Мика Валтари - Тайна царствия Страница 49

Уже отзвучали трубы в храме, и верующие уже сотворили вечернюю молитву. Сквозь тонкие стены моей комнаты мы слышали как закрывались ворота храма: шабат подошел к концу. Мы облегченно вздохнули. Аденабар попросил меня простить ему приступ гнева, в котором он разбил чашу с вином.

– Меня берет злость оттого, что, будучи центурионом, я должен подавать пример благоразумия своим подчиненным, – произнес он – А что если я всего лишь необразованный и полный предрассудков человек, которому беспрестанно внушают беспокойство копье Лонгинуса и руки палача и который сам просыпается по ночам от звука шагов невидимки? Можешь ли дать мне совет ты, тайно избравший свой путь: что мне делать, чтобы избавиться от этого иудейского колдовства?

– Возможно, ты чувствуешь за собой какой-то грех, Аденабар? – наугад спросил я.

– О каком грехе ты говоришь? – удивился он. – Я всегда подчинялся требованиям воинской дисциплины и как можно лучше исполнял приказы и предписания. Конечно, у каждого есть что-то на совести, однако я не считаю себя плохим воином и офицером, и когда заговорили о моем возможном повышении, я воспринял это как признание моих заслуг.

– Да будет так, если тебе так хочется! – ответил я – В таком случае Иисусу из Назарета не о чем с тобой говорить, потому что он пришел искать грешников, а не праведников. И все же ты смог бы избежать его суда, если бы произнес: «Помилуй меня, Сыне Божий, ибо я согрешил».

– Думаю, что в отношении назаретянина ты допускаешь ошибку, – возразил Аденабар, – насколько мне известно, его приход касается лишь одной нации – сыновей Авраама, избранного народа, как они себя называют. Лично я всего лишь исполнял приказ и ни в коей мере не несу ответственность за его смерть. Если бы воины принялись обсуждать полученные приказы, в мире восторжествовал бы хаос и не было бы возможности вести хоть какую-нибудь войну. Разве ты не слышал о капитане римских легионеров, имя его я не помню, который послал на казнь своего сына только за то, что тот атаковал противника и даже одержал блестящую победу, но при этом действовал вопреки приказу? Об этом мне рассказывали в офицерской школе.

– У меня сложилось впечатление, что по непонятной для нас причине назаретянину хотелось, чтобы все происходило так, как случилось на самом деле; однако свет его учения должен вскоре одержать победу, поскольку его царство все еще на земле. Вот почему в Антонии падают щиты, а ты просыпаешься по ночам от звука шагов. Это говорит о том, что он чего-то ожидает и от нас, римлян. Однако тебе нечего его опасаться – ведь он сам проповедовал, что нельзя отвечать злом на зло: «Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую». Он сказал еще немало такого, что полностью расходится с тем, что мы привыкли считать здравым смыслом.

Аденабар, похоже, ничуть не удивился моим словам.

– Мне рассказывали о его учении, – сказал он. – Поэтому я считаю, что он полностью безобиден, даже если бы встреча с ним внушала мне немалый страх. Однако, насколько я знаю, он не является тем, кто не прошел обрезания, а является лишь своим ученикам да еще женщинам, пришедшим вслед за ним из Галилеи.

Эти слова настолько задели меня за живое, что позабыв об осторожности, я рассказал ему о странном человеке, которого видел в доме Симона Киринейского, и о том, что в день своего воскресения в необычном садовнике мне привиделся сам воскресший.

– Что за причудливую жизнь ты вел в Александрии! – воскликнул Аденабар, тряхнув головой. – Безусловно, ты имеешь по заслугам! Этот климат тебе совершенно не подходит, и для тебя было бы лучше всего уехать отсюда как можно скорее. Тебе повезло, что как друг я не стану на тебя доносить, но лишь при условии, что ты обретешь покой и постараешься установить мир в своей душе.

– Я вытерпел уже достаточно подозрений в том, что я шпионю для римлян, чтобы не подозревать других в подобном; я мог бы подумать, что тебя тоже подослали предупредить меня, дабы я больше не вмешивался в дела иудеев.

Аденабар в явном смущении отвел взгляд.

– Честно говоря, – признался он, потирая руки о колени, – комендант гарнизона попросил меня осведомиться о твоем здоровье, потому что ему совсем не хочется, чтобы друг прокуратора приобщился к верованиям иудеев. В крепости царит атмосфера беспокойства, и я полагаю, что ему хотелось бы узнать, что тебе стало известно о новом заговоре иудеев против мира и спокойствия на этой земле. Однако он не может приставить к тебе наблюдателей, потому что. с одной стороны, ты являешься гражданином Рима, а с другой, – обладаешь рекомендательным письмом от столь высокопоставленного лица, что я ни за что не решусь произнести его имя. Я не собираюсь передавать ему хоть что-нибудь из того, что ты рассказал мне, а лишь скажу, что в эти дни ты просто испытываешь раздражение по отношению к людям, а что касается твоих видений, то об этом даже не упоминалось.

Он отер лицо и взглянув в потолок, сказал:

– Кажется, в крыше есть водосток, потому что на меня только что капнуло. Похож, это галилейское винишко на самом деле крепче, чем я представлял. Давай подытожим: если тебе удастся встретить назаретянина и он не откажется от разговора с тобой, попытайся получить у него прощение моих грехов. Как ты понимаешь, офицерская честь не позволяет мне бегать за ним, но в то же время мне хотелось бы заключить с ним мир.

Неожиданно им овладел яростный приступ чесотки, и оглядевшись вокруг, он удивленно воскликнул:

– Странно, но в этой комнате полно насекомых, я никогда не посоветовал бы тебе снять ее, если бы знал, что достаточно здесь присесть, как на тебя набрасываются полчища паразитов.

Глядя на него, я сам начал ощущать зуд во всем теле, мне показалось, что на моей голове поднимаются волосы, а по телу пробегает дрожь.

– Это очень чистая комната, и здесь не было никаких насекомых – тихо возразил я. – Думаю, это знак того, что кто-то должен сейчас прийти.

Аденабар поспешно поднялся и, завернувшись в плащ, заявил:

– Не стану больше тебя задерживать. Мы обсудили все, что следовало, а вина уже почти не осталось. Я ухожу.

Однако ему не суждено было спастись бегством, потому что внизу сначала послышался голос сирийца, а затем – скрип лестницы. Аденабар бросился к стене, подняв руку с растопыренными пальцами в знак защиты. На пороге появился Закхей, тащивший за собой человека так плотно укутавшегося в плащ, что поначалу я не смог разглядеть его лица.

– Мир тебе; о Закхей! – произнес я. – Мне так хотелось дождаться от тебя известий, что я не выходил из дому.

– Мир и тебе римлянин, – ответил Закхей, по всей видимости пребывавший в скверном расположении духа.

Мне показалось, что он уже позабыл о том, как, опьяневший, целовал и обнимал меня в доме Симона Киринейского. Человек, который пришел с ним, вздрогнул при виде Аденабара.

– Кто это такой? – осведомился он.

Сириец, сопровождавший их до порога моей комнаты, затараторил:

– Это же обыкновенный центурион из Антонийской крепости и, несмотря на это, мой друг! Он хорошо понимает сыновей Авраама и не помешает своим присутствием вашей беседе.

Незнакомец дал Закхею пощечину и воскликнул:

– Предатель! Значит ты оказался еще хуже Иуды Искариота и заманил меня в ловушку!

Он уже было развернулся, чтобы пуститься наутек, однако я успел оказаться у чего на пути и крепко сжать в объятиях. То, как он обошелся с Закхеем, показалось мне несправедливым.

Последний же потирал щеку, бросая испуганные взгляды то на Аденабара, то на меня.

– Если бы я мог такое предвидеть, никогда бы не привел тебя сюда. Этот римлянин оказался хитрее, чем я предполагал. Можешь ударить меня и по второй щеке, потому что я этого заслужил!

Аденабар осмотрел Закхея и его спутника.

– Не сомневаюсь, что вы – ученики назаретянина – заметил он.

– Нет! Ты ошибаешься, господин центурион! – воскликнул Закхей, – Он такой же сборщик налогов, как и я! Оба мы – большие друзья римлян, по примеру всех любящих мир и закон сынов Израиля.

– Не бери на свою совесть лишних грехов, Закхей! Мы оба не являемся друзьями римлян. То, что я – бывший сборщик налогов, верно, однако я раскаялся, и этот грех был мне прощен.

Я тотчас выпустил его руку, словно она обожгла меня.

– Да пребудем мир с тобой! – воскликнул я – Кажется, я догадываюсь, кто ты. Не бойся центуриона, он не желает тебе зла, а наоборот, жаждет, если это возможно, примириться с твоим Учителем.

Незнакомец поднялся, посмотрел прямо в лицо сначала мне, а потом Аденабару.

– Я ничуть не стыжусь имени своего господина, потому что тем, кто собирается имени его ради, не будет отказано в его царстве. Меня зовут Матфей, и я – один из Двенадцати, избранных им; кроме того, сама смерть не имеет надо мной никакой власти, потому что он дал мне вечную жизнь в своем царстве. А вас же, римляне, он отправит в вечный мрак, где нет ничего, кроме плача и скрежета зубов.