Марк Твен - Жанна дАрк Страница 47

— Что гнусавишь? Будет тебе! Прикинулся несчастненьким! Дайте сахару этой хнычущей кукле. Послушайте, сьер Жан де Мец, вполне ли вы уверены в этом?

— В чем?

— Да в том, что Жан и Пьер займут среди светской знати первое место после герцога д'Алансона?

— Я думаю, что это не подлежит сомнению. Знаменосец несколько минут был глубоко задумчив и

сосредоточен; наконец тяжелый вздох вырвался из его богатырской груди, заставив всколыхнуться шелково-бархатный жилет, и он проговорил:

— Боже, боже, на какую высоту они взлетели! Вот пример всемогущества счастья. Впрочем, мне все равно. Я не согласился бы быть вывеской случайной удачи. Я это не ставлю ни во что. Скорей я могу гордиться тем, что достиг теперешнего своего положения исключительно благодаря личным заслугам; подумаешь, какая честь — парить в зените, сидя на верхушке солнца, и сознавать, что ты лишь жалкий, ничтожный выскочка, заброшенный туда какой-то катапультой. По-моему, главное — личные заслуги; в этом вся суть. Все прочее — вздор.

Тут затрубили сбор, и разговор наш прервался.

ГЛАВА XXV

Потянулись однообразные дни. Дни нерешительности и бездействия. Войска рвались в бой; но, с другой стороны, они голодали. Жалованье не выдавалось, казна была пуста, людей нечем было кормить. Под гнетом лишений солдаты начали унывать и разбегаться, что чрезвычайно нравилось праздному двору. Жанна скорбела — на нее жалко было смотреть. Она должна была стоять беспомощно, в то время как редели ряды ее победоносной армии, от которой наконец остался почти что один скелет.

Однажды она отправилась в замок Лош, где в это время бездельничал король. Она застала его на совещании с тремя его советчиками: Робертом ле Мансоном, бывшим французским канцлером, Кристофом д'Аркуром и Жераром Машэ. Присутствовал еще Бастард Орлеанский: от него-то мы и узнали о том, что там происходило. Жанна бросилась к ногам короля и обняла его колени, сказав:

— Благородный дофин, прошу вас, не устраивайте больше этих длинных и многочисленных совещаний, но отправляйтесь — и отправляйтесь немедленно — в Реймс, чтобы возложить на себя корону. Кристоф д'Аркур спросил:

— Не Голоса ли ваши повелели вам сказать это королю?

— Да. И приказание их было настойчиво.

— В таком случае не скажете ли вы нам в присутствии короля, каким образом Голоса сносятся с вами?

Это была новая хитрая попытка вовлечь Жанну в область неосторожных признаний и опасных притязаний. Однако ничего из этого не вышло. Ответ Жанны был прост и прямодушен, и сладкоречивый епископ не нашел, к чему придраться. Она сказала, что когда она встречает людей, не верящих в ее призвание, то она уединяется и начинает молиться, сокрушаясь о людском недоверии; и вскоре над ее ухом раздается нежный шепот угнетающих Голосов: «Иди вперед, дщерь Божия, и я помогу тебе!» Затем Жанна добавила: «И когда я слышу это, то неизреченная радость наполняет мое сердце».

Бастард говорил, что при этих словах лицо ее озарилось точно пламенем и что она была как в экстазе.

Жанна упрашивала, уговаривала, убеждала; она шаг за шагом отвоевывала себе землю, но все время встречала отпор со стороны совета. Она просила, умоляла, чтобы король отправился в путь. Когда они уже исчерпали все свои отговорки, то они согласились, что, пожалуй, неблагоразумно было распускать войска; но как же помочь горю теперь? Как можем мы отправиться в поход, не имея армии?

— Созовите новую, — ответила Жанна.

— Но на это уйдет шесть недель.

— Все равно — надо начать! Начнем же!

— Слишком поздно. Герцог Бедфорд, без сомнения, уже собрал солдат, чтобы усилить свои укрепления на Луаре.

— Да, а мы, к сожалению, тем временем разоружались. Но мы больше не должны терять времени. Нам надо встрепенуться.

Король возразил, что он не решился ехать в Реймс, поскольку на его пути расположены эти сильные крепости. Но Жанна сказала:

— Мы их разрушим, и ваш путь будет свободен.

На такое предложение король готов был согласиться. Он ничего не имел против этого: сиди себе в безопасном месте, пока для тебя расчищают дорогу.

Жанна вернулась в отличном настроении. Тотчас же всюду закипела жизнь. Были выпущены воззвания, устроили лагерь для приема новобранцев в Селле, в округе Берри, и со всех сторон потянулись туда и знатные рыцари, и простые солдаты.

Значительная часть мая месяца пропала попусту; и тем не менее Жанна к 6 июня собрала новую армию и была готова выступить в поход. У нее было восемь тысяч солдат. Подумайте только! Подумайте, легко ли было собрать такое войско в столь маленькой области. И притом это все были ветераны. В сущности, большинство французов были в то время солдатами: ведь войны длились уже несколько поколений. Да, большинство французов были солдатами и, надо отметить, весьма резвыми: умение бегать привилось им и личным опытом, и наследственностью; в течение почти целого столетия им то и дело приходилось бегать. Однако нельзя их за это винить. У них не было честных и умелых вождей, или, по крайней мере, таких вождей, которые находились бы в благоприятных условиях. С давних пор король и придворные привыкли вероломно поступать с полководцами; благодаря этому полководцы легко усвоили привычку пренебрегать приказами короля и идти своим путем: каждый за себя. Привести к победам это никак не могло. И вот способность к бегству стала всеобщей привычкой французских войск, что и не удивительно. Однако, чтобы превратиться в хороших воинов, этим солдатам недоставало лишь одного: вождя, который хорошо взялся бы за дело; вождя, который получил бы всю полноту власти, а не десятую долю ее, наравне с девятью другими полководцами. Теперь у них был такой вождь — полновластный, умом и сердцем готовый вести грозную и настойчивую войну; и эта война должна была принести плоды. В том не было сомнения. У них была Жанна д'Арк; и под ее предводительством они позабудут это многосложное искусство бегства.

Да, Жанна была воодушевлена. Днем и ночью она хлопотала, заглядывая во все уголки лагеря. И радовалось сердце, когда она мчалась на коне, обозревая войска, встречавшие ее восторженными криками. Всем хотелось кричать «ура», когда являлось это чудное видение молодости, красоты и грации, это воплощение отваги, энергии и решимости! Все видели, что она с каждым днем приближается к идеалу красоты — то были дни расцвета; ведь теперь ей было уже за семнадцать; почти семнадцать с половиной, а это уже, так сказать, возраст молодой женщины.

Приехали два молодых графа де Лаваль: изящные, молодые люди, имевшие родственные связи с самыми именитыми и знатными домами Франции; и они не могли успокоиться, не повидавшись с Жанной д'Арк. Король послал за ними и представил их ей; и разумеется, она не обманула их ожиданий. Ее звучный голос показался им мелодичнее флейты; а когда они увидели ее глубокие глаза и ее лицо — зеркало души, то были очарованы, как поэмой, как вдохновенной речью, как воинственным гимном. Один из них отправил домой письмо к своим родным и выразился так: «Что-то божественное есть в ее голосе и во всей ее внешности».

Как это было верно сказано; я не знаю более подходящих слов.

Увидел он ее как раз в то время, когда она готовилась выступить в поход и начать кампанию; вот что он об этом рассказывал:

«Она была вся закована в белые латы, только на голове ее был берет вместо шлема; в руке она держала небольшую боевую секиру. Когда она хотела сесть на своего рослого вороного коня, тот встал на дыбы, заметался и не подпускал ее. Она сказала: „Подведите его к кресту“. Крест находился против церкви, неподалеку. И коня повели туда. Она вскочила в седло, и конь стоял теперь совершенно неподвижно, точно связанный. Затем она повернулась к дверям церкви и произнесла нежным женственным голосом: „Вы, священники и сыны Церкви! Устраивайте крестные ходы и молитесь за нас!“ После того она пришпорила коня и умчалась; знамя развевалось над ней, когда она взмахнула секирой и воскликнула: „Вперед — марш!“ Один из ее братьев, прибывший восемь дней назад, отправился с ней; на нем тоже были белые латы».

Я также был там и видел это; видел все, точь-в-точь как он описал. Вижу и сейчас маленькую боевую секиру, изящную шапочку с султаном из перьев, белые доспехи, и все это озарено мягкими лучами июньского вечера. Вижу так ясно, как будто это происходило вчера. И я ехал вместе со свитой — с личной свитой — со свитой Жанны д'Арк.

Молодому графу смертельно хотелось принять участие в походе, но король на этот раз не пустил его. Однако Жанна дала ему обещание. В своем письме он говорил: «Она обещала, что когда король двинется в Реймс, то и я буду сопровождать его. Но, бог даст, мне не придется ждать так долго, и я успею побывать в сражениях».

Она дала ему это обещание, когда прощалась с герцогиней Алансонской. Герцогиня, со своей стороны, тоже просила Жанну пообещать ей кое-что, и поэтому он счел своевременным воспользоваться ее примером. Герцогиня тревожилась за своего супруга, так как она предвидела возможность ожесточенных битв; и она прижала Жанну к своему сердцу, и любовно гладила ее волосы, и говорила: