Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины Страница 5

Но Соколина, которой полагалось бы смутиться, с вызовом смотрела в его раздосадованное лицо. Ей подобало бы стыдиться своего происхождения от пленницы, но она была скорее рада, ибо оно служило ей защитой от навязчивых сватов. Люди высокородные не взяли бы в жены дочь рабыни, людям низкого рода Свенгельд сам ее не отдавал. Пока она хорошо вела хозяйство, Свенгельду не было дела до того, что она любит носиться верхом по берегам Ужа и стрелять из лука в цель, состязаясь с отроками его дружины. Это неопределенное положение, проклятье для многих мужчин, для Соколины обернулось счастьем полной свободы.

Кроме того, Свенгельд просто был к ней привязан. К концу долгой и бурной жизни он пришел, будучи знаком всего с двумя своими детьми. Первым был его сын Мстислав, или Мистина, родившийся от младшей дочери ободритского князя Драговита. Этим родством Свенгельд гордился и за жену, взятую когда-то как пленница, принес ее родичам выкуп, благодаря чему брак стал законным. О рождении же Соколины он узнал, когда ей было уже три года: ее мать была в числе прочей добычи отправлена им в Киев, пока сам он еще оставался под Пересеченом. Вернувшись из похода лишь четыре года спустя и вновь вступив во владение своим имуществом, он обнаружил, что оно несколько возросло. Мать девочки, уличанка Владива, была так хороша собой, что Свенгельд ее не забыл и вновь приблизил к себе. Крепкая, крупная, резвая девочка, рожденная ею за время его отсутствия, сразу пришлась ему по сердцу, хоть он и не признавался в этом. Он даже сам дал ей имя – Вальдис[2]. Девочка росла, играя с мальчишками в дружине и уверенно поколачивая сверстников; смеясь, хирдманы стали звать ее Соколиная Дева, из чего в конце концов и получилось имя Соколина, заменившее прежнее. Владиву и дочь Свенгельд забрал с собой десять лет назад, отправляясь из Киева в Деревлянь. Здесь Соколина выросла и естественным образом заняла место хозяйки дома после смерти матери. Уже лет пять люди намекали Свенгельду, что охотно посватались бы к ней, но он всем с таким торжеством тыкал в лицо незаконным происхождением девушки, будто нарочно пытаясь оскорбить ее будущего мужа. И женихи отступали: было ясно, что это последнее сокровище своей старости, когда драгоценные одежды, золотое узорочье и прочее такое уже не имеет цены, воевода не намерен уступать никому.

– Послушай! – заговорил Логи-Хакон, усилием воли взяв себя в руки. – У меня и моих братьев был отец, которым всякий мог бы гордиться, но для Ингвара ты сделал не меньше, а то и больше, чем иной отец. Именно тебе, и никому другому, он обязан своим нынешним положением. Он помнит об этом, и ты, кажется, не имеешь причин сомневаться в его благодарности. Я приехал сюда с намерением выказать тебе все уважение, которое требуют твои заслуги перед нашим родом. И мы так мало знакомы, что я не знаю, чем успел заслужить твое нерасположение. Скажи мне об этом прямо, и я исправлю свой промах, если сумею, а если нет – уеду. Я не бродяга, чтобы навязываться в гости к людям, которые не желают меня видеть за своим столом.

Свенгельд имел не меньше оснований говорить прямо и уж у себя дома мог не бояться хоть самого Кощея. Но на эту речь ему нечего было ответить. Он обращал свое негодование не столько к тому, кто сидел сейчас перед ним, сколько ко всей этой новой поросли, которая, как он отлично понимал, пожирает жадными глазами все, что у него было: славу, богатство, положение, дочь. А силы для защиты всего этого, как он знал, с каждым годом таяли все быстрее…

– Да, – обронил наконец Свенгельд. – Сделал я для вас немало. Для вас всех. Особенно для Ингвара. И даже для Мальфрид – больше, чем она успела узнать. Я рад, что ты не боишься прямо говорить со мной. Может, мы еще и поладим. Налей ему еще, – он повернулся к Соколине. – Или ты, – он придержал ее за рукав, когда она уже было двинулась с места, чтобы взять кувшин, – больше не пожелаешь пить вино, если его нальет тебе дочь рабыни?

Он ухмыльнулся, с насмешливым вызовом глядя на гостя, будто проверял, не весь ли свой задор тот растратил.

– Если уж ты принимаешь кубки из ее рук, то и для меня не будет урона чести, – ответил Логи-Хакон, мысленно завязывая узелок для памяти. – Пока я у тебя в гостях…

Спасибо тебе, брат Ингвар! Похоже, эта поездочка сродни тем поручениям из сказаний, с которыми отправляют неугодного родича, чтобы он не вернулся!

Замысел этой поездки действительно принадлежал Ингвару. Он, кажется, удивился, обнаружив, что его младший брат, который родился после его отъезда из отчего дома и которого он видел лишь несколько раз, уже стал взрослым мужчиной и ему требуется дело, достойное его рода, предков и собственных качеств.

– Тородд со своей дружиной перешел в новый город Смолянск. Твой сын Святослав теперь строит свой город во владениях нашего отца, наша мать помогает ему мудрым советом, – рассказывал Логи-Хакон. – Мне ты позволил поселиться в Зорин-городце, но он столь мал и столь близок к Волховцу, что я, честно говоря, не вижу там себе достойного занятия. И я подумал, что, возможно, ты найдешь для меня какое-то дело, более важное и достойное сына твоего отца.

Даже сам Ингвар, не говоря уж о его умной жене и проницательном воеводе, понимал чувства Логи-Хакона. Когда до Волховца дошла весть о походе на смолянские земли, Логи-Хакон готов бы устремиться туда вместе с двоюродным братом, Альдин-Ингваром ладожским, надеясь на славу и добычу. Но они опоздали и сумели лишь добить бегущих с поля боя союзников смолянского князя Сверкера. Тем не менее земли днепровских кривичей, перешедшие теперь под руку киевского князя, оставались желанной наградой для любого из его родичей. Но этих родичей было больше, чем земель: на Ильмень в тот же год приехал подросший сын Ингвара, а средний брат Тородд, не желая делить свою власть с отроком-племянником, попросил у Ингвара Смолянск. Теперь он жил там со своей женой Бериславой, родной сестрой княгини Эльги. Эта пара осуществила именно то, что первоначально старшими родичами задумывалось для Ингвара и Эльги: после спокойного обручения Беряша была привезена в Волховец и стала жить в наследственных владениях своего мужа. И только теперь, десять лет спустя, им с четырьмя детьми пришлось сниматься с насиженного места и водворяться в чужом племени. Но никто не роптал: этот переезд означал возросшую мощь и славу рода, и Беряша хорошо знала, какие обязанности на нее налагает родство с Олегом Вещим.

А самому младшему из братьев остался Зорин-городец – слишком маленький, чтобы вместить его честолюбие. Логи-Хакон вознамерился съездить в Романию – если не отличиться, то хоть мир посмотреть. Но Ингвар задумал для него кое-что другое.

– У меня есть для тебя поручение, – сказал он. – Оно не трудное, но важное. Ты ведь никогда не видал старика Свенгельда?

Знаменитого воеводу Логи-Хакон никогда не видел, но слышал о нем немало: и от матери, и от других людей. Все знали, что за многие года тот скопил большие богатства и набрал силу, пожалуй, не меньшую, чем те люди, что звались конунгами в своих владениях и отправляли собственных послов к ромейскому басилевсу.

– Вот и познакомишься. Погляди, как он там устроился, в Деревляни. Поживи у него, приглядись к тамошним людям. Может, и пригодится со временем.

Логи-Хакон ждал, когда ему объяснят суть поручения, но Ингвар молчал: он уже все сказал. По лицам княгини и воеводы Мистины, тоже присутствовавших при этой беседе, Логи-Хакон видел: эти двое понимают замысел Ингвара гораздо лучше, чем он. Причем в зеленовато-голубых глазах Эльги светилось одобрение, а во взоре Мистины – напряжение, за которым пряталась досада.

– Чего ему делать в Деревляни? – воскликнул воевода. – Там все мирно и спокойно, сколько я знаю. Лучше возьми его с собой в степь. Вот там отважный человек найдет применение своей доблести!

– В степи я сам справлюсь, – нахмурился Ингвар. – Я хочу, чтобы он повидался со Свенгельдом.

– Мой отец – не красна девица, чтобы этакие молодцы ездили на него смотреть! У него тяжелый нрав, – настойчиво напомнил Мистина, многозначительно глянув на Логи-Хакона. – Знакомиться с ним – не такое уж удовольствие, и чужому человеку нелегко с ним поладить.

– Но Хакон вовсе ему не чужой! – горячо возразила Эльга, будто боялась, что младший деверь испугается и не поедет. – Вся наша семья ему родня. Он сделал для Ингвара больше, чем иные родичи, и невестка твоего отца – моя сестра.

Княжеская семья часто и охотно поминала прежние заслуги Свенгельда и их родство, словно старалась никому не дать о них забыть. Эльга считала такое поведение мудрым, и Ингвар был с ней согласен.

– Тем не менее человеку королевского рода, который у моего отца не воспитывался, будет с ним нелегко! – Мистина подавил досадливый вздох. – Я бы поехал с тобой сам, так было бы лучше, но я должен оставаться в Киеве, пока князь уезжает…