Кен Фоллетт - Зима мира Страница 5

Кроме этой, в комнате была еще лишь одна фотография, она висела на стене: мама с героем социал-демократов Фридрихом Эбертом, который после войны стал первым президентом Германии. Это фото было сделано лет десять назад. Карла улыбнулась, рассматривая мамино бесформенное платье с низкой талией и мальчишескую стрижку: должно быть, в то время это было модно.

На книжной полке стояли адресные справочники, телефонные книжки, несколько словарей и атласы, а почитать было нечего. В ящике стола лежали карандаши, несколько новых пар форменных перчаток, все еще в оберточной бумаге, пачка салфеток и блокнот с именами и телефонами.

Карла установила на календаре сегодняшнее число, 27 февраля 1933 года. Потом вставила в пишущую машинку листок бумаги. Она напечатала свое полное имя: Хайке Карла фон Ульрих. В возрасте пяти лет она объявила, что имя Хайке ей не нравится и она хочет, чтобы все называли ее вторым именем, – и, к некоторому ее удивлению, родные согласились.

При нажатии каждой клавиши пишущей машинки в воздух поднимался металлический стержень и бил по листу бумаги через чернильную ленту, отпечатывая букву. Когда нечаянно она нажала сразу две буквы, стержни зацепились друг за друга. Она попыталась их расцепить, но не смогла. Нажала на другую клавишу, но это не помогло: теперь застряли три стержня. Она застонала: вот у нее уже и неприятности.

Ее отвлек шум на улице. Она подошла к окну. Дюжина коричневорубашечников маршировала по середине улицы, выкрикивая лозунги: «Смерть евреям! Всех евреев – в ад!» Карла не понимала, за что они так разозлилсь на евреев, которые вроде бы ничем не отличались от остальных – кроме веры. Увидев среди марширующих сержанта Шваба, она испугалась. Ей было жалко его, когда его увольняли, потому что она знала, что найти новую работу ему будет нелегко. В Германии искали работу миллионы. Папа сказал, это называется «депрессия». Но мама сказала: «Как можно держать в доме человека, который ворует?»

Их речевка изменилась. «Громи еврейские газеты!» – закричали они в такт. Один взмахнул рукой, и о дверь редакции государственной газеты разбился гнилой помидор. Потом, к ужасу Карлы, они направились к зданию, в котором была она.

Она отпрянула и стала глядеть из-за края оконной рамы, надеясь, что ее не видно. Они остановились перед домом, все еще скандируя. Один бросил камень. Он ударился о стекло окна, у которого стояла Карла, – не разбив его, но все равно она вскрикнула от страха. Тут же появилась одна из машинисток, молодая женщина в красном берете.

– Что случилось? – воскликнула она и выглянула в окно. – Ах, черт!

Коричневорубашечники вошли в здание, и Карла услышала топот на лестнице. Она пришла в ужас: что они собираются делать?

В мамин кабинет вошел сержант Шваб. Он заколебался, увидев женщину и девочку, но потом, похоже, собрался с духом. Он поднял машинку и выбросил ее в окно, разбив стекло. И Карла, и машинистка закричали.

В дверях показались новые коричневорубашечники, выкрикивающие лозунги.

Шваб схватил машинистку за руку и сказал:

– А ну-ка, крошка, где у вас здесь касса?

– В архиве! – дрожащим от страха голосом сказала она.

– Показывай.

– Сию секунду.

Он вывел ее из комнаты.

Карла заплакала, потом заставила себя прекратить.

Она подумала, не спрятаться ли под стол, но медлила. Ей не хотелось показывать им, как ей страшно. Что-то внутри требовало, чтобы она сопротивлялась.

Но что же ей делать? Она решила предупредить маму.

Она шагнула к двери и выглянула в коридор. Коричневорубашечники ходили по кабинетам, но до дальнего конца коридора еще не добрались. Карла не знала, слышен ли весь этот шум в зале заседаний. Она изо всех сил помчалась по коридору, но остановилась, услышав отчаянный крик. Заглянув в комнату, она увидела, что Шваб трясет машинистку в красном берете и орет:

– Где ключ?

– Я не знаю! Клянусь, я говорю правду! – кричала машинистка.

Карла пришла в бешенство. Как смел Шваб так обращаться с женщиной!

Она закричала:

– Шваб, а ну оставь ее, ворюга!

Шваб обернулся к ней с ненавистью во взгляде, и вдруг ей стало в десять раз страшнее. Потом его взгляд переместился дальше, на кого-то за ее спиной, и он сказал:

– Уберите ребенка к чертям из-под ног!

Сзади ее схватили.

– Это что же, евреечка? – сказал мужской голос. – По виду похожа, волосы темные…

От этих слов она пришла в ужас.

– Я не еврейка! – взвизгнула она.

Коричневорубашечник оттащил ее назад по коридору и поставил на ноги в мамином кабинете. Она оступилась и упала на пол.

– Сиди здесь, – сказал он и ушел.

Карла вскочила. Она была цела и невредима. Теперь в коридоре полно коричневорубашечников, и к маме ей не попасть. Но она должна позвать на помощь.

Она посмотрела в разбитое окно. На улице собиралась кучка народу. Среди зевак стояли, болтая, двое полицейских.

– Помогите! Помогите! Полиция! – закричала им Карла.

Они увидели ее и засмеялись. Это ее взбесило, и от злости она даже стала меньше бояться. Она снова выглянула в коридор. Ее взгляд упал на пожарный рычаг на стене. Она подбежала и схватилась за рукоятку.

И остановилась в нерешительности. Нельзя поднимать пожарную тревогу, если нет пожара, и надпись на стене предупреждала о строгих санкциях.

Но все равно она дернула ручку.

В первое мгновение ничего не произошло. Может быть, эта штука не работает.

Потом раздался громкий, хриплый звук сирены – то высокий, то низкий, он наполнял все здание.

Почти мгновенно из комнаты в конце коридора высыпали люди. Первым появился Йохманн.

– Что, черт возьми, здесь творится? – крикнул он через рев сирены.

Один из коричневорубашечников ответил:

– Ваша еврейско-коммунистическая подстилка оскорбила нашего вождя, и мы ее закрываем!

– Убирайтесь вон из моей редакции!

Коричневорубашечник не обратил на него внимания и вошел в подсобку. В следующий миг оттуда раздался женский вопль и звук падающего металлического стола.

Йохманн повернулся к кому-то из подчиненных:

– Шнайдер! Немедленно вызывайте полицию!

Карла знала, что толку не будет. Полиция уже здесь, да только ничего не делает.

По коридору, пробиваясь через толпу, к ней бежала мама.

– Как ты? – воскликнула она и крепко обняла Карлу.

Карла не хотела, чтобы ее успокаивали, как ребенка.

– Я в порядке, не волнуйся, – сказала она, отстраняясь.

Мама оглядела кабинет.

– Моя машинка! – ахнула она.

– Они выбросили ее в окно.

Карла подумала, что теперь ей не влетит за то, что она ее испортила.

– Надо отсюда выбираться… – Мама схватила со стола фотографию, взяла Карлу за руку, и они выбежали из комнаты.

Никто не пытался их остановить, когда они бежали по лестнице. Перед ними крепко сбитый парень – возможно, из журналистов – тащил вон из здания коричневорубашечника, держа его сзади за голову и шею. Карла с мамой шли за ними к выходу. Следом шел еще один штурмовик.

Журналист, все так же волоча коричневорубашечника, подошел к тем самым полицейским.

– Арестуйте этого человека, – сказал он. – Я застал его за разграблением редакции. У него в кармане вы найдете украденную банку кофе.

– Отпустите его, пожалуйста, – сказал старший.

Журналист неохотно подчинился.

Тут второй коричневорубашечник подошел к коллеге.

– Можно узнать ваше имя? – спросил журналиста полицейский.

– Я Рудольф Шмидт, ведущий корреспондент «Демократа» в парламенте.

– Рудольф Шмидт, я арестую вас по обвинению в нападении на полицию.

– Но это же нелепо! Я поймал этого человека на воровстве!

Полицейский кивнул обоим коричневорубашечникам.

– Ведите его в участок.

Они схватили Шмидта за руки. Тот, похоже, собрался сопротивляться, но передумал.

– Все подробности этого инцидента появятся в следующем номере «Демократа»! – сказал он.

– Следующего номера не будет, – сказал полицейский. – Ведите его.

Прибыла пожарная машина, и из нее выскочило с полдюжины пожарных.

– Мы должны очистить здание, – без особых церемоний заявил их начальник полицейским.

– Отправляйтесь в свою пожарную часть, никакого пожара нет, – сказал старший полицейский. – Просто штурмовики закрывают коммунистический журнал.

– А это мне без разницы, – сказал пожарный. – Раз прозвучала сирена, в первую очередь мы обязаны вывести всех из здания, и штурмовиков и кого угодно. Обойдемся и без вашей помощи.

И он повел своих людей в дом.

– Какой ужас! – услышала Карла мамин голос. Она обернулась и увидела, что мама смотрит на свою пишущую машинку, лежавшую на тротуаре, там, где упала. Металлическая крышка отлетела, обнажив место соединения клавиш со стержнями. Клавиатура была искорежена, один конец валика отлетел, а колокольчик, оповещавший о конце строки, сиротливо валялся на земле. Пишущая машинка была не настолько ценная вещь, но мама, казалось, готова была заплакать.