Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб Страница 47

Нет, пожалуй, Мстислав не станет посягать на великокняжескую власть.

Вопрос Ирины, как он поступит с младшими братьями, если те помешают ему овладеть Киевом, был тогда для Ярослава неожиданным, и ответ дался нелегко. Князь думал об этом не раз и теперь уверен: он не остановится ни перед чем, расчищая дорогу к великокняжеской власти. Если того потребуется, он не пощадит ни Бориса, ни Глеба…

За вечерней трапезой Ярослав сказал жене:

— Ты права, Ирина, судьбу власти решает меч…

Ночью Ярославу привиделась мать, полоцкая красавица Рогнеда, и она рассказывала сыну, как Владимир силой овладел ею и разрушил Полоцкое княжество. Во сне Ярослав видел, как горел Полоцк. Пламя было таким ярким и горячим, что даже во сне Ярослав чувствовал его жар…

Проснулся и долго гадал, к чему приснилось такое?

Утром после трапезы Ярослав случайно услышал от Гюряты, что прошлую ночь у новгородских причалов стояла ладья Ивана Любечанина. С киевскими гостями плавал он к свевам и, закупив всякой брони, торопился домой.

На вопрос князя, стоит ли еще ладья, тысяцкий ответил:

— Час назад снялась с якоря.

Ярослав с сожалением заметил:

— Теперь великий князь узнает, о чем вече приговорило.

Ярл Якун, стрелами раненный, саблями рубленный, храбрый воин, имел о чести свое представление. Он служил многим повелителям и покидал их, когда слышал звон металла, в серебре ли, в золоте.

Когда-то побывал он в дружине киевского князя Владимира, оттуда отправился в Византию, в гвардию императора, чтобы затем оказаться в Сарацинах и Антиохии. Куда только не бросала судьба Якуна, прежде чем он оказался на службе у князя Ярослава в Новгороде.

Как-то забрел ярл к тысяцкому Гюряте, тот угостил его медом хмельным и повел разговор о предстоящем сражении с князем Владимиром.

— У Якуна один глаз, — сказал свев, — но ярл далеко видит. Воин понимает, для чего князь и тысяцкий часто отлучаются из города. — И, выпив кубок меда, добавил:

— Я служил князю Владимиру, когда он ходил львом, но кто он теперь, увижу в сражении.

— Свевам доведется идти с князем Ярославом добывать Киев, — заметил Гюрята.

Крепким ударом ножа ярл рассек жареную свиную ногу, после чего ответил:

— Жизнь варяга в войнах, а за то, что свевы добудут князю великий стол, Ярослав заплатит им много гривен. Провожая Якуна, Гюрята сказал:

— Ты бы, ярл, свевов поостерег, озоруют они. Хоть девки на них и не в обиде, но молодцы новгородские ребра им обломают.

Якун расхохотался:

— Я — конунг, но не в утехах любовных.

— Ну-ну, в таком разе не жалуйся, мы вече сзывать не будем, но охальники на карачках поползут…

И недели не минуло, как явился ярл Якун к князю Ярославу — ночью какие-то новгородцы двух свевов побили. Сказал Ярослав о том тысяцкому, а Гюрята в ответ:

— Я ярла упреждал, а он посмеялся. Нынче только лекарем помочь могу.

С того дня присмирели варяги, а новгородцы зубоскалили:

— Эвон, свевы от наших девок рыла воротят, с чего бы?

— А у них и поспрошайте!

Всю осень кончанские старосты наряжали тяглых рубить лес, отесывать бревна, их волокли в город, долбили землю, ставили новые заборы.

По снегу из Ладоги и иных городков возвращались с добычей ушкуйники, рассказывали о богатствах земель, куда новгородцы достали и что отныне народцы, какие там проживают, будут платить дань Новгороду.

Зимой свевы в кости играли, на новгородском торжище шатались. Все больше в рядах, где пирогами бабы торговали. Случалось, драки затеивали, новгородцев били и сами биты бывали.

А на подворье боярина Парамона варягов едва до смерти на забили. Забрели три свева к боярину, замок в клети сбили, начали тащить корзины с копченым мясом, выкатывать бочки с медом, хмельным.

Парамон народ позвал:

— Лю-о-дии! Варяги обиды чинят!

Набегал народ, свевы попытались в клети укрыться. Их выволокли, и не успели варяги мечи обнажить, как они уже на земле лежали, избитые и носы окровавленные. Выволокли свевов за ворота, на дорогу выбросили.

Ярл Якун вывел дружину в подмогу, и быть бы побоищу, но тут Ярослав наскочил. Взвился конь под князем. Замолк люд на минуту, тем Ярослав воспользовался:

— Не проливайте кровь, новгородцы! Вы мне дороги, ваше место город боронить, и скоро каждый из вас силу применит. Варяги тоже с вами будут!

Тут и ярл голос подал. Вложили свевы мечи в ножны, люд разошелся. Якун на побитых варягов указал:

— Смотри, князь, что новгородцы со свевами поделали.

— Новгородцев не вини, не они варягов на грабеж подбивали. А я за каждого побитого варяга готов виру платить.

На заходе солнца прибыл из Киева гонец с грамотой от великого князя. От предчувствия недоброго забилось сердце у Ярослава.

Гонец, воин совсем молодой, поклон князю отвесил.

— Здрави будь, князь. Послал меня великий князь с письмом. Но ты прости меня, на переправе угодил конь на глубину, и вода в суму налилась, не ведаю, целы ли буквицы, не расплылись?

Воин протянул князю засургученный свиток.

— Что устно наказал великий князь?

— Только и того, что строг был.

Ярослав сказал хмурясь:

— На поварне тя стряпуха покормит, а я письмо читать стану, коли буквицы не смылись.

Вышел гонец, а князь сургуч сломал, свиток развернул. Грозно вопрошал отец, почто дани еще не выслал Новгород, время истекло…

Ярослав грамоту на стол положил, велел позвать тысяцкого. Гюрята появился вскорости.

— Великий князь письмо прислал, читай.

Пробежал Гюрята глазами грамоту, сказал:

— Еще неведом великому князю приговор веча…

— С гонцом и ответ дадим великому князю, ино помыслит, что запугал нас.

Епископ новгородский грек Теофил, зная своенравство новгородцев, ни слова не промолвил на вече. Однако зазвал к себе Ярослава и Гюряту, попрекнул, вы-де намерились не повиноваться Киеву. Тысяцкий возразил:

— Коли бы ты, владыка, собирал ту дань и послушал возмущение люда, по-иному ныне речь бы вел.

А Ярослав добавил:

— Чем нас попрекать, владыка, отписал бы митрополиту, пусть упросит великого князя, чтоб не держал гнев на Новгород и дань с нас снял.

— Владыка, не становись поперек дороги, — заметил Гюрята, — тя новгородцы поят и кормят, и из нашей скотницы на храмы гривны получаешь, так и служи Господину Великому Новгороду. Поди, для того и митрополитом поставлен.

Обидное говорил тысяцкий, но Теофил смолчал, истину говорил Гюрята, с мирского подаяния живет епархия. А не так ли митрополит Киевский? С княжеской десятины кормится… Да что митрополит Иоанн, коли сам патриарх Константинопольский процветает милостью базилевса!

Год, как Теофил на Руси. В Новгород прибыл из Херсонесской епархии. И пока из Киева в Новгород добрался, не единожды удивлялся живучести языческих обрядов. Сказывали, нередко волхвы люд подстрекали против христианства. А недавно в Ростовской земле народ восстал в защиту Перуна и других языческих богов.

Проводив князя и тысяцкого, епископ уселся за письмо к митрополиту. Уведомлял Теофил владыку церкви всей Киевской Руси, к чему призвало новгородское вече и что он, епископ, оказался бессильным убедить смириться народ и князя.

От Новгорода до Киева шли под парусами, ни разу не брались за весла. Попутный ветер гнал ладью резво, кормчий едва успевал направлять ее. Заметно холодало, и по Днепру катились темные волны, а однажды даже сорвались первые снежинки.

Купцы, их на ладье было двое, кормчим довольны, уговаривались к Покрову в Киев попасть, обещание исполнил, и теперь торговые люди уламывали Любечанина сплавать с ними на будущее лето в Царьград.

Несет ветер ладью, качает на волнах, лес, луга и поля по берегам, деревни редкие, все кормчему привычное, у него своя мысль в голове сидит от самого Новгорода. У новгородского причала одну ночь постояли, а перед тем как отчалить, разговорился Любечанин с караульным новгородцем, тот словоохотливым оказался, поведал о вече, на каком Новгород против Киева голос подал, и в том у князя с народом согласие. Ежели Владимир Святославович попытается силой на Новгород пойти, то новгородцы готовы встретить киевлян и указать им обратную дорогу…

Тревожно Любечанину, об услышанном никому не сказал, все сам с собой рассуждал: не смирится Владимир Святославович и заставит Новгород покориться, но то не случится добром, миром не склонят головы новгородцы, они гордые, Новгород сам привык других гнуть. И тогда великий князь поведет полки на упрямцев, призовет ополченцев, оторвут смердов от сохи, перекроют водный путь, и не будет торговых гостей ни с верховий Днепра от варягов, ни с низовий от Византии…

Еще вспоминал кормчий слова караульного, что Ярослав призвал в подмогу свевов, и отсюда Любечанин судил, что новгородский князь давно задумал против отца меч поднять.