Василий Ян - Батый Страница 46

У раскрытых городских ворот Савелия задержали сторожа в тулупах и железных шишаках. Опираясь на секиры, они загораживали проход:

– Кто? Откуда? По какой нужде идешь в Рязань?

Узнав, что Савелий идет с Дикого поля, где полегли рязанские полки, сторожа кликнули отрока и поручили ему отвести Савелия к воеводе. На улицах стояли распряженные возы с сеном, зерном, дровами и пожитками беглецов, прибывших в надежде укрыться за стенами стольного города.

Старый хмурый воевода, накинув шубу на одно плечо, стоял на крыльце бревенчатого дома и, печально покачивая головой, слушал рассказы нескольких ратников. Все они были повязаны окровавленными тряпками: у кого была ранена голова, у кого плечо или рука.

– Тяжело было! – говорил лохматый мужик, без шапки, с повязанной головой. – Бились-то мы крепко, да татар было больно много. На одного навалится десять. Отобьемся – думаешь: передохнем! Куда там! Глядишь – опять несутся, проклятые. Не по-людски орут: «Кху-кху! Уррагх![145]«. Многих мы порубили. Но и наших не осталось. Все полегли там! И государь наш, князь Юрий Ингваревич, свою голову сложил на Диком поле.

– Как ты-то спасся?

– К ночи татары затихли. Я спустился в овраг, перевязал рубахой голову и зарылся в сугробе. К утру завыли волки. Я подался на север, обошел дорогу на Пронск. Тут сбеги[146] меня подобрали.

Воевода снял меховой колпак, перекрестился на золоченый крест соборной церкви и сказал:

– Вечная память сложившим свои головы за родную землю. И внуки, и правнуки не забудут этой крови, залившей Дикое поле. Не мы напали на татар. Это они пришли сюда жечь наши избы, отымать наших коней. Это они хотят резать мужиков наших и полонить детей и жен. Будем драться, братья! Не отдадим родной земли!

Твердая решимость была у всех на лицах. Кто-то сказал:

– Не отступим! Будем биться!

Воевода продолжал:

– Если мы и падем, то в лесах укроются наши дети и внуки. Они подрастут, ответят сыновьям царя Батыги в урочный час. Чую, татары скоро прискачут сюда, к стенам Рязани. Они дерзки и напористы – полезут и дальше, на Суздаль, Ростов и Новгород. Но удержатся ли они там?.. Это мы вспахали пустыри и осушили болота. Мы вырубили древние леса, выкорчевали вековые пни, а татарам здесь будет не любо. Пронесутся они по дорогам, сорвут зипуны, шубы и бабьи телогрейки, а затем все одно повернут назад в свои степи. У них кони легкие, к ковылю привыкли, на болотной трясине они завязнут, нашей сохи-кормилицы не потащат. Не опускайте рук, братья-други, держите крепко топоры! Идите на стены рязанские! Будем крепко биться! Выдюжим!

Глава вторая

На рязанских стенах

…В войне надежда светит нам, не в мире!

Расположенная на высоком обрывистом берегу над Окой, Рязань казалась неприступной. Земляные валы были огорожены тыном из дубовых стояков. Крутые скаты, политые водой, покрылись наледью, по которой взобраться было невозможно.

Все население города и ближайших поселков поднялось на защиту родной Рязани. Немало рассказов вспомнили бойцы о том, как в старину осаждали город и половцы, налетавшие из степей, и безжалостные суздальцы, грабившие своих же русских братьев. Нелегкое дело одолеть эти огромные откосы стен, когда сверху польется горячая вода и кипящая смола. Нужно только дружной ратью встретить врагов. Воевода и бояре не сзывали больше охочих людей – теперь все улицы, все концы сами собрали свои дружины. Каждый являлся в дружину, приносил с собой меч, секиру, копье или тугой лук. День и ночь стучали молотки, кузнецы «надыманием мешным»[147] «творили разжение железу» и ковали добротные булатные мечи. Искусные «ремественники» готовили шлемы, кольчуги, щиты и стрелы.

Готовились к долгой, тяжелой осаде.

Савелию Дикоросу было указано место на городской стене – над обрывистым скатом к реке. Сам воевода назначил его быть старшиной над полусотней ратников. Савелий не стоял без дела. Он позаботился о запасных стрелах и о камнях, сложенных грудами возле каждого защитника. Достал он и тяжелые секиры и шестоперы. Вместе с другими вырыл землянку, чтобы можно было в ней укрыться от непогоды.

Невдалеке находился лабаз Живилы Юрятича, новгородца, где хранились пенька, соль, хлеб и другие товары. Савелий прошел к купцу и сурово спросил:

– Ты, Живила Юрятич, греешься на теплой лежанке, а почему к нам на стену не заглянул? Мы и днем и темной ночью, в непогоду и в стужу стоим на страже и не видим даже горячей похлебки-пустоварки. Ты как же нам помочь думаешь?

Рослый, дебелый купец в лисьей шубе поежился и заговорил грустным, слабым голосом:

– Я ведь не тутошний, я новгородец. Да и когда выкатывал бочку с варом, с пупа сдернул, и теперь мне в нутре жгет. Лучше я моих молодцов-сидельщиков на стену поставлю. Только вот с делом управлюсь. Князю Юрию Ингваревичу я подарил для ратного дела десять лодок с хлебом. Теперь и вас кормить стану. Сегодня же прикажу поварихам каждый день давать твоим молодцам котел похлебки и котел крупяной каши. Может быть, Спас Нерукотворный простит мне по грехам моим.

Савелий ночевал на стене, завернувшись в тулуп. Ему не спалось, на сердце было тревожно. Он часто вставал, прислушивался, всматривался в туманную даль – не видать ли татарских огней?

Утром подъехали на небольших пегих конях два половчанина в цветных клобуках с меховыми отворотами и в одеждах, обшитых красными тесемками. Один из них окликнул:

– Савелий, аль меня признать не хочешь?

– Кудряш?! Что же ты так чудно переоболокся?

– Еду в Дикое поле вместе с половецким побратимом. Воевода послал разыскать тело князя Феодора. Проберемся на реку Воронеж, где стоял царь Батыга. Там теперь татар нет, один ветер да волки гуляют. Кружными малоезжими дорогами привезем тело в Зарайск. Похоронят его рядом с женой, княгиней Евпраксией, и маленьким сыном.

Савелий снял колпак и перекрестился:

– Упокой, Господи, их светлые души! Кудряш, ты ведь понапрасну едешь. Татары бегают по дорогам. Поживы ищут. Слыхал, царь Батыга идет сюда с повозками, с вельбудами, с огнем и молоньей. Схватят тебя татары и кожу сдерут.

– Пустое! Пусть не хвалится Батыга! – отвечал Кудряш. – Может, и споткнется. У него две руки, да и меня мать родная не с одной рукой родила. Погодим сегодня, посмотрим, что будет завтра. Коль увижу, что проезда нет, соберу ватагу молодцов. Будем за татарами и мунгалами следом ходить, за пятки их хватать. Не дадим покоя, пока в землю их не вобьем или сами не свалимся. Пойдем, Савелий, со мной!

Савелий в раздумье покряхтел.

– Нет, Кудряш. Меня здесь на валу поставил воевода. Своей волей этого места не покину. Ты на коне, а я с топором. Оба будем одно дело делать.

– Ну ин так! Прощай, Савелий!

Кудряш, отъехав несколько шагов, вдруг вернулся:

– Главное-то сказать тебе и запамятовал! Видел я твоего Торопку. Он жив, ускакал из плена на татарском коне. И конь же у него – отборный! Как бежит – земля дрожит, из ушей и ноздрей дым валит.

Савелий подбежал и радостно обхватил Кудряша:

– Скажи верное слово: не врешь? Меня утешить хочешь?

– Ей-ей, не вру! Торопка сюда приезжал гонцом от князя Пронского. Привез от него грамотку и помчался обратно. Я его мельком видел. Он мне сказал: «Передай, коли встретишь, тятеньке, Савелию Микитичу, мой низкий поклон. Чести своей, – сказал, – не замараю и татарам спину не покажу. Раз я перенес татарскую неволю, второй раз меня туда не заманишь…» Ну, прощай, Савелий! Бог весть, увидимся ли с тобой еще! Времена-то настали какие!

Лихарь Кудряш махнул плетью и вместе со своим спутником-половчанином ускакал. Савелий вернулся на стену. Теперь, когда он услышал, что сын его жив, все ему казалось светлее: и снег ярче, и голубая даль привольнее… Он сел на приступок стены и опустил голову на руки. На него, казалось, смотрели серые глаза Торопки, улыбалось веснушчатое худое его лицо. «Теперь Торопка – ловкий удалец, – думал Савелий, – ездит он на красавце коне, точно сам Егорий храбрый…»

Глава третья

«Татары идут!»

На городских валах Рязани установилась своя жизнь, свой порядок.

Каждый «конец» города выделил дружину, которая выбрала участок на стене, где ей предстояло отбиваться от врагов. Определенные участки занимали «ремественники»: плотники, каменщики, шорники, кузнецы и прочий рабочий люд. Отдельно стояли купцы со своими сидельцами. Была тут и смешанная толпа. Защитой города ведал боярин Вадим Кофа. Избрали его на вече всем народом за прямоту, усердие и воинские заслуги. Князь Юрий Ингваревич утвердил его, отправляясь в Дикое поле.

На старом белом длинногривом коне, под стать седым кудрям и серебристой бороде всадника, боярин Кофа, Вадим Данилыч, и днем и ночью показывался в разных местах города, объезжал валы, проверяя, всюду ли стоят защитники? Много ли сложено камней для метания, востры ли мечи, сколько заготовлено запасных колчанов с закаленными стрелами? Привезена ли вода с реки?