, пока они не поняли. Потом мне сюда ещё возвращаться.

Теперь они спускались, почти бежали вниз, и когда вышли на стену, Волков спросил у Кляйбера:

— Ты всё помнишь? Помнишь, что сказать Брюнхвальду?

— Да уж не волнуйтесь, господин, — отвечал ему кавалерист, скидывая верёвку со стены. — Вы, главное, не пустите их сразу за мной, дайте отбежать.

— Не пущу, не пущу, — обещал ему генерал. — Они, может, и не заметят, что ты ушёл, — факел они оставили в приворотной башне и всё делали в темноте, — а что ворота я не даю им раскрыть, так, может, то из-за серебра. Чтобы не вывезли.

Кляйбер размотав верёвку и, отдав конец Волкову, стал на краю стены и заглянул в темноту.

— Не видно ни черта.

— Не бойся; главное, чтобы верёвки хватило, — Волков торопился, он боялся, что солдаты, что уже метались по двору с факелами, поймут, что они затеяли, и войдут наконец в приворотную башню. — Думай о награде, так будет легче бежать.

— Там у ворот калитка есть, — напомнил кавалерист. — Ворота не откроют, так через неё попробуют.

— Не волнуйся. Я пригляжу за нею, да и высоко там, человек-то из калитки слезет в ров, а лошадь никак не спрыгнет, — уверял его Волков. — Иди, да хранит тебя Бог.

— И вас храни Господь, — отвечал ему кавалерист и, растрогавшись на прощание, добавил: — Лучшего командира у меня не было.

— Давай, друг, давай! — сказал генерал, он уперся ногой в зубец стены и держал конец верёвки намотанным на левую руку, пока Кляйбер спускался. И казалось генералу, что кавалерист просто повис на верёвке и лишь немного раскачивается на ней.

«Что же он так долго? Уже и руки устали».

И тут снизу донёсся шум, а потом верёвка ослабла, так что генерал едва не упал.

— Ну как ты? — тихо спросил он, заглядывая в темноту.

— Я жив, ноги целы. Пошёл я! — донеслось снизу.

— Удачи тебе, Кляйбер.

Волков быстро смотал верёвку — может, ещё пригодится — и, взяв гигантскую глефу, вернулся в приворотную башню. И вовремя! Он увидел свет, что проникал в башню с противоположного входа со стены; два солдата, они шептались между собой, заглядывали в башню в раскрытую дверь.

«Надо было не торопиться и первым делом закрыть все двери, кроме одной; впрочем…».

Волков затаился у лестницы так, чтобы не попадать в свет солдатского факела, взял эту чертовски тяжёлую глефу поудобнее. Стал ждать удобного момента.

А тут снизу, из той двери, что выходила из башни во двор, кто-то крикнул:

— Эй, Гурми, ну что там?

Снизу тоже были солдаты с факелами, но и они боялись входить в темноту.

— Чего? — отозвался тот солдат с факелом, что был буквально в четырёх шагах от генерала.

— Видишь кого?

— Никого я не вижу!

— А должен видеть… Куда-то же он делся… По стене шёл же!

— Да никого я не вижу!

— А ты вошёл в башню?

— Нет!

— Так что же ты, осёл… — видно, снизу кто-то злится. — Заходи немедля и скажи, есть кто в башне?

— Так сами зайдите, вам же снизу сподручнее… — отзывается Гурми.

«Это хорошо. Пусть больше препираются, Кляйбер дальше отбежит».

— А ну-ка… Баран безмозглый… Гурми, сволочь, — снизу человек уже серьёзно зол, — зайди в башню и скажи мне: есть там кто или нет! Иначе я с тебя шкуру спущу, уж поверь мне, что я не шучу.

— Ладно! — нехотя кричит Гурми. — Сейчас! — и добавляет пару слов, кажется, неприятных, на каком-то неизвестном барону языке.

И свет факела из проёма двери проникает в башню, но до генерала, прижавшегося к стене напротив лестницы, он всё ещё не достаёт. Но Волков уже видит наконечник копья, что появляется из темноты в дверном проёме; человек, что идёт сюда, ступает осторожно и очень медленно, разумно выставив перед собой оружие, идёт явно не по своей воле, он сюда бы не полез, не пообещай ему командир суровой кары за неповиновение.

Сначала наконечник копья, а потом появляется и рука, что сжимает оружие. А за копейщиком, почти над его головой, кто-то держит и факел. Барон же ещё раз как бы взвешивает свою гигантскую глефу и прикидывает, как будет бить.

«Всё-таки очень она тяжела».

Глава 22

— А-а-а… — орёт человек и выскакивает из башни обратно на стену. Он, видно, толкнул того, что нёс факел, и тот его выронил прямо на пороге, Волков же удовлетворён…

«Ещё один раненый у них».

И как только солдаты вывалились на стену, он спокойно закрывает восточную дверь башни, поднимает факел врагов и идёт к западной двери, закрывает и её. Вот теперь он чувствует себя уверенно, теперь в приворотную башню, которая контролирует ворота, можно зайти только через нижнюю дверь со двора, но именно к ней он и спускается.

Генерал слышит крики снизу:

— Гурми! Гурми, недоумок, что там у вас происходит? Где вы там, отвечай!

Но вместо Гурми кричит другой, видно, молодой ещё солдат, обладающий сильным акцентом:

— Гурми ранен, рука у него разрублена, а в башне этот… Прячется там, ждал нас в темноте!

Волков усмехается. Да, ему нравятся те ноты в голосе кричащего с акцентом солдата, солдат раздражён, он зол на своего командира, что отправил их в башню. Генерал понимает, что не только он слышит этого солдата, его слышат и другие солдаты, которых, судя по всему, сержант сейчас погонит в башню, в темноту, в которой прячется тот, что поранил и убил за этот день так много их товарищей. И чтобы ещё больше усилить нежелание солдат забираться в башню, он, спустившись на несколько ступенек к ним поближе, чтобы его хорошо слышали те, кто стоят у двери, кричит что есть мочи:

— Эй, вы, чёртовы ублюдки, с вами говорит Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, которого