Михаил Загоскин - Рославлев, или Русские в 1812 году Страница 47

– Как! – вскричал одни из них, – обе молодые девушки?..

– Да! – отвечал другой, – они обе в моих глазах бросились с моста прямо в реку.

– Matin! Sont elles farouches ces bourqeoises de Moscou!..[77] Броситься в реку оттого, что двое гвардейских солдат предложили им погулять и повеселиться вместе с ними!.. Ну вот, к чему служит парижская вежливость с этими варварами!

– Правда, – сказал первый солдат, – они тащили их насильно.

– Насильно!.. насильно!.. Но если эти дуры не знают общежития!.. Что за народ эти русские!.. Мне кажется, они еще глупее немцев… А как бестолковы!.. С ними говоришь чистым французским языком – ни слова не понимают. Sacristie! Comine ils sontbetes ces barbares![78]

– Здравствуй, Дюран! – сказал кто-то на французском языке позади Зарецкого.

– Ну что, доволен ли ты своей лошадью? – продолжал тот же голос, и так близко, что Зарецкой оглянулся и увидел подле себя кавалерийского офицера, который, отступя шаг назад, вскричал с удивлением:

– Ах, боже мой! я ошибся, извините!.. я принял вас за моего приятеля… но неужели он продал вам свою лошадь?.. Да! Это точно она!.. Позвольте спросить, дорого ли вы за нее заплатили?

– Четыреста франков, – отвечал наудачу Зарецкой.

– Только?.. Он заплатил мне за нее восемьсот, а продал вам за четыреста!.. Странно!.. Вы служите с ним в одном полку?

– Нет! – отвечал отрывисто Зарецкой, стараясь продраться сквозь толпу. Поворачивая во все стороны лошадь, он нечаянно распахнул свою шинель.

– Это странно! – сказал кавалерист, – вы служите не вместе с Дюраном, а на вас, кажется, такой же мундир, как и на нем.

– Мундиры наших полков очень сходны… Но извините!.. Мне некогда… Посторонитесь, господа!

– Что это? – продолжал кавалерист, заслонив дорогу Зарецкому. – Так точно! На вас его сабля!

– Я купил ее вместе с лошадью.

– Эту саблю?.. Позвольте взглянуть на рукоятку… Так и есть, на ней вырезано имя Аделаиды… странно! Он получил ее из рук сестры моей и продал вам вместе с своею лошадью…

– Да, сударь! вместе с лошадью…

– Извините!.. Но это так чудно… так непонятно… Я знаю хорошо Дюрана: он не способен к такому низкому поступку.

– То есть я солгал? – перервал Зарецкой, стараясь казаться обиженным.

– Да, сударь! это неправда!

– Неправда! – повторил Зарецкой ужасным голосом. – Un dementi! a moi…[79]

– Как вас зовут, государь мой?

– Позвольте мне прежде узнать…

– Ваше имя, сударь?

– Но растолкуйте мне прежде…

– Ваше имя и ни слова более!..

– Капитан жандармов Рено; а вы, сударь?..

– Капитан Рено?.. Очень хорошо… Я знаю, где вы живете… Мы сегодня же увидимся… да, сударь! сегодня же!.. Un dementi а moi…[80] – повторил Зарецкой, пришпоривая свою лошадь.

– Господин офицер!.. господин офицер!.. – закричали со всех сторон – Тише! вы нас давите!.. Ай, ай, ай! Misericorde!..[81] Держите этого сумасшедшего!..

Но Зарецкой, не слушая ни воплей, ни проклятий, прорвался, как бешеный, сквозь толпу и, выскакав на противуположный берег реки, пустился шибкой рысью вдоль Полянки.

Зарецкой вздохнул свободно не прежде, как потерял совсем из виду Каменный мост. Не опасаясь уже, что привязчивый жандармский офицер его догонит, он успокоился, поехал шагом, и утешительная мысль, что, может быть, он скоро обнимет Рославлева, заменила в душе его всякое другое чувство. Почти все дома около Серпуховских ворот уцелели от пожара, следовательно он имел полное право надеяться, что отыщет дом купца Сеземова. Доехав до конца Полянки, он остановился. Несколько сот неприятельских солдат прохаживались по площади. Одни курили трубки, другие продавали всякую всячину. Посреди всех германских наречий раздавались иногда звучные фразы итальянского языка, перерываемые беспрестанно восклицаниями и поговорками, которыми так богат язык французских солдат; по во всей толпе Зарецкой не заметил ни одного обывателя. Он объехал кругом площадь, заглядывал во все окна и наконец решился войти в дом, над дверьми которого висела вывеска с надписью на французском и немецком языках: золотых дел мастер Франц Зингер.

Привязав у крыльца свою лошадь, Зарецкой вошел в небольшую горенку, обитую изорванными обоями. Несколько плохих стульев, разбитое зеркало и гравированный портрет Наполеона в черной рамке составляли всю мебель этой комнаты. Позади прилавка из простого дерева сидела за работою девочка лет двенадцати в опрятном ситцевом платье. Когда она увидела вошедшего Зарецкого, то, вскочив проворно со стула и сделав ему вежливый книксен[82], спросила на дурном французском языке: «Что угодно господину офицеру?» Потом, не дожидаясь его ответа, открыла с стеклянным верхом ящик, в котором лежали дюжины три золотых колец, несколько печатей, цепочек и два или три креста Почетного легиона.

– Где хозяин? – спросил Зарецкой.

– Папенька? Его нет дома.

– Не знаешь ли, миленькая, где здесь дом купца Сеземова?

– Сеземова? Не знаю, господин офицер; но если вам угодно немного подождать, папенька скоро придет: он, верно, знает.

Зарецкой кивнул в знак согласия головою, а девочка села на стул и принялась снова вязать свой белый бумажный колпак с синими полосками.

Прошло с четверть часа. Зарецкой начинал уже терять терпение; наконец двери отворились, и толстый немец, с прищуренными глазами, вошел в комнату. Поклонясь вежливо Зарецкому, он повторил также на французском языке вопрос своей дочери:

– Что угодно господину офицеру?

– Не знаете ли, где дом купца Сеземова?

– Шагов двадцать отсюда, желтый дом с зелеными ставнями. Вы, верно, желаете видеть офицера, который у него квартирует?

– Да. Итак, желтый дом с зелеными ставнями?..

– Позвольте, позвольте!.. Вы его там не найдете: он переменил квартиру.

– Право? – сказал Зарецкой. – Все равно, я его как-нибудь отыщу.

– Позвольте!.. он теперь живет у меня.

– В самом деле?.. Но, кажется, его нет дома?..

– Да, он вышел; но не угодно ли в его комнату: господин капитан сейчас будет.

– Нет, я лучше зайду опять.

– Да подождите! он идет за мной.

– Нет, я вспомнил… мне еще нужно… я хотел… прощайте!..

– Постойте, господин офицер! постойте! – вскричал немец, взглянув в окно, – да вот и он!

Прежде чем Зарецкой успел образумиться, жандармской офицер, с которым он поссорился на Каменном мосту, вошел в комнату.

– Вот господин офицер, который отыскивал вашу квартиру, – сказал немец, обращаясь к своему постояльцу. – Он не знал, что вы переехали жить в мой дом.

Счастливая мысль, как молния, блеснула в голове Зарецкого.

– Господин Рено! – сказал он грозным голосом, – я обещался отыскать вас и, кажется, сдержал мое слово. Обида, которую вы мне сделали, требует немедленного удовлетворения: мы должны сейчас стреляться.

Хозяин-немец побледнел, начал пятиться назад и исчез за дверьми другой комнаты; но дочь его осталась на прежнем месте и с детским любопытством устремила свои простодушные голубые глаза на обоих офицеров.

– Прежде чем я буду отвечать вам, – сказал хладнокровно капитан Рено, – позвольте узнать, с кем имею честь говорить?

– Какое вам до этого дело? Вы видите, что я французский офицер.

– Извините! я вижу только, что на вас мундир французского офицера.

– Что вы хотите этим сказать? – вскричал Зарецкой, чувствуя какое-то невольное сжимание сердца.

– А то, сударь, что Москва теперь наполнена русскими шпионами во всех возможных костюмах.

– Как, господин капитан! вы смеете думать?..

– Да, сударь! – продолжал Рено, – французской офицер должен знать службу и не станет вызывать на дуэль капитана жандармов, который обязан предупреждать все подобные случаи.

– Но, сударь…

– Французской офицер не будет скрывать своего имени и давить народ, чтоб избежать затруднительных вопросов, которые вправе ему сделать каждый офицер жандармов.

– Но, сударь…

– Французской офицер не отлучится никогда самопроизвольно от своей команды. Ваш полк стоит далеко от Москвы, следовательно, вы должны иметь письменное позволение. Не угодно ли вам его показать?

– А если я его не имею?..

– В таком случае пожалуйте вашу саблю.

– Прекрасно, сударь!.. Вы обидели меня и употребляете этот низкой способ, чтоб отделаться от поединка. Позвольте ж и мне теперь спросить вас: француз ли вы?

– Вы напрасно расточаете ваше красноречие. Быть может, я несколько погорячился; но извините!.. Все ваши ответы были так странны: лошадь, которую вы купили за половину цены; сабля, которая никак не могла быть вам продана, и даже это смущение, которое я замечаю в глазах ваших, – все заставляет меня пригласить вас вместе со мной к коменданту. Там дело объяснится. Мы узнаем, должен ли я просить у вас извинения или поблагодарить вас за то, что вы доставили мне случай доказать, что я недаром ношу этот мундир. Да не горячитесь: у меня в сенях жандармы. Пожалуйте вашу саблю!