Александр Кравчук - Нерон Страница 49

— Я иудей, родом из Тарса Киликийского!

Он испросил позволения обратиться к толпе. Та приняла первые слова тарсийца воем:

— Пусть убирается! Смерть ему!

Разгневанный офицер решил добиться истины простым и издавна испытанным способом — плетью и пытками. Виновник волнения, уже лежа распростертым на полу, крикнул надзирающему за процедурой центуриону:

— Так у вас наказывают плетьми римских граждан, да еще без приговора?

Центурион тотчас же помчался за офицером. Тот быстро явился, вопрошая:

— Ты действительно римский гражданин?

А когда услышал утвердительный ответ, не мог сдержаться, чтобы и самому не похвалиться:

— Я заплатил за римское гражданство порядочный куш!

И услышал на это спокойный ответ:

— Я же родился римлянином!

Тарсийца (его звали Паулос или Павел) оставили в крепости до выяснения дела. Впрочем, его невозможно было выпустить, так как в случае новых волнений он вряд ли уцелел бы. Командир не мог понять, откуда такая ненависть у евреев к единоверцу? Представил его синедриону.

Но и в этом высоком собрании не было согласия относительно его вины. Ибо когда Павел заявил: «Я фарисей и, как все фарисеи, верую в воскресение плоти!» — члены упомянутой секты, заседающие в совете, тотчас выступили в защиту задержанного… Все это не умещалось в голове офицера, привыкшего распознавать дела и принимать решения с солдатской простотой. В довершение всего ему сообщили, что группа фанатиков приняла решение убить Павла, когда назавтра его поведут из Антонии в синедрион.

В ту же ночь Павла под сильной охраной отправили из Иерусалима в Цезарию, где пребывал прокуратор Феликс. О событиях в городе и личности задержанного гарнизонный начальник Антонии информировал в письме следующего содержания: «Клавдий Лисий приветствует уважаемого прокуратора Марка Антония Феликса.

Этого человека схватили евреи, собираясь его убить. Я освободил его со своими людьми, так как мне стало известно, что он римлянин. Я пытался понять причину обвинений и представил его синедриону. Выяснил, что речь шла о спорных вопросах их Завета. Но в этом нет ничего такого, что может повлечь за собой смерть или тюремное заключение. Поскольку мне стало известно, что на этого человека готовится покушение, я решил сразу же направить его к тебе. Равно его обвинителям я велел, чтобы изложили свои обвинения перед тобой. С приветом».

Пять дней спустя в Цезарии происходил допрос перед Феликсом. Обвинители утверждали: задержанный — распространитель заразы между евреями всего мира как глава секты назареян, он виновен также в осквернении храма. Эти обвинения Павел категорически отвергал. Феликс отложил дело.

Тюремный режим в Цезарии был мягким. Павел мог принимать посетителей. Руководителем новой секты заинтересовалась Друзилла, жена прокуратора. Будучи иудейкой, она лучше понимала религиозные разлады своего народа, нежели ее муж, которого занимали только политика и деньги. С мнением Друзиллы Феликс очень считался, не только потому, что она происходила из царского рода, но и потому, что недавно родила ему сына.

Однажды Павел предстал перед ними обоими. Феликс и Друзилла расспрашивали его о новом учении. Узник принялся убеждать их, что Мессия уже пришел много лет назад; следует вести справедливый и добродетельный образ жизни, памятуя о Судном дне, который ждет всех. Эти наставления наскучили Феликсу. Он сказал:

— Теперь можешь идти. Я вызову тебя в соответствующее время.

Феликс беседовал с Павлом еще несколько раз, но принимать окончательное решение не спешил. Он был занят делами поважнее. Вся Иудея бурлила. Неспокойно было даже в Цезарии. Здесь все время вспыхивали стычки между евреями и сирийцами. Конфликты возникали по вопросу о том, кому управлять городом. В создавшемся положении легкомысленно выпускать на свободу человека, который однажды уже вызвал серьезные волнения.

Так прошли два года. Наконец (это был уже 60 год) Феликса сняли с должности. Новым прокуратором стал Порций Фест. Тот намеревался начать свое правление с примирительного жеста в отношении иудеев. Он готов был, уступая их требованиям, направить Павла обратно в Иерусалим и там предать его суду. И тогда узник подал апелляцию прямо на имя императора: это право предоставлялось ему, как римскому гражданину. Итак, пришлось направить Павла в столицу.

Тем временем Феликса, недавнего властителя жизни и смерти всех жителей Иудеи, чуть было самого не отдали под суд. Цезарийские иудеи пожаловались на него императору, обвиняя его в различных злоупотреблениях. Однако Нерон, воспитанник Хайремона, не был другом иудеев. Жалобу не приняли. Кое-кто утверждал, что Феликса спасло ходатайство Палланта, ибо тот хотя уже и не участвовал в политической жизни, но еще пользовался значительным влиянием благодаря своему многомиллионному богатству. Наверняка помогло Феликсу то, что сирийцы и греки из Цезарии направили в Рим две отдельные депутации. Последним повезло, ибо греки попали к вольноотпущеннику Бериллу, который заведовал греческой канцелярией императоров. К грекам Нерон всегда был благосклонен. Поэтому депутация вернулась в Цезарию с истинным триумфом. Она добилась отмены предыдущего распоряжения, которое предоставляло иудеям и сирийцам такие же права в управлении городом. С этого момента полнотой гражданских прав в этой столице тогдашней Палестины разрешалось пользоваться только сирийцам.

С этим евреи не могли согласиться, ведь все-таки Цезария находилась в пределах их родины. Они упорно стояли на своем, положение обострялось из месяца в месяц. Призрак большой войны уже отбрасывал кровавый отблеск на землю Иудеи.

Мы теряем из поля зрения Феликса и Друзиллу. Об их судьбе ничего не известно. Сохранилось лишь упоминание, что сын Феликса погиб вместе с женой во время извержения Везувия, того самого извержения, которое похоронило Помпеи в 79 году.

Ватикан

Сенека и Бурр радовались, что, несмотря на трагические события той мартовской ночи, артистические увлечения Нерона не угасли, а, наоборот, вспыхнули с новой силой после того, как у него исчез затаенный страх перед матерью. Именно поэтому государственные дела шли своим чередом. Императора они по-прежнему не интересовали или, выражаясь точнее, интересовали еще меньше. Надежные, опытные руки Сенеки и Бурра, как и прежде, управляли всем. Юный цезарь целиком отдался служению самым разнообразным музам.

Правда, в этой его лихорадочной увлеченности искусством уже проявлялись тревожные симптомы. Нерон все настойчивее домогался, чтобы ему позволяли демонстрировать свои таланты публично, перед массами Ему особенно не терпелось показать свое искусство управления колесницей и игры на лютне. Он ссылался на примеры Древней Греции, когда герои и цари сражались на колесницах, состязались, а крупнейшие поэты воспевали их деяния и победы. А сам бог Аполлон разве не играет на лютне? Именно таким и изображают его многочисленные скульптуры, в том числе и та, что в Палатинском храме.

Эти аргументы нелегко было опровергнуть. Мог ли наставник мудрости Сенека подрывать веру в красоту и ценность тех примеров, которые сам восхвалял перед воспитанником? Стоило, правда, напомнить, что у римлян отношение к спорту и искусству иное, нежели в Древней Греции. Там победа на играх или слава певца служили поводом для гордости, ставили победителя в один ряд с самыми знатными людьми своего города. В Риме же просто немыслимо, чтобы серьезный человек (не говоря уже об императоре) появился на арене или сцене как профессиональный певец или возничий! Это подорвало бы авторитет правителя в глазах и самих римлян, и покоренных народов.

Но император не желал отказываться от своего намерения, а Агриппины, способной прямо сказать ему, что она об этом думает, уже не существовало. В конце концов Сенеке и Бурру пришлось уступить. Они постарались, однако, чтобы свои способности император проявлял возможно скромнее.

На правом берегу Тибра, против Марсова поля, раскинулись довольно обширные пастбища у подножия взгорья, соединявшегося к западу с Яникульским холмом. Это место называлось Ватиканским полем. То был типичный пригород — уже не деревня, но еще и не город. Здесь попадались мелкие хозяйства, однако глинистая почва почти не годилась для возделывания; во всяком случае, ватиканское вино считалось самым скверным. Была даже поговорка: «Любители уксуса пьют ватиканское». Имелись здесь кирпичные заводики и гончарные мастерские. Никакие внушительные постройки не облагораживали Ватикан. Известностью пользовался лишь храм Кибелы, Великой матери богов, культ которой пришел из Малой Азии.

Но здесь, в этой несколько запущенной пригородной местности, были и свои прелестные уголки — сады, доставшиеся императору Калигуле в наследство от матери, которые он великолепно украсил. Остальные ватиканские сады принадлежали Домиции, тетке Нерона. Она умерла в 59 году, вслед за Агриппиной, которую ненавидела. Не обошлось без слухов о том, что и Домицию отправил на тот свет Нерон, жаждущий завладеть ее виллами в Байях и Равенне. Так или иначе, известно, что завещание Домиции вообще не предавалось огласке, а император тотчас прибрал к рукам все ее имущество, в том числе и сады за Тибром. Таким образом, вместе с парком Калигулы, который Нерон, естественно, тоже унаследовал, в Ватикане образовался обширный комплекс прогулочных садов.