Николай Дубов - Колесо Фортуны Страница 46

— Неизвестно, где он, — сказал Григорий. — Да и жив ли?

— Конечно, иногда и жалкая песчинка бытия — один человек, — бросившись под колесо Фортуны, может изменить его бег, направить в другую сторону. Однако чаще всего в таких случаях пресловутое колесо превращается в колесницу Джаггернаута. Я видел в Пури, как фанатики бросались под такую колесницу и превращались в кровавое месиво. Но они, по крайней мере, верили, что после этого обретут неземное блаженство. Я слишком хорошо отношусь к вам, Грегуар, чтобы желать для вас такой судьбы… Вы спрашиваете моего совета? Вот он: в одиночку ничего предпринимать нельзя. У вас есть сторонники, единомышленники?

— Друзей у меня много.

— Речь идет не о друзьях, а единомышленниках или, по крайней мере, людях, из-за чего-то готовых рисковать жизнью. Даже если вы подкупите какое-то количество солдат и офицеров…

— Нельзя, — сказал Алексей. — Это канцелярскую крысу подкупить можно, а солдат — не выйдет. Присяга для русского солдата — дело святое.

— Однако бунтов в России было немало. Бунтовали и солдаты. Даже при Петре Первом был стрелецкий бунт…

— Так ведь не из-за бабы! Они против новых порядков бунтовали.

— Вы только подтверждаете мою мысль, месье Алексей. Допустим, вам удастся убедить, уговорить, словом, завербовать какое-то количество сторонников, все равно такой бунт обречен на неудачу. Реформы молодого императора вызвали общий восторг, а вы намерены идти против этого всеобщего течения. Оно слишком сильно и мгновенно сметет вас. Другое дело, если бы какие-то действия императора вызвали недовольство…

— Недовольных, положим, хватает, — сказал Алексей.

— Где? Каких?

— В армии. Ведь он одну войну кончил, а другую затевает. С Данией. Хочет отвоевать свой Шлезвиг. А на кой ляд он нам сдался? Там этот вшивый Шлезвиг небось меньше Псковского уезда, а ради него хлебай киселя через всю Пруссию, да еще и головы подставляй… Кому охота?

— Но вы же сами говорите — русские солдаты всегда верны присяге. Значит, пойдут?

— А куда денешься? Знамо, пойдут. Вот если он гвардию вздумает тронуть…

— Какая разница? И там, и там воинская присяга одинакова.

— Разница огромадная! Армия что? Народ там серый, деревенский. Царя только во сне видит, как он сидит на троне и правит… — Алексей схватил ложку, небольшую миску и развел руки, изображая, как царь держит скипетр и "державу". — Для них он не только от бога, а и сам, почитай, как бог. А гвардейцы насмотрелись всякого. Императора видали и на троне, и на ночной посуде…

Это уже не бог, с ним, в случае чего, можно и по-свойски…

— Любопытное наблюдение, — сказал Сен-Жермен. — И по-видимому, не лишено резона. Хотя само по себе ничего, конечно, не решает

7

— Вас просто не узнать, граф Кирила! — сказал СенЖермен. — Где тот худенький юноша с раскрытыми от любопытства и удивления глазами, какого я видел когда-то?

— Стареем помаленьку, стареем, — ответил Кирила Григорьевич и указал на маленький диванчик. — Располагайтесь, ваше сиятельство.

— Я знаю широту русского гостеприимства и обыкновение хозяев предоставлять гостю самое лучшее, даже свое любимое. Поэтому, если позволите, сяду здесь, — сказал Сен-Жермен и сел в простое кресло с жесткими подлокотниками.

Кирила Разумовский с удовольствием уселся на диванчик и вытянул ноги.

Теплов прошел к столу и, доставая бумаги из сафьяновой папки, начал их раскладывать в должной очередности для рассмотрения.

— О старости вам говорить рано, — сказал Сен-Жермен. — Вы, что называется, в зрелом возрасте, в лучшей поре для свершений, достойных государственного мужа.

— Какие наши свершения! День да ночь — сутки прочь. Всего и делов, что вот по милости Григорья Николаича из бумаг не вылезаю.

— Так вы ведь сами не пожелали, ваше сиятельство, — сказал Теплов, — отказались от свершений. А могли русскому оружию хвалу заслужить.

— Ну-ну, нечего хихикать! Тоже взял себе манеру…

— О чем вы, если не секрет? — спросил Сен-Жермен.

— Император предложил мне командовать армией, чтобы идти на Данию. Фельдмаршалов под рукой всего два — князь Трубецкой да я. Ну, из Трубецкого уже песок сыплется… как это по-французски сказать? Ага! Рамоли…

Он и на разводах-то еле-еле… Вот мне император и говорит: "Гетман, я тебя главнокомандующим армии назначу". Я говорю: "Премного благодарен, ваше величество. Милостью сочту… Только при условии, ежели вы еще одну армию соберете, чтобы мою подгоняла".

— И что же император? — улыбнулся Сен-Жермен.

— Рассердился. Придется, говорит, произвести тебя из фельдмаршалов в паркеттенмаршалы… И добавил пару слов по-немецки…

Теплов ухмыльнулся.

— Вы ведь знаете по-немецки, — сказал Сен-Жермен.

— Да трошки мерекаю… Больше командовать не предлагал.

— Он сыскал нового главнокомандующего, — сказал Теплов. — Дяденьку своего, Георга-Лудвига. Ба-альшой полководец! У себя в Голштинии небось ротой командовал, теперь — фельдмаршал российской армии.

— А почему вы так сказали? — спросил Сен-Жермен. — Армия не хочет воевать?

— Как же хотеть? Пять годов кряду воевали и — на тебе, снова… Солдаты помалкивают, а господа офицеры ропщут. Про меж себя, конечно.

— Я не понимаю: когда держава собирается воевать, это принято держать в секрете, пока готовится во всяком случае. А у вас все открыто говорят о предстоящей войне.

— Какой же секрет, если сам император провозгласил во всеуслышание! Он только стал императором и за ужином датскому послу напрямик и выложил: "Попользовались моим Шлезвигом? Хватит! Теперь я сам буду им пользоваться"… Тот, конечно, немедля курьера с донесением. В Дании переполох, уже и армию собрали, шанцы роют…

— А главнокомандующим назначили Сен-Жерменя, — сказал Теплов. — Случаем, не ваш родственник?

— Нет, — сказал Сен-Жермен. — Не родственник. Никаких родственников у меня нет. А может, вы действительно уклонились от легкой славы, граф Кирила? Дания — крохотная страна, Россия громадна, исход войны предрешен..

— Громадна-то громадна… До той Дании войску надо топать две тыщи верст — одной парой сапог не обойдешься, вези в запасе новые. Ну и все прочее — пока дойдут, солдаты оборванцами станут. А припас? Продовольствие?

Фураж? Идти-то не по своей земле — у мужиков не возьмешь, немцу платить надо… А не приведи бог, мор какой начнется? Падеж лошадей?.. Нет уж, слуга покорный!

Пускай эту славу Георг-Лудвиг собирает.

— Славу, коли будет, государь император себе заберет, — сказал Теплов, — а все незадачи да прорухи на других свалит.

— Сидя в Санкт-Петербурге, трудно присвоить славу полководца, — сказал Сен-Жермен.

— Император сидеть в столице не собирается, ладится в поход вместе с армией.

— Но еще ведь не было коронации!

— Их величество, — ухмыльнулся Теплов, — до венца Мономахова желает увенчать себя лаврами Александра Македонского.

— Ох и злоречив ты стал, Григорей Николаич, — сказал Разумовский. — Гляди, опять до крепости доболтаешься. Второй раз выручить тебя удастся, нет ли…

— Так ведь вы, ваше сиятельство, я чай, не донесете?

И господину графу ни к чему… Вот я и не опасаюсь.

— А ты поопасись! И у стен уши бывают. Тогда кто-то же донес на тебя!

— Нашлись люди добрые…

— Вас посадили в крепость? — спросил Сен-Жермен.

— Как же! Двадцать третьего марта только и выпустили. Что ж ты господину графу не похвастал, Григорей Николаич?

— Было б чем…

— Ну, хотя бы тем, что после этого стал генералом…

— Решительно ничего не понимаю, — сказал Сен-Жермен. — За что вас могли посадить?

— За оскорбление императорской фамилии, — широко заулыбался Разумовский. — Наш Григорей Николаич по мелкой не ходит…

— Грех вам насмехаться, ваше сиятельство! Конечно, в моем положении, поелику я всем обязан вашей милости…

— Ну-ну, не прибедняйся, сирота казанская. Знаем мы вас… Представляете, сударь, что-то мне занадобилось, приказываю позвать Теплова. Говорят — нету, не приходил. Посылаю в академию — и там не появлялся. Ну, думаю, захворал — может, лекаря надо? Посылаю дежурного офицера к нему домой. Тот возвращается сам не свой и что-то шепчет. Ты, спрашиваю, почему шепчешь? Говори как следует. "Не смею, говорит, громко".

И дальше шепчет: "Господин Теплов по приказанию их императорского величества сею ночью заарестован и препровожден в Санкт-Петербургскую крепость". — "За что?" — спрашиваю. "Сие, говорит, осталось покрыто мраком". Я тут же во дворец, к императору. Тот обрадовался. "А, гетман, оставайся обедать, мне свежее английское пиво доставили". — "Благодарствуйте, ваше величество, я пива не пью. Если уж пить, так горилку…